"Фантастика 2025-7". Компиляция. Книги 1-25

— Отцу не говори, — цедит он сквозь зубы. И, словно этого было мало, добавляет. — Понял? Никада. — И смотрит прямо на меня этим жутким глазом с бельмом.

Я оторопело киваю, продолжая разглядывать его пугающее лицо.

— Не боись. Я по своим не работаю, — словно нехотя бурчит он, шагая по коридору в сторону двери Шурика. Останавливается и веско говорит. — Выходи, все.

Я в ступоре. Так и стою, замерев у раскрытой двери. Я в междумирье — уже не там, неприкаянный во враждебном мире, но еще и не дома, в безопасности. И ноги мои точно так же стоят по разные стороны от порожка. Шурик бочком выходит из комнаты, нервно крутит головой и несмело идет к своей извечной сковороде, снова зажигает газ, оставляя в воздухе острый серный запах наспех погашенной спички. Перемешивает потрескивающую картошку, а сам косится одним глазом на мою открытую дверь, все понимает, но молчит. Нет, он никому не расскажет. Себе дороже. Но все это не важно. Впереди его ждет куда более суровое испытание — через пару месяцев он потеряет отца. Правда, об этом еще никто не знает. Только я. Опять! И кто сейчас этот «я»?

Я потихоньку оттаиваю, начинаю дышать, закрываю дверь, запираю замок… «От кого? Зачем? — стучится горькая мысль. — Если так легко открыть замок даже без ключа». Значит, все это время мы напрасно верили в свою безопасность, хотя окно у нас забрано прочной решеткой? Сюда может прийти любой. В любую минуту! Хотя нет. Не любой. Только если поможет дядя Гриша. Или сам дядя Гриша.

Что он там сказал? «Я по своим не работаю». О чем это? Что он к нам не полезет? Потому что считает нас «своими»? Вряд ли. Мы не родственники, и он даже не друг отца. В этом доме у отца вообще нет друзей. Здесь его просто терпят: «Ох уж эти радиолюбители, из-за них телевизор толком не посмотришь! А еще, я слышала, это все ужасно вредно». Интересно, дядя Гриша всех соседей считает «своими»? Этого мне уже никогда не узнать. Я собираюсь снять ботинки, и тут вся комната начинает сплющиваться, наклоняться, выкручиваться, цвета блекнут, запахи исчезают, а я вываливаюсь в реальность…

* * *

Отец тревожно смотрит на Торика:

— Ты сегодня долго спал. Я уже начал волноваться. Все нормально? Где ты был? Что видел?

— Наш барак. Шурик Карасиков жарит картошку.

Теперь отец усмехается:

— Да, знакомая картина. Почти каждый день жарил. Мать у них, Клава, совсем, что ли, не готовила? Все он один жарил.

Отец потряс головой, словно отбрасывая лишние мысли и возвращаясь в реальность.

— И что там с Шуриком? Что ты видел-то? Расскажи.

Торик хотел ему все рассказать, но вдруг понял, что не сможет. «Отцу не говори. Никогда» — слова, как заклятье, звучали в голове четко, будто услышаны только что, а не одиннадцать лет назад. Впрочем, по субъективному времени так и было. Нет, он не скажет.

— Так, ерунда всякая. Детские воспоминания. Барак. Площадь. Клуб. Афиша.

— Ясно. Ладно. Ты иди, чайку попей. Потом еще обсудим.

* * *

— И как ты все это видишь? Как кино? — допытывался отец.

— Не совсем. В этом состоянии все очень странно. Будто заново проживаешь кусок своей жизни. Или смотришь очень яркий сон.

— А там все цветное? Некоторые говорят, что видят только черно-белые сны.

— Цветное, и даже немного чересчур.

— Как это? А, погоди, знаю. Ты как-то давал мне послушать звук гитары в обработке…

— Да, и ты еще тогда сказал, что она звучит «гитарней, чем сама гитара».

— Точно! — Отец усмехнулся. — Похоже?

— Нет, не так сильно. Говорят, в детстве мы ярче воспринимаем мир, а потом привыкаем.

