"Фантастика 2025-108". Компиляция. Книги 1-28
Шрифт:
Ночное светло-голубое небо. Эти белые сумерки мучили полковника Пименова похлеще, чем вечно всем недовольные стокгольмцы. Настолько непривычно, что толком за ночь отдохнуть не получалось. А с утра захлестывали дела, одно другого сложнее — выкручивайся как можешь. Пока был военным комендантом шведской столицы, казалось, что вот-вот голова лопнет от навалившихся забот. Наивный, он не понимал тогда, ранней весной, своего счастья. Не видел всей картины, прячась за спиной отцов-командиров. А как погрузилась родная дивизия на шведские корабли и отбыла в сторону Кенигсберга, как сунул генерал-майор Зарубин Сеньке звезды полковника и приказ на прощание, вот тут-то стало Пименову не то что не до смеха — на слезы времени не осталось. В приказе-то том значилось: назначить полковника Пименова Арсения Петровича временным управляющим в ранге комиссара над генерал-губернаторством
Цеди, кабатчица, всем допьяна! Как же так?! Переломись, Арсений, сын Петра, на сотню Сенек да везде поспешай — и в финских шхерах, и в рудниках железных, и про остров Рюген не забывай, который какой-то местный граф сдал бранденбуржцам. Хорошо хоть прислали тогда на смену егерям непонятных белобрысых чухонцев. Злой народец, шведа гоняет в хвост и в гриву. У ландмилиции ушки на макушке, одного полка на всю страну хватило. Чуть где следы заговора, она уж тут как тут — крутит руки смутьянам. Да и немного тех заговоров было — шведы оказались людьми, к дисциплине приученными и порядок, спокойствие ценившими куда больше, чем пресловутую независимость. Конечно, первое время побухтели — пришлось сотню-другую на рудники отправить — да и успокоились. Никто к ним со своим уставом не лез, лишних поборов не требовал, местные налоги не разворовывал, как было при короле — чего, спрашивается, возмущаться? А то, что в армию забирали по призыву, преимущественно, на флот, так не на всю же жизнь — всего на пять лет.
Все свои горести и радости последних месяцев вывалил полковник своему дружку закадычному Васятке Щегарю, тоже в офицеры выбившемуся, в подпрапорщики, после своего подвига у стен Стокгольма. Приказ о нем во всех армиях был зачитан — то честь великая, редко кому такое при жизни еще выпадет.
Он поправлял здоровье в Серафимерласареттет и явно шел уже на поправку. Арсений Петрович его навещал редко, дела не отпускали. Но если заглядывал, то рассказывал подробно обо всем. Вот и сегодня зашел проведать перед долгой отлучкой.
— Ты меня, братка, не считай каким гордыбакой. С чухонской милицией веселее все пошло. Шведенланд теперь и не узнать.
— Я, Арсений Петрович, не удивлен. Еще когда в лагерях под Москвой экзерцировали, говорили мне люди знающие, что, пока чухонец служит с тобой, нет лучше товарища. А как унтер-офицерские нашивки получит, словно подменили его.Три шкуры готов спустить с капральства.
— Не робей, Васятка. Ты теперь сам офицер. До твоей шкуры, 18 раз проколотой, никакой больше капрал али сержант не дотянется.
— Прощаться пришел?
— Да. Отбываю в Финляндию на неделю-две. Имею важное поручение. Боюсь, тебя не застану по возвращении. Дохтур баит, пора тебя выписывать. Так ты отпуском как есть награжденный. Съездишь в наш родной Косой Брод. Похвалишься наградами да офицерским званием. Бабушке моей не забудь поклон передать и серебра горсть, я тебе тут сложил в узелок.
— Больно большой узелок для серебра.
Арсений Петрович засмущался, покраснел ако красна девица.
— Я тут ботиночки еще положил, дамские, с пряжками. Обещал Аленке, дочке горного мастера отдариться. Но так передай.
— Передам. Что на словах-то сказать?
Полковник Пименов еще больше смутился.
— Передай… Скажи ей, чтоб меня не ждала. Не получится у меня в Самоцветные горы возвернуться в ближайшие годы. Говорят, Норвегию пойдем воевать — нужно царю-батюшке побережье ихнее.
— Так датчане в унии с ними. Ополчатся на нас. А с ними англичане, флот…
— То не нашего ума дело. Небось, Петр Федорович все обмыслил.
— Как скажешь, Сенька, как скажешь…
Обнявшись с другом на прощание, полковник двинулся в порт. Он любил это место, заглядывал сюда по утрам, когда выдавалась такая возможность — просто пройтись, а не как сегодня, по причине скомандирования на восток. Запах моря — вот, что его привлекало. Это звучало бы смешно для города на островах, если бы не одно важное обстоятельство. Здесь запах был особенным, концентрированным, а все благодаря столам у причала рыбацких лодок, заваленных утренним уловом. Плоской камбалой, треской, из которой готовили сушеную баккалу, столь ценимую в далекой Италии, сельдью и, конечно, царь-рыбой — лососем. Его длинные серебристые туши манили розовой мякотью на разрезе, она буквально просилась в рот.
