Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 2

характером, доказать это своею жизнью и тем не менее не иметь сил побороть в

себе страсть к игре на рулетке. <...>

Уходя от него под впечатлением новых для меня идей, я скучала дома и

жила ожиданием завтрашней встречи с Федором Михайловичем. С грустью

видела я, что работа близится к концу и наше знакомство должно прекратиться.

Как же я была удивлена и обрадована когда Федор Михайлович высказал ту же

беспокоившую меня мысль.

– Знаете, Анна Григорьевна {Только к концу месяца Федор Михайлович

запомнил мое имя, а то все забывал и меня о нем переспрашивал. (Прим. А. Г.

Достоевской.)}, о чем я думаю? Вот мы с вами так сошлись, так дружелюбно

каждый день встречаемся, так привыкли оживленно разговаривать; неужели же

теперь с написанием романа все это кончится? Право, это жаль! Мне вас очень

будет недоставать. Где же я вас увижу?

– Но, Федор Михайлович, - смущенно отвечала я, - гора с горой не

сходится, а человеку с человеком не трудно встретиться.

– Но где же, однако?

15

– Да где-нибудь в обществе, в театре, в концерте...

– Вы же знаете, что я в обществе и театрах бываю редко. Да и что это за

встречи, когда слова не удастся иногда сказать. Отчего вы не пригласите меня к

себе, в вашу семью?

– Приезжайте, пожалуйста, мы очень будем вам рады. Боюсь только, что

мы с мамой покажемся вам неинтересными собеседницами.

– Когда же я могу приехать?

– Мы об этом условимся, когда окончим работу, - сказала я, - теперь для

нас главное - это окончание вашего романа.

Подходило 1-е ноября, срок доставки романа Стелловскому, и у Федора

Михайловича возникло опасение, как бы тот не вздумал схитрить и, с целью взять

неустойку, отказаться под каким-нибудь предлогом от получения рукописи. Я

успокоивала Федора Михайловича, как могла, и обещала разузнать, что следует

ему сделать, если бы его подозрения оправдались. В тот же вечер я упросила мою

мать съездить к знакомому адвокату. Тот дал совет сдать рукопись или нотариусу, или приставу той части, где проживает Стелловский, но, разумеется, под расписку

официального лица. То же самое посоветовал ему и мировой судья Фрейман (брат

его Школьного товарища), к которому Федор Михайлович обратился за советом.

<VII>

29-го октября происходила наша последняя диктовка. Роман "Игрок" был

закончен. С 4-го по 29-е октября, то есть в течение двадцати шести дней, Федор

Михайлович написал роман в размере семи листов в два столбца, большого

формата, что равняется десяти листам обыкновенного. Федор Михайлович был

чрезвычайно этим доволен и объявил мне, что, сдав благополучно рукопись

Стелловскому, намерен дать в ресторане обед своим друзьям (Майкову,

Милюкову и др.) и заранее приглашает меня участвовать в пиршестве.

– Да были ли вы когда-нибудь в ресторане?
– спросил он меня.

– Нет, никогда.

– Но на мой обед приедете? Мне хочется выпить за здоровье моей милой

сотрудницы! Без вашей помощи я не кончил бы романа вовремя. Итак, приедете?

Я отвечала, что спрошу мнения моей матери, а про себя решила не ехать.

При моей застенчивости я имела бы скучающий вид и помешала бы общему

веселью.

На другой день, 30-го октября, я принесла Федору Михайловичу

переписанную вчерашнюю диктовку. Он как-то особенно приветливо меня

встретил, и даже краска бросилась ему в лицо, когда я вошла. По обыкновению, мы пересчитали переписанные листочки и порадовались, что их оказалось так

много, больше, чем мы ожидали. Федор Михайлович сообщил мне, что сегодня

перечитает роман, кое-что в нем исправит и завтра утром отвезет Стелловскому.

Тут же он передал мне пятьдесят рублей условленной платы, крепко пожал руку и

горячо поблагодарил за сотрудничество.

16

Я знала, что 30-го октября - день рождения Федора Михайловича, а

потому решила заменить мое обычное черное суконное платье лиловым

шелковым. Федор Михайлович, видевший меня всегда в трауре, был польщен

моим вниманием, нашел, что лиловый цвет, мне очень идет и что в длинном

платье я кажусь выше и стройнее. Мне было очень приятно слышать его похвалы, но удовольствие мое было нарушено приходом вдовы брата Федора

Михайловича, Эмилии Федоровны, приехавшей поздравить его с днем рождения.

<...>

Вошел Аполлон Николаевич Майков. Он раскланялся со мной, но меня,

очевидно, не узнал. Обратившись к Федору Михайловичу, он спросил, как

подвигается его роман. Федор Михайлович, занятый разговором с невесткой,

вероятно, не расслышал вопроса и ничего ему не отвечал. Тогда я решилась

ответить за Федора Михайловича и сказала, что роман окончен еще вчера и что я

только что принесла переписанную последнюю главу. Майков быстро подошел ко

мне, протянул руку и извинился, что сразу не узнал. Объяснил это своею

близорукостью, а также тем, что в черном платье я показалась ему ниже ростом.

Он стал расспрашивать о романе и спросил мое мнение. Я с восторгом

отозвалась о новом, ставшем столь дорогим мне, произведении; сказала, что в нем

есть несколько необыкновенно живых и удавшихся типов (бабушка, мистер

Астлей и влюбленный генерал). Мы проговорили минут двадцать, и мне так легко

было разговаривать с этим милым, добрым человеком. <...>

Майков скоро ушел. Я последовала его примеру, не желая переносить

высокомерное отношение ко мне Эмилии Федоровны. Федор Михайлович очень

уговаривал меня остаться <...>. Он проводил меня до передней и напомнил мне

обещание пригласить его к нам. Я подтвердила приглашение.

– Когда же я могу приехать? Завтра?

– Нет, завтра меня не будет дома; я звана к гимназической подруге.

– Послезавтра?

– Послезавтра у меня лекция стенографии.

– Так, значит, второго ноября?