"Фантастика 2024-54".Компиляция. Книги 1-20

– Как знаешь, – ОН не торопился уходить, будто давал мне последнюю возможность одуматься.

– А вы разве… разве… Нельзя же здесь оставлять, – я указал на капот шпионской машины-перевертыша. – Если вдруг полезет кто.

– Кто надо, не полезет, а кто не надо – туда ему и земля в глотку, и хрен пухом, – открестился ОН злобно от навязанной заботы. – Ты не переживай, сейчас ребята мои подтянутся, отгонят эту барахляндию на базу. А я, друг мой ситный, теперь в метро. Ножками, ножками. Для здоровья полезно. И для правильного мироощущения. Бывай. – Вот тут ОН на самом деле отвернулся от меня и пошел. В сторону проспекта Вернадского. Быстро, бесшумно, не оглянувшись ни разу.

А я вдруг представил себе. Как ОН выходит из черного, крокодилообразного «мерседеса», и два халдея по бокам, для понта и для защиты, и как ЕМУ подобострастно кланяется швейцар какого-нибудь «звезданутого» отеля или хранимого драконовским фейс-контролем «бубнового» ресторана. А что? Вполне! Потом этот же «мерседес» ныряет под своды Боровицкой башни древнего Кремля, где вечно глухие к внешнему миру ворота уже стоят открытыми настежь заранее в ожидании. Тоже вполне. И еще я представил. Безногий бодрячок-инвалид – подайте бывшему исполнителю интернационального долга в республике Афганистан! – щуря красивые цыганские глаза, проворно снует между стиснутых светофорной пробкой разнокалиберных машин, протягивает немытую руку, отпускает сальные шуточки, прячет вырученную милостыню в кармашек на широкой груди. Потрепанный десантный мундир защитного цвета, голубой берет с начищенной кокардой, скрипучее облезлое кресло на колесиках – и это ОН, Алан Квотермейн, коварный охотник на слонов в африканской саване. Если родина скажет «надо!», прикинется хоть бы и бомжом у водокачки, прянет оземь и оборотится, в кого угодно и когда угодно. Я не сильно удивился, если бы когда-либо впоследствии мне довелось встретить ЕГО в первом или втором обличии.

Но дело было в том, что ОН ушел, а я остался. Голодный, до лютого обморока, с пачкой ментоловых сигарет, зажатой в мелко дрожащей руке. Белая нестиранная рубашка давно стала грязно-серой в потеках и пахнувшей несколько дурно, измятые пропотевшие брюки, кабанья щетина на неумытой физиономии, хорошо хоть, ночь на дворе, и жалкий мой вид не бросался явно в глаза. Я нашел поблизости свободную деревянную скамейку, едва доплелся, будто разговор с «большим человеком» напрочь лишил меня жизненных сил: так оно и было, перетрухал я страшно, а что услышал своими ушами – враз не переварить. Закурил, затянулся ментолом чуть не в засос, зачмокал от удовольствия, хорошая сигарета лучший заменитель вкусной и полезной пищи за отсутствием последней в наличии. Что делать дальше? Об этом я уже нисколько не думал. Сказано в Бурьяновск, значит, туда медбрату и дорога. По месту служебного назначения. Вопрос, как скорее добраться? Насущный, но отнюдь не тупиковый. Впрочем, можно и вагоны. В смысле разгрузочно-погрузочного действия. В обратном, неблизком пути, хоть автостопом, хоть на тех же «собаках», жрать что-то надо. Доехать реально было и бесплатно, но вот кормить меня никто же не обязан. Да и зазорно задарма здоровому мужику. Я курил и представлял: «сейчас посижу чуток, и айда на ближайший вокзал, только, чур, ни в коем случае не на Курский – здравый ум подсказывает не светиться без нужды». Уж кто-кто, а старательные грузчики в нашей стране всегда нарасхват. Вид у меня был подходящий, к тому же я не просился на постоянную работу, а так, подсобить на раз. Я был уверен: какая-нибудь бригада, наверное, примет к себе: один проспал, другой запил, но за кус хлеба надо пахать коллективно. И потом, самые бедные люди всегда отзывчивы к чужой беде, именно поэтому они бедные. Не были бы отзывчивы, владели бы этими вагонами, а не разгружали их на своем хребте. Потому что, «свои вагоны» синоним хождения по трупам. В буквальном, не переносном значении. Чем хуже, тем лучше – такая вот парадигма в современном, устроившемся, российском классе «благополучных». Если все будут сыты, какая в том прибыль? Трудовая, естественно. А нахрена она, такая, нужна? Проще отнять, чем заработать самому. И чтоб пикнуть не смели. Хозяин-барин. Да и не хозяин, какой он хозяин? Выжига и самодур. Потому что, спрашивать с него некому, кроме господа бога, то есть, некому совсем. О загубленных людских душах. Загубленных, причем, просто так. Не ради индустриализации и коллективизации, не ради мира во всем мире. А так. Чтоб было вволю на девок и казино, на дорогое шмотье и «тюнингованную» тачку, чтоб они на коленях, а мы плевали бы им на головы – нормальная психология вчерашней шпаны, прошедшей университеты в «качалках» и «малинах».

