Европа-45. Европа-Запад

— Послушайте, господин Скиба,— наконец решилась она, воспользовавшись паузой, возникшей в разговоре мужчин,— вы сказали: ребенок. Ребенок от Дорис.

— Ребенок супругов Корн,— подтвердил Скиба, с готовностью переходя к теме, интересующей его сейчас больше всего иного.— Мне даже кажется, что ребенок похож скорее на Гейнца, чем на Дорис.

— Бедный Гейнц,— выцеживая еще одну рюмку, вздохнул Арнульф.— Кто б мог думать, что мы его переживем. Он всегда отличался завидным здоровьем!

— Что же вы будете делать с ребенком Дорис? — спросила Гильда, разрумянившись еще больше от какой-то глубоко засевшей в ее мозгу мысли.— Простите мою назойливость, я не имею права на это, но меня интересует, меня волнует, как вы поступите с малюткой?

— В том-то и дело... Я буквально растерялся,— искренне признался Скиба.— Раньше мне все было ясно: добраться до Рейна, до родных мест Дорис и Гейнца, и привезти сюда их дитя. Но теперь...

Гильда в волнении поднялась со стула.

— Послушайте, господин Скиба,— сказала она,— только, пожалуйста, не обижайтесь, если я скажу что-нибудь не так... Вы могли бы... могли бы доверить малютку мне?

— Вам? — Михаил вовсе не казался удивленным. Просто это оказалось несколько неожиданно для него.— Вам?

— Да. Мне.

— Герр лейтенант,— кинулся к нему пьяный Финк,— не слушайте ее! Что ты болтаешь, Гильда! Посмотри на себя хорошенько! Кто ты? Тебе воспитывать ребенка? Тебе, Гильде Сак? Ха-ха-ха! Смейтесь вместе со мной, герр лейтенант! Ха-ха-ха!

Гильда подскочила к нему, глаза ее бешено сверкнули.

— Молчи, ублюдок! Ты!.. Я уничтожу тебя одним словом! Одним-единственным словом! Я растоптала бы тебя, как гадину! Заткни свою глотку, ничтожество! Разве такой, как ты, может понять женскую тоску, женское одиночество? Разве такие, как ты, вообще могут что-либо понять? Вы — Германия? Лжете! Германия — это мы! Я — несчастная, одинокая, полная отчаяния — это Германия! И ты молчи, когда я говорю. Молчи и не смей смеяться!

— Не обращайте на него внимания,— спокойно произнес Скиба.— Он просто маленько перепил. Вы должны знать одно: для меня достаточно, что вы хорошая подруга Дорис. Я больше ничего не скажу, но поверьте, что я могу уважать человека только за то, что он когда-то знал Дорис, говорил с нею...

— Ах, но ведь этот тоже когда-то знал Дорис, тоже говорил с нею. Спросите его, как он с нею говорил? Спросите, что она ответила ему?

— Она была такая же сумасшедшая, как и ты,— хриплым голосом сказал Финк.— Все вы какие-то бешеные. На вас, очевидно, повлияли бомбардировки...

— Если вы действительно хотите взять ребенка Дорис,— не обращая внимания на пьяное бормотание Финка, продолжал Скиба,— то я... Ну что ж... вы родственница... Вы ее любили, мне остается только поблагодарить вас. Хотя опять- таки...

— Ах, вы не волнуйтесь,— женщина схватила его за руки.— Уверяю вас, вы не можете себе даже представить, какое это будет для меня счастье... Никто, никто не сделал для меня больше...

— Я абсолютно беспомощен в таких делах,— развел руками Скиба.— Я вас совсем не знаю, вижу впервые в жизни, верю лишь вашим словам...

— Боже, мы назовем ее Дори в честь умершей матери. Я всю себя посвящу этой девочке. В ней я найду забвение... Все, что было, осталось позади, вы поможете мне забыть прошлое, никогда не приподнимать тяжелой дверцы забвения, которой мне хочется наглухо закрыть все, все... Вам этого не понять. Я хочу смотреть только вперед. И маленькая Дори поможет мне в этом...

— Теперь об этом мечтают все,— согласился Скиба.— Смотреть вперед. Оглядываться страшно. Если и приходится иногда оглянуться, то только для того, чтобы смелее, увереннее идти вперед.

— Я тоже иду вперед! — воскликнул Финк.

— Если тебя никто не задержит своевременно,— презрительно взглянула на него Тильда.

— Хотел бы я посмотреть на того, кто станет меня задерживать! Вы ведь не станете этого делать, герр лейтенант?

— Могу вас даже подвезти, если нам по дороге,— усмехнулся Скиба.—У меня дела в Кельне, я возвращаюсь в город. Желаете — подвезу.

— Нет, нет! — Финк замахал руками.— Где это видано, чтобы победитель возил побежденного! Я — пешком. Только пешком! Не пользуюсь даже велосипедом. Не имею права. Только пешком!

— Что ж, вам виднее. До свиданья, Тильда. Я приеду к вам еще раз. Мы договоримся с вами обо всем подробно.

— До свиданья, господин Скиба.

— Всего, господин Финк!

— Как, вы не говорите мне «до свиданья»?!

— А вам этого хочется?

— Чтоб очень, так не очень, но раз так полагается, то почему ж?

— В таком случае — до свиданья.

— В лучшем месте! — расхохотался Финк.

— Убирайся!— сказала Тильда.— Убирайся вон, и чтобы я тебя больше не видела. Мертвецы у меня в доме мне не нужны!

— Я еще докажу тебе, какой я живой! — сразу протрезвев и прислушиваясь к удаляющимся шагам Михаила на лестнице, прошипел Арнульф.— Ты еще увидишь, какой я живой, Гильдхен! И попробуй теперь от меня выкрутиться! Ты привязана ко мне такой веревочкой, как этот ребенок некогда был привязан к своей матери пуповиной. Ха- ха-ха!

ВЕЛИКОЕ СЛОВО

Знали, что оно вот-вот прозвучит. Были уверены, повторяли его на протяжении всей войны, а теперь произносили так, будто впервые услышали, будто никогда до этого не знали такого слова, не догадывались о его красоте и величии.

Победа!

Наконец-то она наступила, не могла не наступить. Для этого случая она избрала один из прекраснейших дней весны сорок пятого года, теплый, щедро обласканный солнцем, обвеянный нежными ветрами, этот девятый день мая сорок пятого года.

Победа!

Бросали, махали, швыряли...

Советские танкисты, остановив танки у подножья берлинской Колонны победы, бросали в воздух ушастые шлемы. Медсестры Советской Армии, стоя у понтонного моста над Эльбой, махали букетами весенних цветов, которые они приготовили для молодых американцев, спешащих с противоположной стороны. По улицам западно-немецких городов двигались тысячи американских машин, броневиков, танков.

Победа!

Она шла по Европе с востока. Запад знал, что победа придет, она давалась ему легко, сама шла в руки; только на востоке раздавались еще выстрелы, только на востоке еще умирали солдаты, умирали до той минуты, пока фельдмаршал Кейтель, адмирал Вриденсбург и генерал Штумпф подписали в Берлине акт о капитуляции. Запад ждал победы, восток боролся за нее до последней секунды. Генерал Йодль попытался было подписать капитуляцию только перед западными союзниками, но ее никто не признал; действительной, подлинной была именно та, берлинская капитуляция, завоеванная кровью советских солдат.