"Фантастика 2024-40". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
Последнее предположение быстро подтвердилось: небо заволокло низкими тяжёлыми тучами, резко похолодало и... пошёл снег! Сам по себе снегопад в разгар лета никого особо не удивил — такое в этих краях случается — но его приуроченность к началу военных действий, конечно же, не могла быть случайной.
При полном безветрии снег падал тяжёлыми мокрыми хлопьями на гребцов, на байдары, на серую воду. Бревенчатые стены вдали тоже были залеплены снегом и выглядели вполне романтично. Между ними и берегом разрослись кусты, которые никто не озаботился вырубить. Теперь они стояли, пригнувшись под тяжестью налипшего мокрого снега. «А что, — усмехнулся Кирилл, — дополнительная защита. Попробуй-ка
На «крепостной стене» Кирилл насчитал три точки активности — возле дыр в верхней части частокола. В древних фортификациях он не разбирался, но из общей логики пришёл к выводу, что там, скорее всего, установлены пушки: «Вряд ли они большие, вряд ли у каждой пристрелянный сектор. Можно даже предположить, что местная артиллерия вообще не стреляет прицельно — только куда Бог пошлёт. Но... Но для туземцев и ружья-то являются магическими предметами, а уж если жахнет чугунная дура калибром сантиметров десять...»
Залепленные снегом байдары сошлись борт о борт, и главные воины начали совещаться. Обсуждались два предложения: с криком «Эн-хой!» дружно высадиться на берег и начать убивать менгитов — победителям достанется слава, множество замечательных предметов и женщины со светлыми волосами. Второе предложение было более конструктивным: развернуться носами к устью и уматывать отсюда. В том смысле, что доблестные таучины силу свою показали, врага напугали так, что ему пришлось вызвать снегопад, — пусть он в таком испуганном состоянии и останется. Однако все понимали, что данный вариант действий может устроить лишь людей взрослых и состоятельных — которым есть что терять. Молодёжь же должна взять если и не добычу, то хотя бы славу — когда ещё представится такой случай!
Народ в байдарах превратился уже в сущих снеговиков, а решение так и не было принято. Наконец, настал Кириллов «звёздный час» — в том смысле, что главари на него воззрились и однозначно потребовали высказать мудрое мнение.
В бытность Кирилла подростком мода на фильмы про индейцев уже почти отошла — не каждый мальчишка знал, кто такой Виннету и Гойко Митич. Однако пара киношных сцен в памяти аспиранта всё же осталась: одни наступают, а другие отстреливаются, причём очень эффективно...
— Не можем мы на них плыть, — заявил он. — Когда поравняемся вон с тем островом, заговорит их большой «огненный гром». Может быть, нас поубивают и не всех, но...
«...Но вы обделаетесь со страху и разбежитесь», — хотел он сказать, но запнулся, подбирая более мягкую формулировку.
— Нам плевать на ихний гром! — взвизгнул, брызгая слюной, низкорослый старикан, напоминающий паука. — У нас свой есть!
— Что у тебя есть? — ревниво вскинулся Чаяк. — Что может быть у тебя такого, чего нет у нас?
Паукообразный воин происходил из малолюдного бедного посёлка, но авторитет имел не меньший, чем солидный Чаяк и ему подобные. И всё из-за своей воинственности: как только в посёлке подрастало очередное поколение мужчин, Рычкын вёл его в какой-нибудь безумный набег. В нём гибли молодые бойцы, но уцелевшие привозили полонённых детей и женщин. Женщины рожали новых мужчин, а пленные мальчишки росли, становились «своими» и почитали войну за отдых, поскольку в мирной жизни им приходилось тяжелее. Этот старый отморозок Рычкын не смутился под ехидными взглядами десятков пар глаз. Он нагло усмехнулся щербатым ртом и шустро пробрался к центру своей байдары. Припорошённый снегом тюк, лежащий вдоль киля, он
буквально растерзал — так ему хотелось побыстрее продемонстрировать публике его содержимое.Продемонстрировал. Публика радостно загомонила, а Кирилл «юмора» не понял. Ему пришлось перелезть на чужое судно и разбираться в деталях. Пока он этим занимался, Чаяк с Рычкыном дискутировали по вопросу, кто из них круче. Наконец Кирилл понял, с чем имеет дело, и матерно выругался по-русски.
