"Фантастика 2025-15". Компиляция. Книги 1-24
Шрифт:
Эгир, стиснутый рамками воспитания и собственной стеснительностью, сначала испугался, но потом, видя, что никто не обращает на него внимания, робко улыбнулся и попробовал подпеть какофонии, которую выводили три оркестра. Его голос терялся в шуме, и, несмотря на сжимающую его ладонь стальную руку, Эгир почувствовал себя свободно. Правда, подпрыгивать в такт он не решился. Он был нескладным светловолосым мальчиком, бледным и болезненным на вид, боящимся лишний раз взглянуть на взрослых. Благодаря переменчивому настроению отца он умел определять, ждут от него в данный момент покорности и почтительности или дерзости и надменности, присущей Иргиафам. Он обожал своего отца: аура власти, силы, железной уверенности, жажда знаний, харизма вели за ним многих. Отец быстро привязывался к людям, но так же быстро остывал, выкидывая их, как
Где-то рядом тяжело рухнул снег. Эгир тихо и быстро отполз от снайперки и едва успел вынуть меч, как на него обрушился удар булавы. Сила атаки была такой, что боль отдалась даже в плечах. Эгир с усилием отвел клинок и перекатился в снежной каше, мгновенно вскакивая и перехватывая меч удобнее. Перед ним стояла хельхейм: огромная богатырша под два метра ростом, с густой растрепанной косой, золотой, как солнце, в облегающих могучие ляжки штанах от военной формы и белой футболке, поверх которой на теплом красном жилете с золотой каймой была перевязь с пятью разными ножами. За спиной – круглый щит. Эгир ее знал.
– Нарчатка, – холодно сказал он, тщательно скрывая свое удивление.
– Малыш Эгир, – прогудела она низким голосом. – Давно тебя не видела.
– И я тебя. Как ты здесь оказалась? – Светский вежливый тон беседы и напряженная боевая стойка. Впрочем, Нарчатка тоже поигрывала булавой и внимательно следила за его ногами, утопающими в снегу. Ее широкое красивое лицо, украшенное веснушками и шрамами, напоминало ему о давних временах, когда Нарчатка впервые приехала из Хели. Очередная любимица его отца, одаренная дикарка, возглавляющая некогда целый взвод, но уволенная то ли за излишнюю жестокость, то ли за добросовестное отношение к своим обязанностям. Она обучала Эгира какое-то время, а потом пропала. Наверное, выполняла для Хейма тайные задания. В золоте косы появилось серебро, а нос был скошен из-за перелома.
– Приехала на машине, – беспечно ответила она. – А ты?
– Тоже приехал на машине.
Ответ ей не понравился. Нарчатка не любила словесные игры и быстро выходила из себя. Вот и сейчас ее ладонь стиснула булаву.
– Ты хорошо спрятался. Я долго тебя искала.
– Меня учила лучшая наставница, – Эгир почти улыбнулся. Нарчатка громко расхохоталась и тут же замолчала, изучая его светло-карими глазами.
– Не хочу драться с тобой, малыш Эгир. Но ведь без этого не обойтись, – грустно сказала она. – Хейм-ас попросил привести тебя к нему.
Эгир с трудом расслабил сжатые челюсти. Он должен был предвидеть нечто подобное. То, что на его поиски послали Нарчатку – единственную, кого он уважал и мог бы послушать, – показывало, что Хейм хочет поговорить и напоминает о прошлых привязанностях. Его уверенность в собственной правоте и восхищала, и вызывала отвращение. И эта уверенность выйдет ему боком. Они слишком похожи: не хотят и не умеют делиться властью ни с Матерями, ни друг с другом.
Эгир удобнее перехватил рукоять своего полуторного клинка, Кулги, и убрал в ножны. Медленно расстегнул ремень портупеи, на которой крепился меч, и протянул, показывая, что готов к разговору. Нарчатка оживилась.
– Ты всегда был смышленым, малыш Эгир. – Она бережно приняла его клинок, тронутая актом доверия. – Хочу, чтобы ты знал, что я убила бы тебя быстро и пощадила бы твою гордость.