Я воображал себе иногда. В свете реалий последнего времени. Вот если бы собрались вместе все бедные люди. Не для революционного переворота, не для протестного бунта. Но собрались, чтобы отдать. Все, что еще осталось. Все, до последней копеечки, до жалких метров в коммуналке-крысоловке, до собственного имени и звания, до черствой корки в детской ручонке. И собранное сложили бы к ногам богатых. Берите! А сами бы ушли. Вот так взяли бы и ушли. Подыхать в поле, под заборами, в канавах. Всем скопом, никого из себя не щадя. Ни старых, ни малых. И очень быстро померли бы. Чтоб не обременять, не дай то бог, заботами хозяев-бар. И вот богатые сожрали бы все это, в великой и неумной радости, дескать, молодцы, овцы, остриглись сами, поняли, наконец, о чем базар-вокзал, терпилы, фраера не битые. Сожрали бы и остались одни. И тоже скоро бы пожрали друг друга, подавились, и как следствие, перемерли все, до одного. И кончился бы Человеческий Век. Туда ему и дорога. А как иначе? Иначе вовсе не будет конца. Вот это и называется, поправить дело кротостью и смирением. Непротивлением злу насилием.

Разгружать вагоны, однако, мне не пришлось. Не то, чтобы свезло. Но сработала неумолимая логика обстоятельств. Это лишь на первый взгляд кажется, что наша жизнь по большей части набор случайных совпадений, а вот по Гумусову Денису Юрьевичу выходит, что это суждение далеко от истины. Доказательство от противного было явлено мне опытным путем. Хотя и заключение от причины к следствию присутствовало. Я, как бывший студент московского университета, назначил эпохальное свое свидание вблизи родных пенатов. И лавочку выбрал, может подсознательно, а может, сработал условный рефлекс, не где-нибудь, наобум. Но у третьего корпуса ФДС, то бишь филиала Дома Студента того же университета, а дело, как уже упоминалось, происходило летом. Третий корпус ФДС – сплошь жаждущие, отнюдь не благ, какие там блага! познаний на физическом факультете МГУ. Пропасть молодого, заумного народца, ведавшего такие слова и речения, иначе, уравнения и формальные заклинания, что я хоть наизнанку вывернись, до самых трусов, не понял бы из них ни черта, хоть шарики зайди за ролики и потом выйди обратно, с тем бы по старости и лег в гроб. Только была одна загвоздка. Считать они умели здорово, задачки, видимо, пронзали насквозь с первого взгляда от стартового условия до конечного ответа. Луна и звезды были для них суть простейшие математические объекты, а уж логарифмы – фикус за пеньку не шел в зачет. Вот только беда. Писать многие из них не умели совсем. В смысле, пространно составленных, хрестоматийно утвержденных вступительных сочинений. Не водилось подобного таланта в приложении. Как раз на соседней лавке маялись в думах и словесных скорбях трое таких разнесчастных умников. Им уж мерещились необъятные оксфордские гранты, стажировки в НАСА, собственные синхрофазотроны и внеочередные Нобелевские премии. И вот, на тебе! Камень преткновения в виде какой-нибудь ни на что им не годной «бедной Лизы», давным-давно утопшей в пруду. Забавные, наивные идеалисты, ни бельмеса не смыслящие в изящной словесности. Вечный двигатель, это, пожалуйста! Но отчего Анна невзлюбила своего Каренина, внятно и членораздельно изложить не могли, хотя, конечно, читали, и даже понравилось.

А я был чистейшей воды гуманитарий. Философическая натура, с «красным» полновесным дипломом. В нагрузку практическую, изнаночную сторону знал неплохо, сколько раз доводилось по долгу добровольной службы просвещать и оберегать от опрометчивого самомнения вчерашних школьников, с гордостью сдающих в приемную комиссию положительные характеристики и отличные аттестаты. Я предложил звездочетам, знающим о путях зверей лесных и рыб морских, свои услуги. Небрежно и свысока. Мой внешний вид не только не отвратил растерянную перед лицом грядущего испытания троицу, но напротив, внушил им полное доверие ко мне. Изъяснялся я виртуозно-интеллигентно, с апломбом бывалого студиозуса, цену запрашивал с носа почти смехотворную. Я бы и задаром помог, обмолвлюсь, но заела крайняя нужда.

Спустя минут пять я уже расположился за единственным столом в просторной комнате на четыре койки, передо мной были поставлены две щербатые, «взятые взаймы» тарелки – явно из ближайшей столовой, а на них криво нарезанные бутерброды с плавленым сыром и отчего-то россыпью зефир, зернистый и твердый, как гранит науки. Но по мне и такой был хорош. Один из мучеников естественных наук, долговязый, очкастый парень с «китайской» косицей, подобострастно варил для меня кофе, попросту сунув заслуженный советский кипятильник-спираль в трехлитровую банку с полуистертой синюшной этикеткой «Клей БФ». А я был гуру. И я вещал.

