"Фантастика 2025-61". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
– О-отчасти.
– Сладостно это слышать! Значит, я смогу выговориться. Когда же перестану в вас нуждаться, я сотру вам память! Лишь несколько последних минут, ничего глобального. Я, конечно, не фельдшер Уточкин, фальшивых воспоминаний мне не сфабриковать, но в остальном сработаю чисто. Вы нужны мне на боевом посту. Я дорожу вами, лукавый старичок!
– Б-благодарю.
– Знаете, Дионисий, порой мне кажется, что эльбы не стали бы мешать, попытайся шныры пронести с двушки великую закладку. Физически пронести, я имею в виду, хотя, конечно, это огромный камень, который и десять пегов не стронули бы с места. Напротив, эльбы были бы даже рады… по своим причинам, разумеется.
– По каким? – жадно спросил старичок, забыв, что узнавать это ему нет никакого смысла.
– Эльбы засиделись
Белдо, не отвечая, мелко трясся.
– Да, Дионисий, правильно опасаетесь! Я и сам не знаю, что произойдет, если граница между мирами исчезнет. Может, океан вскипит? Может, континенты сместятся? Не каждый день на тебя сваливается задохнувшийся мир. Но скажу больше, – Гай оглянулся на почтовый ящик и снизил голос до шепота. – Я торможу начинания эльбов как могу, мешаю им… Осторожно, разумеется, торможу и осторожно мешаю, поскольку псиос – это наше все и лишаться его никак нельзя.
– П-почему т-тормозите? – поразился Белдо.
– Потому что цель эльбов тупикова. Если что-то продумываешь – продумывай до конца. При вспышке двойников исчезнет лишь граница между нашим миром и болотом! Граница двушки уцелеет! Двушка отгородится от нас и не пустит к себе ни эльбов, ни людей – я вас уверяю! И никакие пеги, гиелы или драконы не преодолеют эту новую преграду. Точнее, они-то, может, и преодолеют, а мы никогда.
– И даже шныры?
– Шныры, может, и проскочат как-нибудь, а новых уже не появится. Ни к кому больше не прилетит золотая пчела. Все будет слишком изуродовано, искривлено, представления исказятся… Добрым, возможно, будет считаться не тот, кто не убивает вообще, а тот, кто убивает меньше других и без предварительных пыток. Эльбы ведь пожирают слабых без малейшего смущения, вам это известно… Доносы будут восприниматься как гражданская сознательность, ну и прочие искажения в том же духе… Поэтому, Дионисий, в этом проекте я совсем не друг эльбам, хотя и не по этическим причинам.
– Из-за двушки? – догадался старичок.
– Да. Мой девиз: или двушка, или ничего. Эльбы выродились. Они мудры по-прежнему, они хранят уникальные знания, но их мудрость давно отказывается созидать. Я не против разрушения, но коль скоро ты все разрушил, построй на этом месте хоть что-нибудь новое. Но нет, никогда – их творческая энергия иссякла!
– Вы говорите крамольные вещи! – в ужасе воскликнул старичок, показывая на водителя.
– При нем можно. Не волнуйтесь! – Гай с легкой усмешкой взглянул на равнодушный затылок своего шофера. – С эльбами ясно. Теперь поговорим о людях… И их мне не жаль. Эволюция зашла в тупик. Люди жадны, глупы, невеликодушны, подвержены самым суетным и жалким страстям. Тела их стали неуклюжи: все больше действий они делегируют машинам. Не так давно пройти сотню верст пешком не считалось достойным упоминания. Да почти всякая охающая старушка проходила в день верст по пятнадцать, навещая в городе сына-сапожника… А теперь? Уже на два километра все ловят такси или ждут маршрутку. Что это, как не вырождение? А ведь интеллектуальная энергия связана с энергией физической! Оттого и не появляются нынче Моцарты.
Личный «доктор Ватсон» Гая пошевелил пальчиками, подумал и согласился.
– Но не будем больше ругать ни эльбов, ни людей. Скучно. Признаем лишь, что ни тем ни другим на двушку не пробиться. Закрыта она для них! – закончил Гай.
– А кому тогда достанется двушка? – жадно спросил Дионисий Тигранович. Правую руку он незаметно опустил в карман и водил там вслепую карандашом по случайной бумажке. Хоть какие-то останутся зацепки для памяти.