— Хей-хей, герр комиссар! Презент!
Одна из веселых портовых теток в серых фартуках и нарукавниках, устроивших утренний торг добычей мужей-рыбаков, ловко отхватила длинным узким ножом ломтик нежной морской форели, положила его на кусок плоской ржаной лепешки, присыпала щедро крупной солью и протянула полковнику. Арсений от угощения отказываться не стал — привык уже к этой закуске.
Пока
он наслаждался вкусом сырой рыбы, торговка на ломанном русском языке поведала о приключениях своего кузена, попавшего в плен под Выборгом. Все его уже похоронили, думали, что сгинул Ларс в сибирских лесах или в плену у джунгар, как случилось с Бригиттой Кристиной Шерзенфельд и ее мужем Ренатом [154] . А он возьми да пришли письмо из диковинного южного края, из Заднепровского наместничества. Родственник торговки расписал свое житие в превосходных степенях — богатая земля давала щедрый урожай, невиданный на севере. Все бы хорошо, писал он, если бы не моровые поветрия, которые постоянно заносят турки…154
Рассказ о приключениях в Сибири и Джунгарии в 1711–1735 гг. Бригитты-Кристины Шерзенфельд и ее мужа Рената был записан в Москве англичанкой Вигор и включен в ее книгу. Добравшаяся до Стокгольма Бригитта-Кристина стала местной легендой. Ее джунгарский костюм из красного шелка попал в королевский музей. Его можно увидеть и сейчас в музее Ливрусткаммарен.
Пименов вежливо выслушал рассказ, вытер руки поданной тряпицей. Приподнял над головой свою двууголку, прощаясь со всеми торговками:
— Dammer!
Ему ответили шутками, порой весьма фривольными, но его знания шведского языка не хватило, чтобы оценить все тонкости народного скандинавского фольклора. Раскланиваясь направо и налево он прошел к пирсу, где его ждал крепкий баркас и невозмутимый седобородый капитан, взявшийся довести его морем через Ботнический залив до Або.
Попутный ветер нес крепкое суденышко под косым шпринговым парусом, крепкий форштевень резал волну уверенно и легко. Мимо проплывали зеленые скалистые острова и островки — те самые, аландские, на которых отдыхали зимой егеря Зарубина, двигаясь по льдам покорять будущее генерал-губернаторство Шведенланд. Конечно, Арсений Петрович не узнал эти места, но сообразить было нетрудно. Всю дорогу он тихо улыбался непонятно чему — скорее всего просто наслаждался выпавшим на его долю путешествием, возможностью отрешиться хоть на немного от комиссарских забот.
С момента прибытия в Або начался его персональный «ад» по имени Маленький Олень. Так звали флегматичную финскую лошадь, выданную ему бургомистром. На ней ему предстояло добраться до крепости Олафсборг — спасибо Николаю Угоднику, что половину пути можно проделать на лодке. В Стокгольме Арсений брал уроки верховой езды, но в своих силах, как наездника, до сих пор не был уверен.
На удивление поездка с проводником выдалась более чем приятной. И лошадка вела себя выше всяческих похвал, и ночевки на финских хуторах отличались повышенным уровнем гостеприимства. А местные девки… О, заездили так, что Маленькому Оленю и не снилось! Даже стало немного грустно, когда из сырого тумана выплыли суровые очертания крепости Нейшлот.
— Рассказывай, драгоценный ты гость дорогой, рассказывай! — вцепился в Пименова прямо на крепостной пристани однорукий секунд-майор Кузьмин, еще не знавший, что и сам стал полковником. — В нашей глуши каких врак не услышишь!
Арсению Петровичу было что рассказать. Да столько, что одной белой ночи не хватит. Но начал он не с этого. Не с рассказов, а с поздравлений и подарков. Сразу зарядил, как научили его флотские, с главных калибров. «Однорукий Кусьма» самому шведскому королю дал укорот, но пименовский залп снес его как пушинку.
— Я — в полковники?! Я — в комиссары Финляндии?! — только успевал отвечать на каждый пункт сообщения гостя бедный инвалид турецкой войны.
— На меня посмотри, полковник! На годы мои!
— Так ты ж, наверное, герой! В газетах небось пропечатали! А я?
— И ты герой каких поискать! Сам царь-батюшка подарунок тебе отправил.
Арсений Петрович вынул из мешка завернутый в зеленый бархат презент. Развернул. Кузмин восхищенно охнул, сразу догадавшись, что видят его глаза.
— Прослышал государь, что тебя, полковник, покойный Густав блазнил серебряной рукой, да ты не поддался. Есть в Москве мастер знаменитый, Иван Кулибин. Ему чудо сотворить, как нам с тобой батальон в атаку поднять. Вот он и сделал по заказу императора руку из металла на колесиках и пружинках [155] . Держи и владей!
155
Рука-протез от Кулибина — это наша выдумка. Однако известно, что Иван Петрович создал уникальную механическую ногу, которая всех удивила, но, как все его изобретения, не получила коммерческого воплощения.