"Фантастика 2025-58". Компиляция. Книги 1-21

– Даты точно не помню, но это было несколько дней назад.

– И всё-таки постарайтесь вспомнить.

– В командировку я уехал три дня назад, а с профессором мы встречались за пару дней до отъезда.

Подполковник Ройтман что-то помечает на листе бумаги и снова поднимает глаза на меня:

– Значит, точную дату назвать не можете. Или не хотите?.. А где вы с ним встречались?

– На какой-то квартире, но это была явно не его квартира. Он живёт, насколько я знаю, на собственной вилле в Рамат-Авиве.

– Адрес квартиры?

– Не помню! – я начинаю потихоньку заводиться. – Для чего вы всё это спрашиваете? И почему я в наручниках, как какой-то преступник?!

– А вы не догадываетесь?

– О чём я должен догадаться?! Требую, чтобы вернули мой телефон, который забрал ваш сотрудник, и я сейчас же позвоню своему начальству и обо всём доложу.

– Не торопитесь, – недобро усмехается полковник Ройтман, – с вашим начальством мы безусловно свяжемся, когда в этом возникнет необходимость.

– В наручниках я вам не скажу больше ни слова!

Некоторое время подполковник Ройтман разглядывает меня, словно какую-то диковинку, потом тихо говорит:

– А вам не интересно узнать причину, по которой вас задержали?

– Ну, и какая же причина?

– Дело в том, что сегодня утром профессора Гольдберга нашли убитым…

7

После обеда я и вернувшийся два часа назад из командировки Штрудель сидим в кабинете у майора Дрора на экстренном совещании. Настроение у всех хуже некуда, хотя в самый первый момент после известия о гибели профессора мне стало неожиданно легко и спокойно от того, что больше путешествий на тот свет не предвидится. Однако потом до меня дошло, что всё с его смертью только усложняется. Чтобы закрыть наши дела с псевдо-Столыпиным и с перестрелкой наркоторговцев, так или иначе необходимо присутствие главного героя – профессора Гольдберга. Хотя бы как свидетеля. А без него – труба. Что теперь делать?

В том, что лично я не пускал пулю в лоб профессору, было ясно с самого начала. В это время я летел в самолёте и даже в кошмарном сне предположить не мог, что кто-то готов поднять на него руку. Но в центральной полиции, к которой территориально относится Рамат-Авив, а именно здесь на собственной вилле и нашли профессора мёртвым, моментально открыли дело, и местные шерлоки холмсы принялись рыть землю носом. Им не составило труда выяснить, что больше всего контактов за последнее время с профессором было именно у меня. Но что это за контакты, они так и не узнали, потому что остальные материалы засекретили спецслужбы, и сыщикам сразу дали понять, что сюда соваться не следует. Даже на самый последний отчаянный их вопрос, нет ли у меня предположений, кто мог быть заинтересован в смерти профессора, ответа они не получили и удовольствовались моим честным словом, что лично мне нет никакого интереса избавляться от фигуранта. Даже через подставных лиц.

Казалось, майор Дрор сейчас удручён больше всех. Он уже не похож на бравого и подтянутого армейского служаку, принимающего волевые решения и не терпящего возражений подчинённых. Скорее – на уставшего от жизни старика, с подрагивающими руками и печальным остывшим взглядом.

– Мне всего два месяца до пенсии, – тоскливо провозглашает он, словно мы, негодяи, делаем всё, чтобы такого не произошло, – и такая неприятность! Честно признаюсь, мне совсем не жаль этого профессора-афериста – он давно уже ходил по грани, но чтобы всё оборвалось в один момент… А сколько у нас нераскрытых дел по его вине останется? Взяли бы его, честное слово, неделю назад со всей его шайкой-лейкой спокойно и безо всякого напряга, и прекратились бы его мерзкие эксперименты. Тогда и на пенсию можно было бы отправляться с чистой совестью. А где нам теперь концы искать?

Я пока помалкиваю, потому что не хочу добавлять дёгтя в его медовую бочку страданий, а в голове крутятся назойливые мысли о том, что и в самом деле со смертью главного исполнителя наступит полный кавардак со всей этой публикой, поменявшейся телами. При профессоре была хоть какая-то надежда навести порядок и вернуть мёртвых туда, где им положено находиться, а живых – в этот мир и в их тела. Пускай дожидаются перемещения на тот свет естественным путём, когда придёт время.