– Мне! – просто ответил Гай. – Я сплав человека и эльба. Сплав, Дионисий, именно сплав! Человек ли я? Да, человек! Эльб? Да, и эльб тоже! Как такое возможно, спросите вы? Легко! Ваш опекун где-то там, извне, оттого-то он и не слышит нас сейчас! – Гай махнул рукой в
пространство. – Мой эльб здесь… – он показал пальцем на свою мягкую, теряющую очертания голову и лицо, по которому пробегали волны. – Он такой же одинокий несчастный изгой, как и я, покинувший болото еще крошечной и слабой личинкой! Он так же ненавидит эльбов, как я ненавижу людей! Мы с ним одно целое! Я – уже не я. Он – уже не он. У нас нет конфликта двух воль, как у вашей чокнутой Круни! У нас одна воля! Одно тело на двоих. Мы одно целое!В голосе Гая звучала бредовая увлеченность. Он то звенел как стекло, то становился глухим, то истончался. Казалось, по голосу проходят такие же волны, как и по гнущемуся во все стороны лицу.
– Мы… мой эльб и я… особенные! Мы лидеры! Я понимаю, что слово банально, но не могу подыскать иного… Лидер – это тот, кто выбирает игру, увлекается ею, и он же первый нарушает ее правила! Знаете, Дионисий, как определить среди шумно играющих детей лидера? Надо смотреть, кто первый закричит «Давайте бегать!» и подавит бунт, если кто-то начнет протестовать. И вот уже все дети увлеченно носятся и даже наказывают тех, кто пищит, что хочет домой, и пытается перестать бегать. Но тут какой-то мальчишка решительно прекращает играть, громко говорит «надоело!» и предлагает другую игру. И кто же это? Да обычно тот же самый, который все и затеял!
– И чего же вы с эльбом хотите? – осторожно спросил Белдо, водя в кармане карандашиком. Он даже мимоходом успел ощупать и понять, что это была за бумажка, по которой он чертил. Чек из магазина.
– Мечта все та же. Одна и навсегда. Беззащитное сердце двушки. Мы – точнее, я, ибо мы едины, – шагнем на двушку, как только шныры своим цветком приведут в этот мир силы великой закладки.
– Как? – выдохнул Белдо.
– Закладка станет нашим пропуском туда. Главное – не напугать ее, пока она доверчива. Прижаться к камню, когда в него перетечет сила с двушки, просто закрыть глаза – и будь что будет. Что там говорила ваша городская сумасшедшая? «Я хочу гладить его… хочу греть о него пальцы… он мой, он подпустит меня… он добрый… он не ведает зла…»? Ну не смешно ли, Дионисий, что все злое так тянется к добру? По логике, оно должно тянуться к злу.
– Это известный парадокс, – скрипуче сказал Белдо. – По идее, уродливый, злой и противный мужчина должен искать себе жену тоже позлее и попротивнее, но нет – он будет лезть к красивым и добрым…
Гай продолжал говорить, но голос его осип. Он устал. Лицо перестало бугриться и приобрело более или менее твердые формы. Гай опомнился, кашлянул и положил подрагивающую, чем-то похожую на холодную медузу ладонь на лоб Дионисию Тиграновичу. Глаза Белдо остекленели, закрылись. Голова откинулась. Гай прислушался. Старичок дышал тихо и ровно, точно ему снились тонкорунные овечки, прыгающие через загончик в антураже неестественно зеленой новозеландской травы.
– Так… одно дело сделано. Теперь еще одно! – сказал себе Гай и, подавшись вперед, коснулся пальцем затылка водителя, на котором, если приглядеться, легко было обнаружить маленькую проплешину, образовавшуюся от многократных прикосновений.
Водитель вздрогнул и тоже все забыл.
– Поехали! Мы отвозим Дионисия Тиграновича домой! – громко велел Гай.
Серая машина тронулась. Старичок дремал. Машина уже свернула на Садовое кольцо, когда Дионисий Тигранович дернул головой и быстро в недоумении завертел ею:
– А? Где я? Что такое?
– Вы заснули, Дионисий! Клевали-клевали носом и уснули… Вон уже ваш дом! – ласково объяснил Гай.
– Я уснул? – испугался Белдо.
– С каждым бывает, – ответил Гай с усмешкой. – Дионисий! Свяжитесь с Гамовым! Узнайте, как у него дела. У меня большие надежды на Гамова.
– Хорошо. Позвоню, – недовольно отозвался старичок.
Что-то слегка укололо Дионисия Тиграновича в ногу. Он, удивленно ощупав, достал застрявший в кармане карандаш. Почему-то тот стоял вертикально, упираясь острой частью в бедро. Удивляясь, что карандаш застрял в таком положении, он сунул в карман ладонь и привел его в нормальное положение. Пальцы нашарили смятую бумажку. Белдо достал ее, мельком взглянул при свете фонаря. Чек из магазина, почему-то с дырочками от карандаша. Белдо, все еще злящийся на себя за сон в машине, с досадой скомкал чек и, приоткрыв стекло, пальцем выщелкнул его наружу.