"Фантастика 2025-104". Компиляция. Книги 1-36
Шрифт:
Был в семидесятых еще и третий вариант, менее распространенный — купить дом в деревне. Но и тут находились свои заморочки: в жилье нужно было прописаться кому-то из членов семьи. Такой вариант, конечно, годился для московской семьи только в случае, если в ней были пожилые бабушка и дедушка, готовые переехать. Поэтому многие москвичи пошли по более простому пути и просто снимали дачу на лето, чтобы отдохнуть, побегать, порыбачить, накупаться, поесть ягоды и просто подышать свежим воздухом… Удобно: снял комнатенку или две, для себя с женой и детей, в июне приехал, в конце августа уехал. Никаких забот: ни в огороде работать, ни крышу чинить, ни туалет строить. Но Клименту Кузьмичу, видимо, сам факт обладания дачным домиком доставлял
Тем временем Катерина Михайловна, уже начавшая замерзать под дверью, и не знала, что предположить. Воры-то вряд ли могли залезть — поживиться нечем. Деньги на даче молодая семья не хранила — незачем. В местном магазине, до которого надо было топать километра три, продавались только безвкусные макароны мышиного цвета да привозной хлеб. Да и не было никогда у Климента Кузьмича в кармане больше трешки. Всеми деньгами в семье распоряжалась Катерина Михайловна — так уж у них было заведено с самого начала совместной жизни.
Отбросив всякие приличия, беспокоящаяся жена принялась попросту колотить ногой в деревянную дверь, одновременно прикидывая, успеет ли она добежать до сельсовета и вызвать скорую помощь, если Клименту Кузьмичу и впрямь поплохело. Телефон во всем поселке был только один — в сельсовете.
За стеной послышались шепот и невнятная возня, потом снова все стихло. Поняв, что дверь открывать никто не собирается, Катерина Михайловна обежала дом и заглянула внутрь. Об увиденном она мне и рассказывала сейчас, сидя на кухне большой коммунальной квартиры и используя скатерть в качестве носового платка.
— Лежит он, значит, пень усатый, на кровати, со спиной голой, — завывала она, громко хлюпая носом. — А на спине у него эта дрянь сидит…
— Какая дрянь? — ничего не понимая, переспросила я. — Оса, что ли?
— Какая оса, Дашка, ты дура, что ли? — вдруг выругалась Катерина Михайловна, растеряв всю свою любезность и став чем-то похожей на мою подругу Лиду в моменты, когда у той бывало плохое настроение. — Октябрь уже заканчивается.
— Эмм… А кто? — растерянно протянула я, даже не зная, как реагировать на подобные сентенции.
Однако моя хорошая знакомая и по совместительству завуч нашей школы уже пришла в себя.
— Простите, Дашенька, — покаялась она, утирая слезы и вставая со стула. — Нервы сдают. Пойду я…
На кухне уже начали собираться любопытные. Оно и немудрено — время к ужину, всем готовить надо. Вон Анечка с Митричем уже рыбу тащат — потрошить да запекать будут. Дарья Никитична по своему обыкновению нарубит овощной салатик и удалится в комнату. Поэт Женька, как всегда, накромсает картошку с огромным шматами деревенского сала и забудет на полчаса, а объявится на кухне только когда вместо картошки на сковороде будут одни угольки… В общем, поговорить спокойно тут не получится. А знать о сердечных проблемах школьного руководства всем жителям коммунальной квартиры ни к чему.
— Вот что! — решительно сказала я и потянула Катерину Михайловну за руку. — Пойдемте!
— Куда? — растерянно ответила коллега, соскребая с табуретки свои объемные телеса.
— Ко мне в комнату! — командирским тоном приказала я, поняв, что по-другому Катерина Михайловна меня сейчас не услышит. — Давайте, давайте, живенько… «Индюшку» заварю, попьем с ватрушками. Егоркина мама еще вчера напекла, меня угостила. Идемте же, ну!
Обманутая жена покорно проследовала за мной. Ей и самой, видимо, уже было неловко от присутствия посторонних. Я усадила Катерину Михайловну на единственный свободный стул, заварила индийский чай, поставила перед ней полную чашку, сахарницу и тарелку с ватрушками и продолжила слушать печальный рассказ.
