Эйфория

Его язык был вялым, челюсть — шершавой от щетины. Мужчина направился прямиком в кухню и налил себя кружку воды, которую опустошил одним глотком, разбрызгивая её содержимое.

Были дела: ему нужно было прибрать, принять душ, вычистить дурно пахнущую ванную комнату.

Чёрт, мне нужно уничтожить этот проклятый DVD.

Конечно, реальная первопричина его дилеммы была убрана в глубины его разума, втиснута в аккуратную коробочку, полностью игнорируемую Норманом, поскольку так он привык поступать со всеми своими проблемами.

Но все те обыденные дела могли подождать, по крайней мере, некоторое время. Что на самом деле имело прямо сейчас значение для Джейдена, так это усмирение крайне отчаянной, крайне жуткой нужды, влияющей на его подсознательное, потребности, неудовлетворённость которой всегда хладной каменной плитой давила на него.

Он не мог быть один. Сейчас – ещё больше, чем в какое-либо иное время – ему была просто необходима компания. Он не хотел лежать в пустой кровати. Его отвращение к самому себе росло с каждым приёмом дозы большей, чем обычно, с каждой минутой жалости к себе, и поскольку он не мог обуздать этого, то хотел об этом забыть в порыве страсти. Он просто не верил в самого себя: не верил, что сможет пережить ещё одну долгую ночь не накачавшись наркотиками до полусмерти, а со знанием, что теперь у него было…

…а я одинок. Так чертовски одинок.

Его жизнь преимущественно была ложью – его обманули, надурили как дурака, коим он и являлся, – и как надменно обратил на то внимание его сон, у него не было Мелиссы. Это было слишком тяжким бременем для человека, чтобы тащить его в одиночку.

Вернувшись в жилую комнату, Норман принялся перерывать стол в поисках клочка бумаги, который – как он знал – должен был там быть. Как он помнил, листок был маленьким, незаметным и, вероятнее всего, припрятанным под нагромоздившимся за несколько дней хламом. На нём девчачьим почерком был нацарапан телефонный номер. «Позвони мне», — было написано с наилучшими намерениями – с наилучшими намерениями и искренне, – и всё же он никогда не собирался начинать общение или осуществлять какую-либо часть из своих заверений. Он хотел заполучить её на одну ночь, и ему это удалось — вот и всё. Однако, судьба была склонна к насмешкам. Теперь – больше, чем в чём либо ещё – он нуждался в женщине, с которой провёл ночь несколькими днями ранее, в той черноволосой красавице, в той Тиффани, или Трейси, или Тесс.

Ощущая себя подобно дьяволу, он поднял телефон и набрал цифры, скользя маслянистыми пальцами по чёрному пластику.

Как же низко ты пал?

Это было не самым правильным поступком с его стороны. Ему следовало разобраться с этим делом. Ему следовало сохранить выдержку.

Что он скажет ей? Он делал это прежде, он был уверен в своём поступке. Тогда почему это казалось таким неправильным, будто разрывался контракт, будто нарушалось обещание?

Не важно. Сейчас в трубке раздавались гудки.

***

Это было бесконечное утро для Мелиссы Донахью. Она обнаружила себя занятой переменчивыми, нечёткими полудумами.

День был безотрадным, с неким оттенком пассивной злобы, ввергающей обитателей Вашингтона в унылый и апатичный ступор. Из маленького окошка своей временной квартиры она могла видеть пешеходов, ползущих по тротуару, забыв обо всём мире. Моросящий дождь мешал свету проникать в помещение, обращая его в странный, призрачный полумрак. Все предметы в кухне выглядели серыми и тусклыми.

