"Фантастика 2025-1". Книги 1-30

Я тоскливо посмотрел на деревянную кружку, коей выпала незаслуженная честь именоваться "бокалом", а затем решил сменить тактику.

– Сын мой, - начал я, - что велит нам Светлый Владыка?

Джонатан приосанился.

– Беречь честь, не бояться врагов, содержать в чистоте тело, душу и совесть, а, главное, не терпеть несправедливости, распространяя свет по бескрайним землям Эадора, - выдал он цитату из старинного рыцарского кодекса.

Я покровительственно кивнул.

– А ещё?

На миг воин задумался, припоминая, но я уже приготовился дать подсказку.

– Воздерживаться от удовольствий!

– Верно!
– согласился Джонатан.

– Так что, сын мой, - продолжил я, - мне, как слуге Божьему, тоже надлежит воздерживаться от всяческого греха и удовольствий. Таков образ жизни и великий долг, что я избрал себе.

Джонатан восхищенно кивнул.

– Но я пью сей божественный напиток, и знаешь почему?

– Почему?

– Потому что это - не удовольствие, - сказал я, - сейчас ночь, на улице холодно, и нам надо согреться. Так к чему сейчас, в темноте, идти в лес и понапрасну рубить деревья, Господом нашим выращенные, когда можно просто выпить по кружечке!

Джонатан задумчиво почесал лоб.

– Ну, если вы так говорите, - неуверенно начал он.

– Сын мой, если ты простудишься и заболеешь, твои подвиги придется отложить!

Рыцарь решительно поднял кружку.

– За Бога-Орла!
– сказал он.

Мы церемонно чокнулись и залпом приговорили горькую клюковку. Ради человека ещё можно и по частям, но за Творца пьют только до дна!

Почему-то в Верхнереченском монастыре братьям запрещали разговаривать во время трапезы. Отец-настоятель говорил, что сие есть грех. Не знаю, сам я не мог похвастаться прочтением всех библиотечных книг, но у кого не спрашивал, все говорили, что про запрет вести беседу за едой нигде не написано. Везде стандартный набор строк о грехе чревоугодия. Лично я связи между сиим прискорбным грехом и застольными разговорами не улавливал, а посему продолжил расспрашивать Джонатана.

– Значит, сын мой, ты стал рыцарем, дал святой обет чести и отправился в долгое странствие?

– Всё так, - подтвердил воин.

– Отец, должно быть, очень тобой гордится.

На мгновение по лицу Джонатана как будто пробежала черная туча. Упоминание о благородном родителе весьма расстроило воина, но, как и всякий рыцарь, он старательно избегал сплетен.

– Уверен, что сейчас моих скромных заслуг недостаточно, чтобы порадовать отца, но, клянусь честью, он ещё будет мною гордиться, - торжественно произнес Джонатан.

Я из вежливости кивнул. Сильно сомневаюсь, что папаша любит своего отпрыска. Жалкая экипировка говорила сама за себя.

Разливая по второй, я задал Джонатану следующий вопрос:

– Так неужели, сын мой, - сказал я, - добравшись сюда, на самый край осколка, пройдя столько земель от столицы, ты так и не нашёл достойного применения своему мечу?

Рыцарь гордо приосанился.

– Сие не так, - гордо ответил он, - слово чести, от моего клинка уже успели пасть несколько достойных врагов.

Я недоверчиво вскинул бровь.

– Значит, сын мой, за тобой уже числится несколько подвигов?

– Ну..., - неуверенно произнес Джонатан, - я бы не назвал сии поступки подвигами. Защита невинных - всего лишь долг любого рыцаря. Правда, молодой бард, с коим мне довелось тогда пересечься, пообещал сложить песнь в мою честь. Но... Я сердечно попросил его этого не делать.

Я едва-едва не расплескал настойку. Сказанное Джонатаном звучало как нечто совершенно дикое. Рыцарь, отказавшийся от баллады, всё равно что гоблин, пожертвовавший своё золото бедным сиротам! Возможно, Джонатан просто не хотел рассказывать мне деталей: где, когда, а, главное, от каких задохликов ему пришлось с эдаким мечом защищать невинных. В среде рыцарей хвастовство считалось третьим по тяжести грехом, после трусости и Богохулия (именно в таком порядке, как ни прискорбно). Хотя в чём принципиальная разница между хвастовством и рассказом о подвиге, я лично понять не мог, особенно когда после каждой выпитой кружки число убитых врагов и спасенных дев удваивалось.