Сюжет пьесы оказался донельзя банальным, как в старых скабрезных анекдотах. Только тут не муж внезапно приехал, а жена… Как и было сказано ранее, сквозь мутное стекло
Катерина Михайловна увидела два человеческих силуэта, примостившихся на старом топчане, и почти сразу услышала приглушенные голоса:— Это что ж теперь будет-то, а? — вопрошал один голос, хорошо ей знакомый. Он принадлежал ее мужу.
— Стыдобища-то какая! — пискнул второй, женский.
— Я открою и все объясню… — сказал Климент Кузьмич. — Двум смертям не бывать. Ой, больно-то как… Зачем ты меня так…
— Откроешь — одной смерти точно не минуешь, еще больнее будет, — оборвал его тоненький голосок. — Что ты объяснишь? И я, дура, к тебе пришла зачем-то. Нет чтобы отправить…
Теперь Катерина его узнала — это была местный фельдшер, Ирочка. Муж ее еще весной благополучно уехал на строительство БАМа. Провожали его и еще нескольких молодых ребят всем поселком. Было Ирочке что-то около двадцати двух лет, в поселке она, так же, как и Климент Кузьмич, жила с рождения. Молодая девушка окончила в Москве медучилище и вернулась домой, устроившись на работу фельдшером в больницу, которая располагалась в соседнем поселке, километрах в десяти.
— Что же делать? — вопрошал растерянный муженек, застигнутый врасплох.
— Сиди и молчи, — ровным тоном сказала разлучница. — Скажем как есть — все равно не поверит. Постучит и уйдет. Скоро последняя электричка на Москву отправляется. Вернешься домой, как ни в чем не бывало. Спросит — скажешь, что крепко спал после работ по даче и ничего не слышал. У меня Димка, как в саду упахается, так потом двенадцать часов кряду спать может. А если узнает — несдобровать мне. Ни за что не поверит… Так что и ты помалкивай. Авось пронесет… Лежи до завтра. А с утреца я к тебе еще разок зайду.
У Катерины Михайловны, слушавшей испуганные переговаривания любовников, сжались кулаки от злости. Выбить бы сейчас стекло, залезть да устроить разнос сладкой парочке, а заодно и мужу любовницы, Димке, рассказать, как вернется. Ишь, тварь какая, с утреца еще заглянуть к Клименту Кузьмичу собралась… Разозленная супруга бросила сумки, нашарила на земле какой-то камень и уже было замахнулась им в покосившееся окно, как передумала.
— Знаете, Дашенька, — устало рассказывала она, утирая нос вовремя подсунутым мною чистым носовым платком, — я ведь что подумала: ну покричу, поскандалю, окно разобью, волосы фифе этой повыдираю, глаза выцарапаю… А толку-то? Себе же хуже сделаю… И так, как завучем стала, у меня то давление, то тахикардия, то спина побаливает… Чего доброго, на работу сообщат… Оставила все как есть, сумки прямо у дома бросила и бегом на обратную электричку побежала. Пришла домой и так тоскливо стало… Просто выговориться захотелось. Позвонила тебе, а парень какой-то пробасил, что нет еще тебя…
— Ага, только вернулась. Егор, наверное, к телефону подходил.
— Не для меня, видать, просто семейная жизнь, — подытожила подруга. — Не мила она мне. Все мужики такие. Жила себе одна почти шестьдесят лет, и еще проживу, сколько отмерено. Детишек все равно уж поздно заводить, а терпеть измены и унижения ради наличия «штанов» — нет уж.
— Почему? Не все такие. И семью не только ради детей заводят, — попыталась я успокоить подругу. — Мы вот с Георгием…
— С кем? — живо поинтересовалась Катерина Михайловна, мигом забыв о собственных проблемах. Подробности моей лично жизни ее всегда очень интересовали. Не что чтобы она была сплетницей — скорее, просто относилась ко мне, как к старшей дочери, и от всего сердца желала мне устроить свою жизнь. А что такое устроенная жизнь в понимании простого советского обывателя семидесятых? Семья, дети, квартира от государства, работа, профсоюзная путевка в Сочи или Гагры, румынский гарнитур и телевизор. Собрал весь пазл — все, ты счастливый человек. Только вот на поверку оказывается, что замуж выйти не напасть… Так, кажется, говаривала моя любимая бабуля, которая побывала замужем три раза.