Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 2

Михайлович должен был спешить с работою. Он не имел ни времени, ни

возможности отделывать свои произведения, и это было для него большим горем.

Критики часто упрекали Федора Михайловича за неудачную форму его романов, за то, что в одном романе соединяется их несколько, что события нагромождены

друг на друга и многое остается незаконченным. Суровые критики не знали,

вероятно, при каких условиях приходилось писать Федору Михайловичу.

Случалось, что первые три главы романа были уже напечатаны, четвертая -

набиралась, пятая была только что выслана по почте, шестая - писалась, а

остальные не были даже обдуманы. Сколько раз я видела впоследствии искреннее

отчаяние Федора Михайловича, когда он вдруг сознавал, что "испортил идею, которою так дорожил", и что поправить ошибку нет возможности.

Сокрушаясь о тяжелом материальном положении моего жениха, я утешала

себя мыслью, что в недалеком будущем, через год, я буду иметь возможность

коренным образом помочь ему, получив в день моего совершеннолетия

завещанный мне отцом моим дом.

Моим родителям принадлежали с конца сороковых годов два большие

участка земли (около двух десятин), расположенные по Ярославской и

Костромской улицам. На одном из участков находились три деревянных флигеля

и двухэтажный каменный дом, в котором мы жили. На втором участке были

выстроены два деревянных дома: один отдан был в приданое моей сестре, другой

27

– предназначался мне. Продав его, можно было получить тысяч более десяти, которыми я и хотела уплатить часть долгов Федора Михайловича. К большому

моему сожалению, до совершеннолетия я ничего не могла предпринять. Моя мать

уговаривала Федора Михайловича сделаться моим попечителем, но он

решительно отказался.

– Дом этот назначен Ане, - говорил он, - пусть она и получит его осенью,

когда ей минет двадцать один год. Мне же не хотелось бы вмешиваться в ее

денежные дела.

Федор Михайлович, будучи женихом, всегда отклонял мою денежную

помощь. Я говорила ему, что если мы любим друг друга, то у нас все должно быть

общее.

– Конечно, так и будет, когда мы женимся, - отвечал он, - а пока я не хочу

брать от тебя ни одного рубля. <...>

XVII

Быстро промчалось время до рождества. Федор Михайлович, последние

годы почти всегда проводивший праздники в семье любимой сестры, В. М.

Ивановой, решил и на этот раз поехать в Москву. Главною целью поездки было, конечно, намерение предложить Каткову свой новый роман и получить деньги, необходимые для нашей свадьбы.

Последние дни перед отъездом Федор Михайлович был очень грустен: он

успел полюбить меня и ему тяжело было со мною расставаться. Я также была

очень опечалена, и мне почему-то представлялось, что я его более не увижу. Я

бодрилась и скрывала свою печаль, чтобы его еще более не расстроить. Особенно

грустен он был на вокзале, когда я приехала его проводить. Он очень нежно

смотрел на меня, крепко пожимая мне руку, и все повторял:

– Еду в Москву с большими надеждами, а как-то мы свидимся, дорогая

моя Анечка, как-то мы свидимся?! <...>

Из Москвы Федор Михайлович прислал мне два милых письма, очень

меня обрадовавших. Я перечитывала их десятки раз и с нетерпением ждала его

возвращения {19}.

Федор Михайлович пробыл в Москве двенадцать дней успешно окончил

переговоры с редакцией "Русского вестника". Катков, узнав о намерении Федора

Михайловича жениться, горячо поздравил его и пожелал ему счастия. Просимые

же, в виде аванса, две тысячи обещал выдать в два-три срока в течение

наступавшего января. Таким образом, явилась возможность устроить свадьбу до

великого поста.

Присланные из Москвы семьсот рублей были как-то мигом розданы

родным и кредиторам. Федор Михайлович каждый вечер с ужасом говорил, что

деньги у него "тают". Это начало меня беспокоить, и когда получились вторые

семьсот рублей, то я стала просить хоть что-нибудь отложить на свадебные

издержки.

28

С карандашом в руке, Федор Михайлович вычислил все расходы по

церкви и устройству приема после венчания. (Он наотрез отказался, чтобы моя

мать взяла расходы на себя.) Вышло рублей около четырехсот или пятисот. Но

как сохранить их, когда ежедневно появляются все новые и новые нужды у его

многочисленной родни?

– Знаешь, Аня, сохрани мне их, - сказал Федор Михайлович, радуясь

удобной отговорке пред родными, когда те станут просить денег, и на другой же

день привез мне пятьсот рублей. Передавая деньги, он комически-торжественно

сказал:

– Ну, Аня, держи их крепко, от них зависит наша будущая судьба!

Как ни спешили мы со свадьбой, но не могли устроить ее ранее половины

февраля. Надо было найти новую квартиру, так как прежних четырех комнат было

для нас мало. Прежнюю квартиру Федор Михайлович уступил Эмилии Федоровне

и ее семье, обязавшись уплачивать за нее пятьдесят рублей в месяц. Выгоды этой

квартиры состояли в том, что хозяин дома, богатый купец Алонкин, очень

почитал Федора Михайловича как "великого трудолюбца", как он про него

выражался {"Я к заутрени иду, а у него в кабинете огонь светится, - значит, трудится", - говаривал он. (Прим. А. Г. Достоевской.)}, и никогда не беспокоил

напоминанием о квартирной плате, зная, что, когда будут деньги, Федор

Михайлович сам их принесет. И Федор Михайлович любил беседовать с

почтенным стариком {С его внешности, по моему мнению, Федором

Михайловичем нарисован купец Самсонов, покровитель Грушеньки в "Братьях

Карамазовых". (Прим. А. Г. Достоевской.)}.