"Фантастика 2023-103" Компиляция. Книги 1-14

Вот только моя подруга никогда никому не желала смерти.

Я бы хотела помочь Олуше, но ценой своей жизни или жизни Ника не стану. Глава тоже дал мне неделю срока для того, чтобы доказать свою «полезность». И я тяну время.

Олуша не так глупа и наивна, как хочет показаться. Наверняка она попробует сделать то же самое. А там, если нам удастся выбраться, я в первую очередь доложу о беременной женщине на Птицеферме, и ее заберут в тюрьму с приемлемыми условиями для жизни и рождения ребенка.

А если не выберемся, то и говорить не о чем.

Улучив момент, возвращаюсь к себе, чтобы привести в порядок и свою комнату. Утром меня хватило лишь на то, чтобы встать и одеться. Промокшая насквозь тряпка так и валяется под окном. Даже постель не прибрана – торопились.

Меняю постельное белье, застилаю кровать покрывалом. Выжимаю, споласкиваю тряпку в чистой воде, мою полы, растворив в тазу накопившиеся обмылки, которые уже нельзя использовать для умывания.

Эти нехитрые действия не требуют принятия каких-то решений, и я даже наслаждаюсь тишиной и монотонной работой.

Окно распахнуто настежь. С улицы в комнату попадает яркое солнце, быстро высушивающее влагу, и прохладный ветерок. В помещении пахнет мылом и свежестью. Пока здесь жил Пингвин, никакая уборка не помогала до конца избавиться от его запаха.

Как раз сгребаю постельное белье и намереваюсь заняться стиркой, пока позволяет погода, когда дверь тихонько приоткрывается.

Оборачиваюсь: Рисовка.

– Гагара, – стоит в дверном проеме, крепко сжав бледными пальцами дверь, – можно войти?

Неожиданный визит.

– Входи, – разрешаю. За все время нашего знакомства Рисовка была в моей комнате несколько раз, но и то для того, чтобы помочь Сове с обработкой моих ран. – Проходи, садись, – указываю на единственный стул.

Но гостья качает головой. Входит, притворяя за собой дверь, и остается возле нее. Нерешительно осматривается, будто находится здесь впервые, переступает с ноги на ногу.

– Спасибо, но я ненадолго.

– Как знаешь, – не настаиваю. – Что-то случилось?

Если бы Рисовка пришла ко мне, чтобы передать очередной вызов к Главе, то вела бы себя иначе. Так ведут себя, когда хотят поговорить о чем-то личном. Но у меня нет никаких личных дел с Рисовкой. Мы не то что не подруги – даже не соседи: Сапсан и Рисовка живут в другом конце коридора.

Мне не по себе. Это паломничество настораживает: сперва Олуша, теперь Рисовка.

Неужели Филин решил задействовать в давлении на меня и ее?

Молчание затягивается.

– Ты хотела мне что-то сказать? – подталкиваю, поняв, что мы можем стоять так еще долго.

Рисовка кивает.

– Гагара, – повторяет мое птичье имя и замолкает, кусает губы. – Гагара, я о вчерашнем. – За последние сутки так много всего произошло, что я даже не сразу понимаю, о чем она. Только после продолжения доходит. – Не говори, пожалуйста, Сапсану.

– Не скажу, – обещаю.

Это обещание мне ничего не стоит. Я не собиралась болтать.

Но Рисовка меня будто не слышит.

– Не рассказывай Сапсану, что я и Филин, что мы… – продолжает, смотря не на меня, а в пол. Ее голос предательски срывается.

– Что он, – поправляю со вздохом. – Не вы.

Рисовка мотает головой, все еще изучая взглядом то ли носки своих ботинок, то ли сцепленные на уровне бедер руки.

– Все было добровольно.

Напоминает аутотренинг. Или – как это называют психотерапевты? – фазу отрицания.

– В первый раз? – Мой вопрос звучит как на допросе прокурора. Даю себе мысленный подзатыльник.

– Не в первый, – вздыхает Рисовка. – Но Сапсан не знает. Он… он не поймет.

Что еще раз доказывает уникальность пары Сапсан – Рисовка, единственных здесь, у кого по-настоящему человеческие отношения, основанные на заботе друг о друге и взаимоуважении.

– Сапсан, – продолжает, – повредил плечо на состязаниях. Там что-то серьезное. Не знаю, может, трещина. Он иногда даже кричит ночами. Так страшно… – Голос Рисовки дрожит. – Я говорила с Филином, и он велел Ворону не нагружать Сапсана на руднике особо тяжелой работой. А если я откажусь… ну, с ним, то Сапсан погибнет. А если не погибнет, то будет признан слабым и не заслуживающим женщину, и тогда нас разлучат, как было с Олушей и Куликом. Понимаешь? – Рисовка наконец поднимает голову, чтобы посмотреть на меня.

Нет, она не плачет, мне показалось. В ее глазах нет слез, зато есть обреченность, подходящая древней старухе, а не молодой женщине.

На мгновение прикрываю глаза, качаю головой.

– И это ты называешь «добровольно»?

– Как есть. Не говори Сапсану. Не скажешь?

– Не скажу, – обещаю еще раз.

– И все же, – не унимается Рисовка. – Я видела твой взгляд. Ты… осуждаешь?

Это было бы забавно, если бы не было так грустно – Рисовка все еще боится чужого осуждения, здесь.

Женщина, забывшая о себе ради жизни любимого человека, страшится моего осуждения…

Качаю головой.

– Я не осуждаю, – говорю правду. – Я ненавижу. Но не тебя.

Рисовка испуганно моргает, смотрит непонимающе. Однако я не собираюсь ничего объяснять.

– Ну, я пойду? – делает неуверенный шажок к двери.

– Иди, конечно, – улыбаюсь ей. – Заходи, если что-то понадобится.

– Спасибо, – робко улыбается в ответ и исчезает за дверью.

Моя же улыбка сбегает с лица, стоит двери захлопнуться.

Как ни стараюсь, не могу представить, что могла натворить такая, как Рисовка, чтобы заслужить свое заключение здесь. Момот, Ибис, Чиж, Кайра – да. Но Рисовка…

Глава 32

К вечеру снова припускает дождь.

Снимаю не успевшее просохнуть белье уже под мелкими холодными каплями. Места для сушки под крышей нет, приходится развешивать вещи в комнате: что-то – на стул, что-то – на дверцы шкафа.

Только успеваю закончить с «украшением» жилища, как возвращается Ник.