Дрор пока до этой жуткой мысли не добрался, поэтому не буду подсказывать – не стоит сыпать соль на кровоточащие начальственные раны. Пускай закончит стартовые стенания и приступит к непосредственным руководящим обязанностям. Вот тогда-то и прочувствует до конца гнусность нашей патовой ситуации. До пенсии ему всё-таки ещё далековато – целых два месяца! – успеет насладиться решением этой головоломки.

Лёха тоже молчит, хотя намеревался дать полный отчёт о своём питерском вояже. Впрочем, и до него дойдёт очередь.

– Ладно, проехали, – Дрор вытирает мокрой салфеткой лоб и лысину, приосанивается и снова превращается в себя прежнего. – Приступим к нашим делам. Сперва Алекс доложит о том, что прояснил в своей командировке, потом ты, Даниэль. В конце решим, как действовать в новых непростых обстоятельствах.

Лёха некоторое время выжидает, потом с видом уставшего махрового опера, раскрывшего аферу века, провозглашает:

– В принципе, дело с убийством Плотникова или, по-нашему, Плоткина можно считать завершённым. Двое фигурантов – Никонов Сергей и Боровицкий Владислав – задержаны, как мы уже знаем, сразу по возвращении из Израиля. Наши питерские коллеги за время их отсутствия прошерстили оставшихся членов банды, от которых и выяснили, с какой целью те отбыли в Израиль. К сожалению, это случилось позже известных событий, и предотвратить убийство ими Плоткина не удалось. Цель их поездки была весьма банальной: деньги, взятые при ограблении инкассаторов, наш фигурант присвоил и скрылся от подельников, но те его быстро вычислили по спискам вылетающих из Питера, а дальше уже дело техники. Никонов и Боровицкий разыскали его здесь, но, так и не получив денег, зверски убили и отбыли домой…

– И где эти деньги сейчас? – в глазах Дрора загорается огонёк любопытства.

– Будем искать. На днях придёт официальный запрос из Питера, и, более того, если нужно, они пришлют в помощь своих оперов.

– Одно мне непонятно во всей этой истории, – неожиданно приходит мне в голову, – как заурядный питерский браток смог стать новым Розенталем в Израиле? Как он попал к профессору Гольдбергу? Ведь, удрав от подельников, он вовсе не собирался продавать своё тело кому-то для опытов? Наоборот, деньги у него были – самое время притаиться где-нибудь на квартирке, купленной через подставного человечка, в каком-нибудь тихом курортном местечке и жить в собственное удовольствие… Ничего не понимаю!

Дрор сперва разглядывает меня мутным непонимающим взглядом, потом переводит его на Лёху и, наконец, изрекает:

– Ещё в этом не хватало разбираться! Других проблем нам мало!

– Сам Плотников, безусловно, ничего уже никому не расскажет, – Штрудель косится на меня недовольным взглядом, будто я поймал его на подтасовке, и что-то помечает на листе бумаги. – Профессор Гольдберг, к сожалению, тоже. Если, конечно, Даниэль специально к нему не отправится на тот свет для выяснения этого вопроса. Но отправиться туда в нынешней ситуации он может, как и любой из нас, естественным способом, а вот вернуться…

Тут он понимает, что сморозил глупость, и виновато замолкает, прикрыв рот ладонью.

– Всё понятно, – Дрор на минуту задумывается, потом вздыхает: – И в самом деле, можно считать дело с перестрелкой наркоторговцев закрытым. Все, кому пришло время переместиться на тот свет, уже там. Меньше хлопот правоохранительным органам. Оставшиеся подельники задержаны, и пускай суд решает, что с ними делать… – он мотает головой, словно сбрасывает морок, и прибавляет: – Оформляй, Алекс, отчёты, документы и сдавай дело в архив. Слышать про эту публику больше не хочу! Питерские опера приедут, пускай сами и ищут деньги. Мы им, конечно, поможем, но… А вот что нам действительно необходимо узнать, так это как Плоткин-Плотников попал к Гольдбергу? Вы, господа офицеры, всё-таки постарайтесь прояснить вопрос. Хоть это, в целом, и не изменит общей картины… Теперь давай ты, Даниэль.