Она проснулась этим утром с головой, полной жужжащих вопросов, гул которых так и не смолк на достаточно долгий срок, чтобы она смогла их разобрать. Тоскливая атмосфера наполнила её парадоксальным стремлением быть живой, провести свой день конструктивно. Она попыталась просмотреть несколько файлов из дела, но под кончиками пальцев тонкая бумага казалась ей ненастоящей. Когда она пошла набрать стакан воды, её взгляд зацепился за плиту, стоящую в кухне. Это была единственная светлая вещь во всей квартире, притягивающая редкие лучи приглушённого света, нисходящего каскадом от окна: её металлическая поверхность резко сверкала, словно лезвие, и женщина понимала, что хочет прикоснуться к ней руками, изучить все её уголки и грани. Она хотела готовить. Мелисса ценила готовку также, как богатые мужчины ценят гольф по выходным. Она напоминала ей об отце.

Она попыталась сделать блины, воскрешая в памяти воспоминания о том, как делала тёплые летние завтраки, о сливочном масле, тающем на тосте, об улыбке отца. Взбивание яиц с мукой было своего рода поэзией, подобно сложению стихов из обычных глаголов и прилагательных.

Когда она была ребёнком, отец показывал ей правильный способ идеально разбить яйцо над миской, но ей всегда удавалось замарать пальцы желтком.

Нет, Мелисса, милая, вот так. Гляди.

Донахью ударила яйцом о край раз, второй, и оно раскололось напополам. Это опечалило её. Она почувствовала, как что-то раскололось также внутри неё, что-то, что не могло быть восстановлено, а из разлома вытекает тёплая и вязкая жидкость.

Ожидая, пока остынут блины, Мелисса думала о Нормане. Он был опасен для неё. Она закусила ноготь и прислонилась к холодильнику, пытаясь выработать стратегию.

Простушка, глупышка…

Как могла она так запросто распуститься? Бутылка вина, прикосновение и дружественный взгляд. Было ли это всем, что потребовалось, чтобы увлечь её в грёзы? Нужен был жесткий план. Она не могла избегать Нормана Джейдена, но могла совладать с собой, быть профессиональной и бесстрастной. Лучшим решением, безусловно, будет вести себя так, словно этого никогда не случалось. Сможет ли она справиться с этим? Мелисса решила, что сможет. Да, хорошо.

Пробуя свои блины, агент осознала, что в процессе в какой-то момент что-то пошло не так. Они были слишком тонкими, слишком водянистыми, не такими, какими делал их её отец. Она полила их сиропом, но от этого, казалось, они не стали сколь-нибудь лучше на вкус. Она была невнимательна.

Мелисса сидела за холодным, неудобным обеденным столом, с тарелкой неприглядных блинов сбоку от неё. Она рассеянно орудовала вилкой, тыкая в еду, не глядя на неё. Затем она оттолкнула от себя тарелку и опустила голову на ничем не занятые руки.

Надеюсь, что не подвожу тебя.

Она посмотрела на окно, когда крошечная, дрожащая капля дождя изо всех сил старалась оставить отпечаток на незыблемом стекле.

========== Глава 9. Храбрость ==========

Понедельник, 13:44

Беззвучный. Беззвучие внутри Джейдена, и беззвучие в мире. Когда посмотрел на часы на стене и увидел минутную стрелку, скребущуюся мимо цифр с опрометчивой поспешностью, он подивился тому, что никогда прежде как следовало не осознавал бесконечной спешки времени.

Сколько я уже растратил впустую?

Нудная и сводящая с ума леность истекала откуда-то из глубин его сознания, так противореча несущейся стрелке, что это было почти издевательством. Норман отметил тянущуюся цепочку дум, шестерёнки его мозга были покрыты ржавчиной и начинали стопориться от малейшей мыслительной деятельности.

Всё было шиворот-навыворот. Почему всё было шиворот-навыворот?

Он был в своём офисе, но в нём не хватало агента Донахью, ритмично стучащей по своей клавиатуре. В этот раз хотя бы не было дождя, марающего небо. Не было ни зацепок по делу, ни дороги вперёд, ни дождя, ни Мелиссы.