– Сожалею, что не доставил тебе такого удовольствия, Нарчатка. – Он встал к ней спиной и завел руки за спину, ощущая, как ледяной сырой ветер шарит по его лицу, рвет волосы и забирается под плащ цепкими пальцами. Серый костюм-тройка и когда-то идеально вычищенные строгие туфли плохо выдержали лежание
в мокрой траве.Нарчатка шутку оценила и крепко связала руки ему за спиной. С крутого берега реки, заросшего кустарником и невысокими елями, он спускался первым, а Нарчатка руководила, подсказывая, куда лучше свернуть и как лучше пройти. Мокрый песчаник осыпался под ногами, прошлогодняя хвоя приятно похрустывала. Тяжелая поступь Нарчатки и уверенная рука, иногда поддерживающая его за локоть, подарили Эгиру почти забытое чувство безопасности. С какой-то тоской он, мешая дорогими туфлями снег и грязь, обезоруженный и со связанными руками ощущал себя бессмертным. Наверное, это и есть то, что принято называть материнской заботой. От насыщенного кислородом хвойного воздуха немного кружилась голова. Хотя, возможно, это было из-за того, что он последний раз ел… вчера утром? Он не помнил.
Река шумела все ближе, берег потихоньку понижался. Иногда Эгир запинался о камни и корни и ежился от сырости. Веревка впивалась в запястья: от ее удушливых объятий пальцы сразу же закоченели. Перчатки, торчащие из кармана пальто, смотрели на него с насмешливым укором.
Небольшая верфь и несколько зданий под склады выглядели, как нахохлившиеся на холоде воробьи. Свежий снег уже был утрамбован и чернел цепочками следов. Оконосцы и взятые в заложники рабочие доков, дымя вонючими сигаретами, прервались и мрачно посмотрели на невозмутимую Нарчатку, будто она посадила на поводок настоящего дракона. Впрочем, так оно и было. Эгир шел, делая вид, что побежден, но при этом считал людей, машины, оружие, примечал накатанные колеи. Возле наполовину разгруженного грузовика с ящиками из «Цваральга» он на секунду сцепился взглядом с перепуганными и злобными глазами чумазого мальчишки. Эгир не мог похвастаться народной любовью и прекрасно знал, что его лицо не вызывает восхищения. Отвлекшись на мальчишку, он чуть не выдохнул от восхищения. «Нагльфар». Конечно, он видел броненосец издалека, но теперь, когда он возвышался перед ним как стальная, пыхтящая, дрожащая и угрожающая гора, Эгир невольно содрогнулся. Он вскинул голову, отбрасывая волосы со лба, и прищурился, оценивая башенную артиллерийскую установку. Броненосец извергал Утгард. Эгир чувствовал его запах в воздухе, ощущал костями. Высунув язык, он поймал на его кончик снежинку и сплюнул: Утгард был и там.
На палубу их пустили беспрепятственно. Поднимаясь по трапу, Эгир невольно взглянул между железными ступеньками на реку, скованную утгардовым холодом. За барбетной установкой стояли два оконосца и внимательно пялились на поверхность замерзшей реки, но Эгира интересовали не они. Доктор Санни Ай, снова одетая в привычный белый халат, встречала его с застывшей улыбкой. Он вздрогнул. От холода, конечно, а не от той потаенной ненависти, плескающейся в ее остекленевших глазах. Санни была… ошибкой его юности. Воплощением его глупости. Отражением его ненависти к самому себе. Огненной, пылкой противоположностью деликатной прохладной вежливости его жены.
– Я привела его, как и обещала, – сказала Нарчатка.
– Игриафа-ас будет рад. – За приклеенной улыбкой таилась тьма. – Идемте за мной.
В трюм Санни спускалась первой, звонко цокая каблуками по внутренним трапам. За ней – Эгир, чуть подталкиваемый Нарчаткой. Однообразные коридоры и каюты сменяли друг друга, но Эгиру и не требовалось ориентироваться. Он чувствовал, что отца на броненосце нет. Последним, что он увидел перед тем, как захлопнулась дверь тюремной камеры, были лица женщин: озадаченное у Нарчатки и полное ненависти у Санни Ай. Лязг запираемого замка отозвался тупой болью в голове.
Эгир оглядел привинченную к полу железную койку с тонким матрасом, привинченный столик и отхожее ведро – всю обстановку его камеры. В крошечный иллюминатор он видел кусочек верфи, заставленный ящиками. Усмехнувшись, лег на кровать, свесив в проход слишком длинные для кровати ноги, и прикрыл глаза. Ему надо было экономить силы. Хейм рано или поздно явится. И тогда Эгир покажет ему, что значит нападать на город, который он считает своим.
Так он провел остаток дня и беспокойную ночь. Спал урывками, прислушиваясь к гулу мотора, шагам, звукам броненосца. Утром дверь резко распахнулась, ударяя о стену. Эгир сел, потирая одеревеневшую шею и ожидая все что угодно, но в каюту ввалился мальчишка, закутанный в шарф по самый нос. Завтрак из каши и стакана воды он быстро поставил на столик и вышел, споткнувшись о порожек.