Фамильяр
Шрифт:
Мерлин всемогущий! Я его люблю! ЛЮБЛЮ! Это же так грандиозно! А что, если я ошибаюсь? Я никогда никому не говорил этих слов, да и не чувствовал ничего подобного! Никогда!!! Не слишком ли рано, я озвучил чувства, которые возникли у меня к Снейпу? Верно ли я их интерпретировал? Ему я не буду пока говорить. Что если ему не нужны мои откровения. Откровения глупого юнца, впервые ощутившего свою нужность рядом со взрослым мужчиной. Боже, да мне же страшно! Надо переключиться на какие-нибудь другие мысли. Он сказал заняться чем-нибудь полезным. Пойду-ка я уберусь в комнатах. Физический труд всегда помогает собраться с мыслями.
Глава 27. Взаимно
С того момента, как я впервые признался себе, что именно испытываю к Северусу, я не позволял себе дать слабину, и открыться ему в том, какие чувства бурлят у меня в душе.
Прошло уже больше недели, а я так и не решил для себя, стоит ли вообще ему говорить. Календарь на стене в кухне безжалостно напоминает, что времени у меня осталось не просто мало, а катастрофически мало. Тридцатое августа подкралось не то чтобы незаметно, а как-то внезапно.
Все время, после разговора с Дамблдором, я только и знал, что готовился к призыву фамильяра. И директор, и Северус в рамках открывшихся обстоятельств, наплевали на школьную программу, и каждый из них вдруг решил, что за оставшееся время должен впихнуть в мою многострадальную голову как можно больше знаний и умений. Как будто у меня нет впереди даже лишних суток.
Я, конечно, ворчу по этому поводу, но откровенно говоря, я их понимаю.
Вот же глупая моя натура! Директора я понимаю, и Северуса уже почти… а вот себя я понимать резко перестал!
Я оглядываюсь в прошлое, мысленно представляя себе события этого безумного августа. Ненависть, сменившаяся глубоким чувством. Доверие. Теплота. Фраза Северуса о том, что я «не мальчик для увеселения» - факты, которыми нельзя пренебречь в оценке его чувств ко мне. А ведь я уверен, что они есть, чувства. Но вот каковы они?
За прошедший месяц я, безусловно, стал старше. Мне частенько в последнее время вспоминается уверенный в себе Рон, вышедший из камина в обнимку с Гермионой, в день моего рождения. А в голове предательским набатом постоянно звучит фраза «если не сейчас, то, возможно, уже никогда». Никогда– страшное слово, преследующее меня всю жизнь.
Я давно привык, что «никогда» проклятием отделяет меня от жизни нормального человека. Я смирился с тем, что никогда не увижу своих родителей. Никогда не узнаю, что чувствует ребенок, которого мама целует в лоб перед сном, желая сладких снов. Никогда не сыграю с отцом в квиддич, и не поеду к бабушке… «Никогда» с годовалого возраста было моим приговором.
В начале июля я был уверен, что мне никогда не удастся найти общего языка со Снейпом и найти способ избавить мир от Волдеморта. А сейчас… Август принес с собой понимание того, насколько я был не прав. «Никогда» вдруг превратилось всего лишь в «сложно», растеряв налет фатальной неизбежности. Сложно, но возможно, однажды…
Поладить со Снейпом сложно. Убить Волдеморта - тоже. Но уже не невозможно.
Что изменится, когда новый я войдет в двери Большого зала первого сентября, свободный от довлевшего некогда проклятия «никогда»? Как будут реагировать на меня люди? Боже, о чем я думаю?! Разве мне есть до кого-нибудь дело? Хоть до одного человека, кроме
мужчины, сидящего передо мной в кресле гостиной маленького затерянного на морском побережье домика? И все же, обрываю я сам себя, стоит ли ему говорить о том, что я чувствую?– Северус, - тихо начинаю я.
– Что будет с нами через два дня?
Он отрывается от чтения и смотрит на меня испытующе. А я продолжаю:
– Что будет, когда между нами вновь появится кафедра в твоем кабинете?
Я разрываюсь надвое: с одной стороны, я хочу услышать его ответ, а с другой - понимаю, что ответ не сможет меня уcтроить. Но он молчит, пристально вглядываясь в мое лицо.
– Что ты хочешь услышать от меня?
– обреченно произносит он, откладывая книгу на журнальный столик, и я понимаю, что не одного меня мучает этот вопрос, потому что только сейчас замечаю, что с момента, как мы заняли каждый свое привычное место в гостиной, он не перелистнул ни одной страницы.
– Я хочу услышать правду, Северус.
– Какую из?
– вдруг задает вопрос он.
– Их всегда как минимум две.
– Твою правду, - конкретизирую я.
– Моя правда тебе не понравится, - горько констатирует он.
– Я уверен в том, что как только, по твоему меткому выражению, между нами вновь окажется профессорская кафедра, все прекратится. Для сохранения конфиденциальности наших отношений, и во имя спасения жизней, я вынужден буду вернуться к модели общения с тобой, которой придерживался все предыдущие годы, а ты… ты не выдержишь этого, потому что отделить вымысел от правды, порой, сложно не только в театре…
Его слова препарируют мое сознание с точностью нейрохирурга.
– Ты не прав, - коротко отвечаю я.
– Вы так думаете, мистер Поттер? Не приходило ли вам в голову мысль о том, что я тоже не в восторге от открывшихся перспектив, но, рассуждая объективно, принимаю озвученную мной версию развития событий как единственно возможную?
– жестко комментирует Северус, и меня коробит от холодности его тона.
– По-вашему, профессор, я зря начал этот разговор? Напрасно пытаюсь выяснить, что именно вы чувствуете, когда я нахожусь рядом?
– в тон ему отвечаю я, и вижу, как его лицо меняется, будто я не просто ответил ему, а минимум засветил пощечину.
– Это не напрасно… просто неуместно. Сейчас, - произносит он, и встает со своего кресла.
– Ты не маленький, и должен понимать, что нам невозможно будет сохранять тот формат отношений, который мы практикуем сейчас.
– Я понимаю, Северус. Просто… ты ни разу не сказал, как ты ко мне относишься.
– Слова лишь рождественская мишура, Гарри. Как и в мишуре, в них нет ни естественной красоты, ни правды.
– Зато есть дух праздника, ощущение причастности к Рождеству… - продолжаю я его мысль.
– Многие знания, многие печали, мистер Поттер, - подводит он итог нашей беседе.
– Спокойной ночи. Вам придется лечь сегодня у себя.
Я смотрю на него с затаенной в глубине души обидой. Его аллегории всегда точны. Только вот он забыл, что я за это время хорошо научился читать между строк.
Я поднимаюсь с дивана, на котором просидел весь вечер, и говорю:
– Если бы слова были лишь мишурой, прикрывающей чувства, то великое таинство бракосочетания никогда бы не зависело он двух коротких «да», профессор. Доброй ночи!