Пишите, пишите. Шпаргалку надежней складывать вот так. И на экзамене не садитесь с краю, лучше в середине и в первых рядах. Почему? Да потому, ребятки, что в больших, многоярусных аудиториях проверяющие ходят по верхам, там самая ловля на живца, к тому же собственная ваша спина прикроет безобразие. Проверено, мин нет, возьмите на вооружение. Не знаете заранее темы? Так ведь никто не знает. Узнавать себе дороже выйдет. Есть более дешевый способ. Вот им мы и займемся. Как, как? Каком кверху! Вся область литературы, годная для сочинений, делится ровно на две части. Которая «до», и которая «после». После чего? Мать вашу, после впадения в нирвану Рабиндраната Тагора! После семнадцатого года, надо думать. Согласно этому критерию сортируются темы, и сообразно будут представлены. Одна – из сокровищ русской литературы, другая – из советской. А третья тема? Третья нам не нужна, хитрый и смертельный трюк под куполом цирка. Свободно пущенная провокация, типа «что есть целое ведро счастья в вашем представлении ложки дегтя?». Никто и приблизительно не знает, каким оно должно быть, это счастье, даже само судилище проверяющих, оттого и оценка соответствует неосмотрительности ввязавшегося в гиблую затею абитуриента. Далее. Пишите, пишите.

Рассматривать будем только темы из серии «до». К ним цитаты запомнить много проще, притом устоялись давно в обиходе. Навроде: «вмоигоданедолжносметьсвоесуждениеиметь» или «ятебяпородилятебяиубью». Дошло? Поехали. Основные схемы. Для Гоголя. «Образы помещиков в поэме «Мертвые души». Если про Чичикова? Тоже сгодится. Знаете, как? Если бы у рыб была шерсть, в ней бы водились блохи. Схожий принцип. «Печорин и горцы», под это вообще все, что угодно о герое и его времени, общую картинку сейчас нарисуем. И не растекайтесь лапшой по литературному древу, вы не в Литинститут сдаете, лишь бы связно и более-менее по течению, желательно без грамматических ляпов «седел Ваня на крильцэ». Не всегда как слышится, так и пишется. При малейшем сомнении подбирайте синоним, о коем вам досконально известно – пишется так, а не иначе. Теперь накатаем образец. К примеру, «Емельян Пугачев, как прообраз русского народного революционера».

Тра-ля-ля. Тра-ля-ля. Отсюда любое ответвление можно сделать самостоятельно, каким бы ни случилось задание. Хоть о подковерном интригане Швабрине, хоть о несправедливо пострадавшей Маше Мироновой. Все равно, станции под названием «Русскийбунтбессмысленныйибеспощадный» вам никак не миновать. Кстати, и цитатка на слуху. Поняли теперь, отчего так, и больше никак? Дальше выкручивайте все, что возможно и все, что захотите. Главное, помните. Времена нынче новые, да вот преподаватели старые, многие – пережитки еще мирно упокоившейся брежневской эпохи. Потому не стоит ваять собственное мнение, необоснованно утверждая, будто донской казак Емелька и его подручный башкир Салават Юлаев (Знаете такой хоккейный клуб? Ах вы, умницы мои!) числились соловьями-разбойниками с большой дороги, а государыня-императрица, напротив, народной благодетельницей. К тому же, какой именно приличествует моральный профиль сочинениям согласно до сих пор не утвержденному демократическому канону капитализма, все равно никто еще не предугадал. Так что, по старинке, по старинке, целее будете. И проверяющий, древний сохатый лось с пастбищ соцреализма, украдкой утрет слезу над выведенной дрожащей рукой пятеркой. Или четверкой, в крайнем случае. И опять. Тра-ля-ля. Тра-ля-ля. До глубокой ночи, которая в студенческой среде начинается примерно часа в четыре утра. Но перед смертью не надышишься, так что на рассвете меня – нет, не казнили, с чего это вам взбрело в голову, – всего лишь отпустили поспать. В любой из наличных коек на вольный выбор, а сами мои гостеприимные хозяева отправились по соседям делиться впечатлениями. Это уж как завсегда водится. Нет нашей интеллигенции, бывалой и начинающей, житья, если не растрезвонят по всему белу свету о грошовом везении. Чтоб вернее сглазить удачу и заодно привлечь колеблющихся недругов бесповоротно на сторону врагов. Кусок ослятины присутствует во всякой сущности, даже в самой благородной по натуре.

Проснулся я лишь около полудня. Как отрубило меня обухом топора. Ведь, строго говоря, вторую ночь без полноценного сна, опасливый приход «кемарчука» на разгромленной Катиной кухне не в счет. Работодателей моих не было уже в помине, наверное, терпели крестные мучения в экзаменационной аудитории, корпя глубокомысленно над заданным «лучом в темном царстве» или тароватой «тварью, право имеющей», или еще какой орошенной абитуриентскими горчайшими слезами расхожей банальщиной. Но, к чести их, да будет помянуто! Расчет со мной произвели аккуратнейший. Граненым, вагонным стаканом прижатые три тщедушные стотысячные бумаженции, и к ним записка. Не шедевр, но за душу взяло. «Вам спасибо. Побежали. Кушайте на здоровье, что хотите, и будьте, как дома. Привет».