— Вот! — поднял палец Рычкын. — Что я тебе говорил! Менгиты станут дичью, мы убьём их и заберём все волшебные предметы и женщин! Тебе тоже достанется — не волнуйся.
— Мне от тебя ничего не надо, — парировал Чаяк. — Твои люди едят мясо без жира — чем ты можешь угостить меня?!
Пока оппонент придумывал достойный ответ, Чаяк обратился к Кириллу:
— Что там припрятал этот старый пенёк?
— Ничего особенного, — вздохнул аспирант. — По-моему, это пушка.
— Что?! — почти в один голос вопросили присутствующие. — Что ты сказал?
— Я сказал, что это пушка — наверное, полевое орудие. Ни лафета нет, ни хрена — просто железная чушка с дыркой. Где только он её взял?! Надо же было тащить в такую даль такую тяжесть! Показал бы мне сразу, я бы всё объяснил: из неё можно сделать хороший якорь для байдары — никаким течением не сдвинет!
— Ты это брось! — возмутился Рычкын. — Это менгитский «огненный гром»! Он стрелять должен! Не знаешь менгитского колдовства, так и скажи!
«Термины „ошеломить” и „опешить” в русском языке существуют именно для таких случаев, — безрадостно подумал Кирилл. — Он меня ошеломил, и я опешил. Ясно же, что для таучина обладание чем-то ценным — это прежде всего возможность хвастаться и гордиться. Наличие в каком-то посёлке трофейной пушки, скорее всего, оказалось новостью только для меня. Все остальные удивлены лишь тем, что Рычкын взял-таки её в поход. В общем, покров мистической тайны с чужого оружия сдернут, и атака всё же состоится — зря, что ли, плыли в такую даль?! Тот факт, что собственное орудие стрелять не сможет, никого не остановит. Ещё и на меня «бочку катят» — колдовства, мол, не знаю...»
— Чего ж тут знать-то? — гордо усмехнулся аспирант. — Тут большая дырка, там маленькая. В эту заряжаешь, через ту поджигаешь — и все дела. А что заряжать-то?
— Как «что»?! Вот смотри: и такое есть, и этакое!
Рычкын при помощи своих парней принялся развязывать кожаные мешки. Оказывается, значительная часть груза их байдары представляла трофейный хлам — в одном из мешков оказались тряпки, точнее, какая-то одежда из ткани, уже порядком сопревшей. В другом — листы грубой желтоватой бумаги, сложенные в стопки, завёрнутые в кожу и завязанные крест-накрест пеньковыми шнурками. Все листы были густо исписаны, на шнурке одной из пачек болталось некое подобие сургучной печати. В длинном измятом свёртке оказался рулон жёсткой ткани. Кирилл начал его разворачивать, но сразу же скатал обратно, оберегая от падающего снега — на ткани имелось довольно грубое изображение, которое вызывало ассоциацию с иконой.
«Какой-то штандарт или знамя. Скорее всего, это вещи с русского судна — вряд ли сухопутный отряд мог забраться так далеко. Раз захвачено знамя, значит, от экипажа остались рожки да ножки. Впрочем, сейчас не до исследований исторических эксцессов. Вот в этом мешочке чугунные шарики — картечь, наверное. Имеется и запечатанный бочонок литров на восемь-десять. Деревянные клёпки от сырости разбухли и, наверное, сделали ёмкость совсем герметичной. Не похоже, чтобы внутри была жидкость — скорее всего, порох. Так что же: распечатать, зарядить и попробовать стрельнуть? А зачем? Для поддержания собственного авторитета?