Что касается песни, сложенной любым, даже самым захудалым бардом, то здесь рыцари просто не знали, куда деть своё счастье. Уверен, если бы не благородные вояки, все музыканты Великого Королевства давно бы уже померли с голоду. Творчество творчеством, рифмоплетство рифмоплетством, а все певуны драли глотки только лишь о рыцарях, девах и драконах. О приключениях какого-нибудь зажиточного купца стихи не слагались. Торгаша балладой за живое взять - всё равно, что гнома уговорить кожаные доспехи надеть!

Джонатан, заметив мой ошалелый взгляд, немного смутился.

– Мне пришлось защитить от бандита одну небольшую деревушку, - осторожно произнес он.

– От бандита? Всего одного?
– удивился я.

Одинокому разбойнику здоровенные сельские мужики, вроде нашего кузница, могли и сами кости пересчитать. Иногда, по причине неграмотности, они и богато одетых путешественников к разбойным людишкам причисляли, а то и купчишек мелких. О сборщиках налогах и говорить не приходится, тем без охраны в любую деревню дорога заказана. Мешок на голову, оглоблей сверху и в выгребную яму. Поминай, как звали. Ни стражника, ни, тем паче, судебного дознавателя к яме и на десять шагов подойти не заставишь.

– Одного!
– подтвердил Джонатан, - только, клянусь честью, сему мерзавцу не по воле Светлого Владыки, а по случаю достался титул барона.

– Так он той деревней и владел?
– ахнул я.

Рыцарь покачал головой.

– Разве станет разумный владелец зерно, под семена отложенное, забирать и на рынок везти? Клянусь честью, я лишь следовал воле Божьей, решив вызвать бандита на честный бой!

Я задумчиво постучал пальцами по столу, гадая, так уж ли всё забрал барон? Прожив немного времени среди деревенских и успев застать несколько приездов сборщика налогов, я до сих пор с ужасом вспоминал устраиваемые бабами, а порой и мужиками, истерики. Гул стоял такой, что потом вся деревня оглохшая ходила. Слезы текли в три ручья, в лицо сборщику едва ли не тыкали заранее перемазанными грудными детьми. Всё действо сопровождалась длинными и до ужаса неправдоподобными рассказами о засухах, проливных градах (идущих зачастую одновременно). Когда же усталый и затурканный сборщик уезжал, разумеется, обобрав несчастных людишек до последней рубахи, крестьяне, как ни в чём не бывало, устраивали праздник урожая. Затем следовало самое доходное для любого сельского священника время - свадьбы. Гулял народ на широкую ногу, не жалел для молодых ни меди, ни серебра, а порой и золота.

Впрочем, по убитому барону я горевать не собирался. Что ни говори, а дворян-самодуров тоже хватает. Случается, какой-нибудь благородный лорд редкость какую-нибудь заполучит, вроде меча волшебного или жеребца черного, так соседи моментом сон теряют, а с ним и остатки разума. Начинают притеснять холопов почем зря. Дайте золота на нового коня, и всё тут. Хоть подохните все, но дайте!

В истории Джонатана могло быть и так, и эдак, но я сильно сомневался, что незаконнорожденный княжеский отпрыск, деливший мир строго на черное и белое, стал внимательно разбираться в проблеме.

– Значит, сын мой, ты убил знатного землевладельца и восстановил справедливость, - подвел итог я, - очевидно, местный князь, коему барон приходился вассалом, не разобрался в твоих благородных мотивах.

Лицо Джонатана залилось краской. Воин едва заметно кивнул.

– Посему, - продолжил я, - ты решил на время покинуть Великое Королевство, отправившись на север?

Рыцарь снова кивнул. Усмехнувшись, я потянулся к бутылке.

– Истинно так, - тяжело признал Джонатан, пока я разливал настойку, - барда, что подбил... ммм... то есть, вдохновил меня на сей подвиг, я попросил не освещать сию историю в песнях. Клянусь честью, я уверен, что поступил правильно, но, ежели числится за мной грех, прошу, простите меня, святой отец.