— Возможно. Значит, ты видишь себя, окружающую обстановку, вокруг ходят люди, разговаривают с тобой, ты им отвечаешь?

— Да, и еще чувствуешь запахи, положение своего тела (стоишь ровно, наклонился или идешь), ощущаешь текстуру: у меня была гладкая стена и шершавая подкладка кармана брюк.

— А сказать там можно все что хочешь?

— Наоборот. Это как запись на магнитофоне — ты говоришь только тем голосом и те слова, что реально сказал тогда.

— Получается, ты попадаешь в некую область своих воспоминаний?

— Похоже. Но с одним исключением: там есть действующее лицо, тот, кто все это делает…

— Ну да, это же твои воспоминания.

— Я не о том. Есть тот, кто там живет и все делает, и еще есть «я» — тот, кто смотрит, воспринимает и думает.

— Все правильно. Это как пластинка или магнитофон — они играют музыку, хотя ведь на самом деле ее играют и поют какие-то люди, а ты сейчас сидишь и слушаешь эту музыку. Ты — отдельный слушатель, ты же не сидишь на концерте у тех людей.

— На самом деле даже сложнее. Там с обеих сторон один и тот же «я», только в разном возрасте, с разным жизненным опытом.

— Не усложняй. Ты же нормально воспринимаешь мир, когда смотришь на свою детскую фотографию?

— Это другое. Там ты четко понимаешь, что перед тобой кусочек фотобумаги. А тут ты вроде тоже живешь, только жизнь у тебя раздвоенная. И еще я-сейчас слышу-чувствую-думаю мысли того, маленького меня.

— Будто в душу свою заглянул…

— Кстати — да! Именно такое ощущение! А еще мне интересно: почему мир переворачивается, когда туда переходишь или обратно возвращаешься?

— Тут все понятно. Я читал статью в журнале. Там писали, что мы все видим перевернутым. Наш хрусталик — это ведь самая обычная линза, без призм, без зеркал. А линза дает перевернутое изображение.

— Но мы-то видим мир нормально?

— Вот как раз об этом и шла речь. Мы с самого рождения привыкаем к этой неправильности и дальше уже воспринимаем ее как норму. Ученые проводили эксперименты со специальными очками, которые еще раз переворачивали изображение.

— И люди сходили с ума?

— Представь себе — нет! Первые полчаса им было очень трудно: сильно кружилась голова, они с трудом ориентировались. Но потом постепенно привыкали: заново учились оглядываться, потом двигаться, ходить, брать предметы, а дальше уже не замечали, что с ними что-то не так.

— Пока не снимали очки?

— Именно! А когда снимали, все повторялось снова — им опять приходилось долго привыкать к новой норме.

— Получается, все наши воспоминания так и хранятся перевернутыми?

— Видимо.

Собеседники замолчали. А мысли, наоборот, только набирали силу.

* * *

Мыслей в голове роилось так много, что они не давали ни спать, ни читать, отвлекали днем. Иногда Торик тихо, но страстно радовался. Он нутром чувствовал, что в своих случайных блужданиях наконец наткнулся на что-то большое и неведомое. Его согревало ощущение близкого открытия. Вот повезло! Возможно, эту штуку можно будет исследовать всю жизнь! Есть чем исследовать, есть на ком пробовать, есть с чьей помощью.

Итак, что же он узнал? Он может заглядывать в свое детское прошлое. Причем в один и тот же яркий момент. Возможно, с иными настройками можно будет попадать и в другие моменты? Глубина погружения в ту реальность оказалась просто невероятной! Мало того, там еще есть и «персонаж». Это раздвоение его особенно беспокоило.

Получалось, будто ты сидишь в голове у маленького себя же, надеваешь его, как костюм, и ходишь в нем. Нет, не так. Ходишь ИМ! (Или это он ходит тобой?) И не только ходишь, но и говоришь, берешь предметы, живешь. Но при этом совершенно не способен управлять персонажем, никак не можешь влиять на происходящее. Такое иногда бывает и в обычном сне, правда, случайно, не по своей воле. А здесь ты способен все ощущать, как в детстве, но оценивать происходящее уже со взрослой точки зрения.