"Фантастика 2025-58". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
Шауль замолкает, лишь покусывает кончик бороды, которой раньше не носил, и это меня немного смущает. Его смуглое, почти чёрное лицо сразу покрывается потом. Он отводит взгляд и безразлично следит за проходящими мимо нас людьми. Не буду его пока торопить. Пускай сам всё обдумает и взвесит. Хуже, если захочет посоветоваться со своим равом, как всегда поступают ортодоксы, когда не могут принять верное решение самостоятельно.
– Знаешь, – говорит он тихо и по-прежнему не глядит на меня, – я, наверное, всё-таки откажусь. Столько времени уже прошло, да и я давно не занимался гипнозом. К тому же, я себе дал зарок после наших последних приключений
– Значит, зло так и останется безнаказанным?
– Есть кому и без нас вершить суд и наводить справедливость…
– Ты уверен, что есть? – начинаю уже не на шутку злиться упёртости товарища. – И всем этим людям, которые, сами того не ведая, попали под раздачу, понятно будет это объяснение? На каком свете ты им это собираешься объяснять?
– Я никому ничего не собираюсь объяснять, – Шауль отворачивается от меня и тяжело вздыхает. – Это всё, о чём ты хотел со мной поговорить?
– И всё-таки подумай ещё раз.
Никаких других аргументов, чтобы убедить его, у меня нет. Понимаю, что он во многом прав, и вся эта возня вокруг перемещения душ между мирами крайне аморальна и недопустима ни с религиозной точки зрения, ни со светской. Но раз уж её затеяли некоторое время назад, и все мы в ней активно участвовали, то нужно это как-то завершать. Так просто развернуться и уйти, как намеревается сделать Шауль, наверное, не совсем честно. Но как это объяснить ему, если он и слушать меня не хочет?
– Я тебе ещё раз позвоню через пару дней, хорошо? – говорю напоследок. – Подумай…
Шауль ничего не отвечает и, даже не попрощавшись, поспешно уходит по улице, а я гляжу ему вслед до тех пор пока его чёрная кипа не исчезает за головами и спинами прохожих…
А среди ночи он вдруг звонит мне и сообщает, задыхаясь:
– Ты знаешь, я беседовал со своим равом, и он сказал, что для спасения человеческих душ можно поступиться самыми суровыми запретами. Единственное, чего нельзя, это отправлять человека в загробный мир, даже если он сам возжелает и станет умолять.
– Но я-то в любом случае должен оказаться там хотя бы на короткое время! – мне сразу становится немного веселей, потому что хоть что-то сдвигается с мёртвой точки. – Ты это прекрасно понимаешь.
Некоторое время Шауль молчит и переводит дыхание, а мне снова начинает казаться, что сейчас он возьмёт и откажется, но теперь уже навсегда. Однако он отвечает:
– Хорошо. Но мне нужно знать все детали. До самого последнего нюанса.
– Узнаешь, я тебе обещаю. Давай встретимся утром, не откладывая, потому что время не терпит.
– Я приеду к тебе прямо сейчас…
8
…В этот раз любоваться одуванчиковым полем мне некогда. Шауль Кимхи отпустил мне всего два часа, и я клятвенно пообещал ему вытащить из профессора Гольдберга имена всех, кого надо вернуть в наш мир. Притом потребовал сделать это в первую очередь, а уж потом беседовать, если хватит времени, с Баташёвым, про которого я случайно обмолвился.
Иду по бескрайнему полю и раздумываю о том, что мечта встретиться и поговорить с Джоном Ленноном и Джорджем Харрисоном, наверное, так и останется мечтой, хотя при отсутствии профессора эта тема как бы уже сама собой закрылась. Эх, о другом бы сейчас размышлять, а я почему-то думаю о битлах, и ничего другого в голову не приходит.
И в голове – тихая звенящая мелодия
«Чудака на холме»…Никто на этот раз меня не сопровождает. Пытаюсь вспомнить тех, кто был со мной раньше, и почему-то не могу.
Прошлый раз поле было сплошь усеяно ромашками. А сегодня снова одуванчики. Видно, что-то и здесь меняется время от времени.
Сколько мне ещё идти? Вглядываюсь вперёд, а там бесконечное шевелящееся марево, сливающееся с серым небом на горизонте, и над всем этим редкие неподвижные облака. С каждым шагом становится тяжелей идти, и снова начинают стучать в висках сухие молоточки. Присаживаюсь на какой-то почти незаметный холмик и обхватываю голову руками.
Отчего сегодня такое угнетённое состояние? Может, от того, что здесь всегда неподвижно и тихо? Пытаюсь вспомнить свою беспокойную и, наверное, совершенно неправедную жизнь, в которой были радости и печали, очень короткие минуты настоящего восторга и долгие, бесконечные часы разочарования. Всё было… Не было лишь такой высасывающей душу вселенской пустоты и покоя. Видно, это самая большая кара человеку – потому в этот неподвижный мир никто по доброй воле не стремится…
Но когда-то здесь оказаться всё равно придётся. Как и всем на земле. И если сейчас есть какая-то потаённая и сладкая надежда на то, что сумею хотя бы ещё разок вернуться в мир живых, то потом ничего уже не будет. Хорошо это или плохо – не знаю. Даже не хочу думать об этом…
Наверное, тогда всё же будет легче, потому что не будет никаких ожиданий и соблазнов. Буду, как все, кто поселился здесь навечно, бродить по одуванчиковому полю, бессмысленно касаться круглых белых головок, провожать взглядом разлетающиеся пушинки. А что ещё тогда останется?
Будто у меня сегодня вариантов больше…
– Дани, привет, наконец-то ты прибыл, – раздаётся голос за спиной, – давно тебя жду.
От неожиданности вздрагиваю и оборачиваюсь. Передо мной профессор Гольдберг, но совсем не такой, каким я его знал раньше. Грустный постаревший человек, но единственное, что даже здесь в нём остаётся неизменным, это глаза – пронзительные и сверлящие, с маленькой чертовщинкой, не позволяющей смотреть в них долго. С такими горящими глазами он всегда рассказывал о своих работах, о своих проектах.
– Давно тебя жду, – повторяет он. – Почему так долго тебя не было? Я ни капли не сомневался, что ты догадаешься разыскать Шауля, чтобы вытащить меня отсюда… Поэтому ничего и не опасался.
– Совсем ничего? – машинально спрашиваю. – Значит, вы решили, что я непременно отправлюсь вытаскивать вас отсюда? Неужели мы такие близкие друзья?
Гольдберг некоторое время разглядывает меня, потом качает головой, словно укоряет за непонятливость:
– Обрати внимание, я даже не интересуюсь, с ведома ли начальства или по собственной инициативе ты прибыл сюда. Хотя знаю, что без ведома своего шефа ты вряд ли здесь появился бы.
– Опять у вас с моим начальством какие-то закулисные игры, о которых я не знаю? – бормочу недовольно.
– Вовсе нет! Профессор Гольдберг сегодня чист перед законом, как слеза, и никаких игр с его представителями больше не ведёт! – он горделиво приподнимает голову и, сорвав одуванчик, игриво засовывает себе за ухо. – Просто твоё начальство не может так легко распрощаться со мной и лишить себя многочисленных возможностей, которые открылись бы для него, если бы оно со мной дружило. Да и не только твоё начальство…