Эй, прячьтесь !
Шрифт:
– А... а... это правда, что ты свой зуб проглотила?
– спросила Расяле у Януте.
– Конечно, - кивнула та.
– Кашу ела, проглотила да еще молоком запила.
– Ну и ну!
– удивилась Расяле.
– Ты же могла умереть. Но ты ведь не умерла, правда?
– Не знаю, - озабоченно сказала Януте.
– Еще неизвестно. Мне, говорят, операцию будут делать. Аппендицит.
Расяле почтительно замолкла и несколько раз повторила про себя это загадочное слово: "Аппендицит... аппенцидит..." Потом глубоко вздохнула и снова уставилась на лисят.
А Гедрюс
– Когда я в больнице лежал, - сочинял Гедрюс, стараясь выдумать что-нибудь особенно интересное, - в нашей палате один от аппенбицита помер. Тоже проглотил... гвозди, что ли. А потом еще что-то...
– Может, молоток?
– рассмеялся Джим.
– Думаешь, вру?
– обиделся Гедрюс.
– Думаешь, верим?
– Почему?
– Сперва про гномов насочинял, а теперь про гвоздь с плоскогубцами.
– С какими еще плоскогубцами?!
– Да и про сома наверняка выдумал, - добавил Микас,
– У Расяле спроси, если не веришь!
– Поймал, честное слово, поймал, - поклялась Расяле.
– Гедрюс даже маме не врет, а я вот гадкая, ужасная, врушка-завирушка.
– Не заливай!.. Это уж ты врешь, что врешь, - прервал ее Микас-Разбойник.
– Ты ведь у нас паинька...
– Ах, вот как!
– рассердилась Расяле.
– Если ты такой задавака, я с тобой не вожусь.
– Водись, водись, - в шутку уговаривал ее Джим.
– И соври нам еще что-нибудь. Как там гномы поживают? Понравились им вареники или нет?
– Они вареников не едят, - серьезно ответила Расяле.
– Они только орехи, ягоды да всякие зернышки...
– Опять за свое!
– махнул рукой Джим.
– Сказки. Бабушке своей расскажи.
– А вот и не сказки!
– А где же ваши гномы? Привели бы да показали...
– А когда мы драться собрались, и Гедрюс свои очки нашел, тогда-то ведь все видели! Ты тоже говорил, что видишь!..
– Ну зачем ты им объясняешь...
– вмешался Гедрюс.
– Все равно ведь не верят.
– Ни черта мы не видели - нет никаких гномов!
– отрезал Джим.
– Мы врали, что видим, - добавил Микас.
– Мы нарочно.
– И не увидите никогда!
– рассердилась Расяле.
– Потому что вы ругаетесь и еще зверюшек мучаете! Что вам бедные лисята сделали?! Бедняжки дрожат, есть хотят... Я папе своему скажу. Папа нам даже зайца не разрешил держать.
– Ишь ты! Пигалица!.. Что ж ты не дрожишь, Микас? Дрожи. У-бу-бу-бу!..
– А я ничуть не боюсь, - ответил Микас.
– Я уже учительнице про лисят сказал. Похвалила меня, говорит, соберем, у кого что есть, и устроим в школе живой уголок. Лукшис ежа своего принесет, Гинтаутас - белку...
– Осенью и я в школу пойду, - похвасталась Януте.
– Мне форму сшили и портфель купили.
У Расяле даже дух захватило от зависти. Сколько всяких удовольствий ждет Януте через недельку-другую. И форма, и операция, и портфель... И живой уголок в большой городской школе, наверное, так и кишит разной живностью.
–
А я форму не люблю...– вздохнула она.
– Я так быстро расту... Только сошьют платье, как я уже не влезаю...
– Ты смотри, больше не толстей, - сказала Януте, - так нельзя! Вот моя мама так мучается с этой толщиной, такую зарядку делает, что мне просто жалко ее.
– Да хватит вам!..
– Джим снова не дал им поговорить.
– Уж эти девчоночьи разговоры!.. Руки чешутся за вихры оттаскать!
С этими словами он пребольно дернул Януте за прядку, которую она снова и снова накручивала на нос. Сестра замахнулась, хотела смазать Джима по щеке, но тот молниеносно подставил свою шишковатую макушку, которой привык отбивать мячи. Януте больно ушибла ладонь и в слезах выбежала из сарая.
– Ха-ха-ха!
– басом захохотал Джим, - к черту девчонок! Я предлагаю идти и добыть дичь для лисят!
– Ворон будем стрелять!
– объяснил Микас Расяле и Гедрюсу.
– О воронах потом подумаем. А сейчас им живого голубя изловим.
Но Гедрюс, видно, не собирался помогать им в этом.
– Подожди меня тут, - шепнул он сестричке и убежал искать обиженную Януте.
Та стояла за сеновалом, прижавшись лбом к стволу березы, и, шмыгая носом, скребла ногтем бересту.
– Из бересты можно манок сделать, - сказал ей Гедрюс.
– Хочешь, научу?
Януте покачала головой.
– Когда-нибудь я покажу тебе волшебный колодец. Скажешь что-нибудь, а он отвечает.
– Как отвечает?
– удивилась Януте.
– Он страшно глубокий! Скажешь: "Януте!", ждешь, ждешь, а он возьмет и ответит: "Януте!"
– Да это эхо!..
– Эхо, конечно, но другой колодец такое длинное слово не выговорит, а этот - сама услышишь...
– И ты, правда, говорил... мое имя?
– Много раз говорил, - смутившись, признался Гедрюс.
– А что ты еще говорил?
– Еще говорил... Только не знаю, говорить или нет...
– Ну, говори, не бойся.
– Говорил: "Януте! Ку-ку!"
– А еще?
– Потом говорил: "Ты мне нра..."
– Что - "нра"?
– "...вишь..."
– Что - "вишь"?
– "...нра-вишь-ся".
– А вот и врешь!
– Правда-правда. Приходи - увидишь.
– А колодец что ответил?
– допытывается Януте.
– Колодец-то? Он ответил: "И ты мне нра..."
– Вот врун.
Гедрюс не посмел спросить, кто же врун - он или колодец. Он уже и так стал пунцовый, как помидор, щеки пылали, а уши прямо светились.
– Приходи, увидишь, - повторил он.
– Только без Микаса и Джима, ладно?
– А гномов покажешь?
– Покажу. Только не знаю, смогу ли я их быстро найти. Бывает, пойду по грибы и крикну в лесу: "Дилидон, Дилидон!.." - он вдруг и показывается. На пне или на ветке дерева, а то где-нибудь за грибом сидит.
– А что еще в колодец говоришь?
– Говорю: "Януте! Ты..."
– Ну?
– "...очень-очень..."
– Ну?!
– "...хорошая девочка",
– Подожди, - просияла Януте, - я тоже что-нибудь в колодец скажу.