"Фантастика 2024-167". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
В моем случае ни о какой добровольности речи не шло. Империя сказала — «надо», офицер ответил — «есть».
— … занимаются сраным говном, вместе со своим Регентом, Тайным советом и преторианцами! А там воруют людей, крадут прямо из родных домов и продают в рабство! — орал я, размахивая недопитой бутылкой. Мне особенно легко было изображать праведный гнев, поскольку тему я изучал на практике. — Жгут деревни, вырезают целые хутора! Лоялисты, имперцы — да пошли вы все в жопу вместе с вашими ассамблеями и регентами! Да гори они все синим пламенем!
Компания артиллерийских унтер-офицеров уже поднималась из-за стола и двигалась мне навстречу.
—
«Оливками» звали пограничников — за цвет их мундиров. Мне пришлось стать поручиком Корпуса пограничной стражи — коротко стриженным, бородатым и злым на весь свет. Я заметил черный рукав бушлата и пуговицы с якорями, и сбросил ладонь:
— Хорошо тебе, морячок, в консервной банке по ссаной луже плавать? Сколько вас тут, в этом болоте — двадцать тысяч засранцев на пятидесяти калошах? Пятнадцать тысяч пограничников на пятнадцать тысяч верст сухопутной границы империи, а? Нам жопами своими работорговцев и контрабандистов распугивать?
Морячок вломил мне первым, потом подключились унтера.
Всё дело было в позиции руководства Корпуса пограничной стражи. Если честно, меня они всегда восхищала. Пограничники остались на местах и несли службу, даже когда лоялисты захватили власть. И потом, когда началось имперское восстание. Помимо западной границы, которая горела огнем во время войны с Протекторатом, у нас был огромный восточный фронтир, и южная засечная черта. С началом смуты имперские колонисты и более-менее цивилизованные туземцы оказались под ударами диких племен. Башибузуки — на юге, хунхузы — на востоке. Они просто озверели, чувствуя свою безнаказанность, и только самоотверженная позиция пограничной стражи хоть как-то сдерживала эту волну насилия.
Если бы у меня был выбор, если бы я вообще хоть когда-то задумывался о том, что придется надеть мундир — я бы был пограничником. Да и вообще — «олива» была куда удобнее «хаки».
Так же легко я смирился с короткой стрижкой. А вот борода… Никогда не понимал эту моду. У пехотных офицеров было принято носить усы, у кавалеристов — эспаньолки, а моряки щеголяли бакенбардами. Так что отросшая борода откровенно бесила — чесалась и терлась о воротник.
С потолка капало, спина мерзла, а сокамерники мои — воняли. Они старались держаться от меня подальше — бродяги и уголовники никогда не терпели политических. А что вы думаете? Господа унтера так разозлились на меня за слова о Его Высочестве, что хором дали показания о том, что я призывал сжечь Тайный совет и Регента, унижал боеспособность, честь и достоинство имперских армии и флота и вообще вел себя антиобщественно и непатриотично. Судья хотел дать мне штраф и отправить в арестантские роты на пару месяцев, но записка, переданная судебному приставу человеком с невыразительным лицом сделала свое дело — я отправлялся к черту на рога — на поселение.
Железные двери со скрипом отворились и в камеру запустили группу заключенных. Они вертели головами как слепые котята, попав в нашу тьму кромешную из хорошо освещенного коридора. На троих были синие изорванные мундиры, еще четверо носили цивильное. Ну понятно — лоялисты из очередного занятого армией населенного пункта, по которому частой гребенкой прошлись жандармы…
— Доброго вечера добрым людям, — произнес один из новоприбывших.
— Так то добрым, а тебе, псина лоялистская, добра не видать от Мангазеи до Эвксины… — буркнул один из уголовников.
Но
его особенно никто не поддержал — да и маловато их было, чтобы диктовать свои условия. Поэтому пришлось заговорить мне:— А вы господа, присаживайтесь, не стесняйтесь. Тут свободных мест много — давеча одну партию по этапу отправили, да и нам долго ждать не придется, есть такое чувство…
Их глаза как раз привыкли к мраку, и они расселись на нары. Я увидел, как у самого молодого — парня в знавшем лучшие времена френче и круглых очках, дернулось лицо, когда я назвал их господами. Остальные были постарше и поспокойнее.
Потом принесли ужин — какую-то овощную похлебку и ячменные хлебцы. На самом деле — не так уж и плохо, приходилось мне питаться и похуже. А вот парнишке-лоялисту явно хотелось страдать. Он набрал ложку супа и медленно вылил из нее жидкость обратно в тарелку, швырнул туда же хлебец и отодвинул посуду от себя.
— Я съем? — тут же оживился один из бродяг. — Дай мне там…
Лоялист брезгливо кивнул. Я не удержался от реплики:
— Зря вы так. Потом пожалеете.
— В смысле? Я должен жалеть эту бурду?
— Ну почему сразу бурда? Овощи в супе не гнилые, хлебцы — свежие. Мяса бы еще — и вообще порядок!
— Это так показательно — жрать что дают и не возмущаться… Психология обывателя!
Тут подключился какой-то из уголовников:
— Иди, потребуй обед из трех блюд, барчук… Ща официянт тебе марципанов принесет…
От «барчука» лоялиста вообще перекрутило и он начал кипятиться, но один из старших товарищей положил ему руку на плечо и тот хмуро прошествовал на свое место.
— Молодой еще, идеалист, — кивнул на «барчука» старший лоялист. — Будем знакомы? Моя фамилия Вольский. Не погнушаетесь пожать руку синемундирнику?
— Мне плевать, я пограничник, — хмыкнул я.
Да и вообще, сидя в одной камере проявлять мелочную неприязнь было бы глупым. Тем более — и на нашей, и на их стороне было полно людей, только волей случая примеривших на себя «хаки» или «синеву». Гражданская война — дело сволочное и непредсказуемое…
— А-а-а, — понятливо протянул Вольский. — Пресловутый нейтралитет «оливы»… И каково оно вам, в имперской тюрьме? Помог нейтралитет? Вы по какой статье?
— Нормально в тюрьме, не хуже нашего Мухосранска. Я сам виноват — напился и устроил невесть что в приличном месте… Но, вообще-то могли бы отдубасить и на том остановиться, поселение — это пожалуй слишком.
— И вас на поселение? Ну надо же… Я вижу вы, человек бывалый и осведомленный, не поделитесь соображениями, что нас ждет?
— Не знаю как вас, а я собираюсь проситься в старатели — всяко больше шансов скостить срок… А еще на Севере выделяют землю даже таким как вы — если верить Земельному проекту. После того, как отбудете положенное, конечно…
— Этот Земельный проект — вообще нечто удивительное. Это так неконсервативно, что я начинаю подозревать Регента в симпатиях к социал-демократам…
— Послушайте, Вольский, почему лоялисты всегда всё приводят к обсуждению политики?
Собеседник глянул на меня своими умными серыми глазами, а потом хохотнул и хлопнул себя ладонями по ляжкам:
— Уели вы меня, господин офицер! Вы ведь офицер?
— Поручик пограничной стражи, да…
— Ну я тоже не лаптем щи хлебал и дослужился до старшего лейтенанта… Мы с вами практически в одном звании, получается. Ну, с вами-то понятно, но про судьбу пленных лоялистов всякие слухи у нас ходили…