Эйфория

Хотя сейчас она просто улыбалась. Она стояла рядом с ним в профиль так, что он мог видеть лишь половину её приподнятых губ. Её пристальный взгляд блуждал по богатой, многоцветной панораме перед ними, и с каждой новой деталью, подмеченной ею, её мандариновые глаза становились всё шире и шире.

Спустя некоторое время она осознала, что он наблюдает за ней. Она зорко посмотрела на него боковым зрением. После она не смогла сдержать ухмылку, потому что солнечный свет делал её счастливой и мягкой; она вновь рассмеялась, покачала головой и повернулась лицом к нему.

— Я так рада, что ты пришёл. Давно хочу показать тебе.

Он подумал о том, что её голос звучал словно часть пейзажа, словно пшеничное поле и плодородная земля.

Она взяла его руку в свою собственную. Солнце пылало, река журчала, а её кожа была мягкой на ощупь.

— Потанцуй со мной, — произнесла она.

Но к сожалению он, похоже, не контролировал свои уста. Когда ответа не последовало, она наклонила голову набок и неосознанно облизнула губы. Где-то вдалеке цапля издала резкий крик.

— Пожалуйста, потанцуем?

Она ласково потянула его за собой подальше от края долины, обратно к их цветущему лугу. Рядом порхала бабочка. Она отогнала её лёгким взмахом руки. Живое море из травы топталось их ногами, а почва пахла сухостью, но была приятно податливой. Улыбка, подмигивание, а потом она поместила его ладонь так, чтобы та покоилась на её бедре.

Прежде, чем шестерёнки в его голове начали вращаться, она прижалась ближе к нему, её голова покоилась у бороздки его ключицы. Он мог ощущать контуры её тела, будто бы специально отлитые так, чтобы соответствовать его собственным формам. Его шею щекотало горячее дыхание из её маленького, круглого ротика. Словно зачарованные, они начали двигаться вместе: две причудливые куклы, мочащие ноги в росе. Он кружил её, обернув руки вокруг её пояса и выводя большим пальцем круг на хлопковой ткани напротив её талии, и несмотря на то, что не мог видеть землю, старался не наступить ей на ноги. Она что-то невнятно и безмятежно пробормотала. Происходящее было больше похоже на качание, чем на танец, но этого было достаточно. Нежность наполняла его арктические глаза, когда он смотрел мимо неё на зелёное, голубое, золотое.

Оттенки земли взмывали ввысь, пока не переходили в небо, а он и она были как единое целое.

Тепло между ними нарастало. Он дорожил этим сладостным жжением даже больше, чем дорожил ароматной смесью запахов цветов или пением скворца на дереве поблизости.

В какой-то момент он стал осознавать, что пока его разум был сосредоточен лишь на партнёрше, молчание удушило землю, а ветер стих. Ему было не по себе. Сомнения закрались в его сознание, расщепляя безупречность волшебной сказки. Было слишком много тепла, слишком много жидкости, струившейся на нижнюю часть его торса: слишком, чересчур много. Лихорадочно он оттолкнул её от себя, а затем увидел это — сочащееся алое пятно, растопырившееся в области её желудка.

Он попытался закричать, но не сумел.

Липкая жидкость промочила его собственную одежду. В центре её платья она без труда проступала сквозь мягкую, желтую ткань, подобно макам, захватывающим территорию подсолнухов.

Истерия быстро завладела им. Он прижал руки к истекающей области на её животе, но лишь запятнал свои ладони. Тревожно-красный начал тонкой струйкой течь на траву у их ног. Оторвав кусок своей рубашки, он приложил и его тоже к окровавленному отверстию, но жидкость по-прежнему лилась из него, пока всё, что он видел, не покрылось глазурью цвета засохшей крови. Все цвета исчезли, расплавившись в рубиновый. Небо было багряным, а на нём, пылая, висела огромная, бордовая сфера, как широко открытый, кричащий рот.

Единственным действием, о котором он сейчас смог подумать, было посмотреть на её лицо. Хотя и было окрашено в цвета всепожирающего пожара, оно по-прежнему оставалось бесспорно очаровательным, глаза по-прежнему блестели.

Она смеялась. Широкая улыбка разрезала её лицо, а резкое, высокое хихиканье плыло над безжизненной землёй. Она истекала кровью насмерть, её тело окрашивало целый мир в красный, а она смеялась.

Норман вздрогнул, проснувшись.

Молодой человек был скользким от пота, а в его квартире было так светло. Он сел прямо, прижимая ладони к глазам, не в состоянии выносить всё внезапное освещение, обжигающее его роговицы.

Джейден поморщился и открыл один глаз; моргнув, закрыл его снова, застонал и позволил своей голове упасть обратно на подушки. Всё наводнением нахлынуло на него.

Прошлая ночь была плохой ночью. Он каким-то образом добрался до дома невредимым, сумел не разбить автомобиль, когда его занесло на неровности во время торможения, и практически дополз до квартиры: каждый его дюйм промок, болел и был истощён. По большей части это было смутным снимком, чем одним длинным, непрерывным фильмом из воспоминаний, но он знал, что пил непростительно много и использовал как минимум половину пузырька триптокаина. Ему казалось, будто внутри его черепа практиковалась расстрельная команда.

Вопреки всему этому, он по-прежнему был здесь в целости и сохранности. Может быть, его метаболизм свыкся с большими дозами наркотиков, штурмующими его организм?

Нет. Господи, это глупо.

Он знал очень хорошо, насколько фатальным может быть одновременное потребление лекарств и алкоголя.

Охренеть какое чудо, что я не убил себя.

Случайно Норман снова открыл глаза, обнаруживая, что на этот раз он мог выдержать уровень освещения. Он увидел кучу влажной одежды, разбросанной по полу. С кровати хорошо обозревалась вся жилая комната, и он мог сказать, что в ней царил абсолютный беспорядок. Из ванной комнаты до него донёсся смрад рвоты. Где-то неритмично капал кран и вконец раздражал его чувствительный мозг.

С противоположной стороны окон его квартиры прыскал лёгкий душ утреннего дождя – слишком лёгкий, чтобы обязать надевать дождевик, но как раз достаточно сильный, чтобы действовать на нервы, – приводя в упадочное настроение Вашингтон. Небо было застлано непробиваемым пластом из сланцево-серых облачных формирований. Выглядело это так, будто вчера пронёсся ураган, оставив за собой прощальную подпись из наводящего уныние тумана и странного, отчётливого пессимизма.

Но текущий климат был меньшим из его беспокойств: ему снились кошмары.

В его голове не было никаких сомнений относительно личности женщины из его сна. Когда закрыл глаза, он по-прежнему мог вообразить её ужасно радостное лицо на чёрно-красном холсте своих век.

Мелисса.

Он не хотел задумываться о значении её жуткого проявления в его подсознании. Думать – даже вспоминать – об открытии, побудившем его к идиотскому фиаско прошлой ночью, желания у него также никакого не было. Вместо этого он, качнув ногами, слез с кровати и неуклюже встал ступнями на пол, позволяя своей мигрени успешно искоренить все вразумительные мысли из его существа.

Проходя через комнату, он наткнулся на некоторые предметы, которые помогли заполнить пробелы в случившемся прошлой ночью. Пара ботинок была глупо втиснута в дверной проём. Многочисленные бутылки из под спиртного были расставлены на кофейном столике, словно пьяные подозреваемые на опознании в полицейском участке, и портативный DVD-плеер, грубо впихнутый с одной стороны. Каким-то образом была опрокинута лампа, несколько книг было сброшено с их полок: на квартире лежал отпечаток неразберихи, устроенной лунатиком.