"Фантастика 2025-86". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
Она не видела Рэймера Монтегрейна много лет. Десять-двенадцать, как минимум. В первые годы после свадьбы с Эйданом, когда Мэл еще бывала в свете, она встречала Монтегрейна на балах. Чаще в компании его высочества принца Конрада. И ни разу в обществе супруги, болезненно хрупкой темноволосой молодой женщины, которую впервые Амелия увидела уже в гробу, будучи вынужденной, как и многие люди их круга, присутствовать на похоронах несчастной.
Впоследствии под давлением Эйдана Мэл ещё изредка посещала балы, где изображала из себя счастливую жену. Рэймер Монтегрейн на светских мероприятиях больше не появлялся.
А после была война.
И теперь, увидев
Рэймер Монтегрейн являлся прямым доказательством утверждения, что война не щадит никого. Не знай Мэл, кто перед ней, то ни за что не узнала бы в этом человеке ослепительного молодого аристократа с точеным профилем, который однажды до полусмерти напугал ее на балконе королевского дворца.
Во-первых, он был седым. В тридцать пять лет. Как старик. Почти полностью. Белые пряди перемежались со все еще темными, и в первое мгновение в полумраке храма Амелии показалось, что кто-то посыпал голову мужчины пеплом.
Во-вторых, трость, на которую Монтегрейн опирался, явно не являлась данью моде, о чем говорила и сама поза, и видимое напряжение в руке, крепко сжимающей рукоять.
В-третьих, Мэл не владела магией в общепринятом понимании этого слова. Ей досталось лишь ускоренное самоисцеление, стойкость к большинству известных болезней и умение видеть ауры других магов. У боевиков аура отливала красным, у целителей — зеленым, у менталистов — голубым. Яркость и насыщенность цвета зависели от силы дара.
Когда Амелия видела Рэймера Монтегрейна в прошлый раз, его аура сияла красными переливами мощного боевого мага.
Аура стоящего у алтаря мужчины не сияла, она просто была.
Тусклая, рваная, с неровными краями. А в районе колена, с той стороны, с которой он держал трость, магическая аура пропадала вовсе. Шла по всему телу, а к колену истончалась, будто проваливалась в черное ничто. Видеть подобное Мэл не доводилось, но и ее знаний хватило на то, чтобы понять: с подобным ранением опустошённому магическому резерву не суждено было восстановиться — Монтегрейн больше не владел даром.
— Подойди ближе, дитя мое. — Священнослужитель поманил Амелию рукой, когда она остановилась, не дойдя до алтаря нескольких шагов. — Сын мой, подними вуаль невесты. — Кивнул жениху, когда та послушно приблизилась.
Мэл подняла на Монтегрейна глаза и сразу поняла, что ошиблась: не узнать его было невозможно. Ледяной, прожигающий насквозь, враждебный взгляд остался точно таким же, как и пятнадцать лет назад.
От обращения к себе жених скривился, что-то поискал глазами на полу, после чего отставил трость, под ошарашенным взглядом святого отца кощунственно прислонив ее к боку стоящей поблизости статуи Святой Девы, а сам, чтобы удержать равновесие, не менее кощунственно, оперся бедром прямо об алтарь.
Глаза служителя от такого святотатства буквально полезли на лоб. Однако тот смолчал, опасливо обернувшись куда-то в сторону зияющего чернотой прохода во внутренние помещения храма. Со своего места Амелия никого там не увидела, но священник заметно поник и обреченно вздохнул.
Мэл отвлеклась на священнослужителя и вздрогнула от неожиданности, когда чужие руки коснулись вуали. Монтегрейн криво усмехнулся и откинул тонкую ткань с ее лица, должно быть, решив, что
она дернулась от страха. Амелия хотела прямо посмотреть ему в глаза, чтобы показать, что не боится, но жених сам отвел взгляд. Как ей показалось, с отвращением.Пораженный и очевидно запуганный службой безопасности священнослужитель, наконец, обрел дар речи:
— Итак, дорогие брачующиеся, вы готовы?
И Амелия убедилась, что отвращение на лице жениха ей не привиделось.
— Бракованные, — ядовито пробормотал он, по — прежнему смотря куда угодно, только не на невесту.
Глаза священника округлились еще больше, а кадык на тощей шее нервно дернулся.
— Дорогие брачующиеся… — тяжело сглотнув, он все же нашел в себе силы продолжить и затянул длинную ритуальную речь.
Амелия волей-неволей вспомнила, как слушала такую речь на своей первой свадьбе, как пыталась вникнуть и понять каждое слово, ища в них потаенный смысл и искренне полагая, что благодаря молитвам священника их союз с Эйданом во что бы то ни стало будет благословлён богами. Бросив взгляд на трость, бессовестно упертую в бок святой богине, она не сдержала усмешки. Бесспорно, с прошлой церемонии ее отношение к вере претерпело значительные изменения.
Как назло, Монтегрейн поднял на нее глаза именно в этот момент, заинтересованно изогнул бровь. И теперь Амелии пришлось отводить взгляд. Она не собиралась вести себя вызывающе и теперь испытывала досаду оттого, что он заметил ее пренебрежительный взгляд на статую. И насмешку — тем более.
— И будут боги оберегать… — заунывно продолжал священник.
Мэл постаралась не вслушиваться и лучше следить за выражением своего лица, считая минуты до окончания монотонной и совершенно бесполезной, по ее опыту, речи. Если боги и существовали, то заботой о тех, кого венчали их именем, явно не озабочивались. Во всяком случае, сама Амелия убедилась в тщетности молитв ещё в первые годы брака.
Внезапно в речь священника вклинился требовательный голос жениха:
— Святой отец, будьте так любезны, переходите к «Объявляю вас», мне нужна моя трость!
Голос у него тоже не изменился, отметила про себя Амелия.
— Ты ничего не видела, поняла? Не слышу!
— П-поняла…
Удивительно, она и не подозревала, что запомнила тот вечер и каждую фразу в таких подробностях: точные слова, оттенки голоса.
Тогда Монтегрейн был здорово взбешен и раздосадован тем, что кто-то стал свидетелем его нарушающего все приличия путешествия по балконам. Выходит, сейчас он испытывал те же эмоции? Гнев и досаду? Что ж, теперь Амелия могла его понять: ему навязали жену, кто знает, какими угрозами. Сама она чувствовала лишь усталость и желание поскорее покинуть давно лишенный ее веры храм.
— Возьмитесь за руки, — со вздохом и явным осуждением во взгляде сдался священник.
Жених с видимой неохотой протянул ей раскрытые ладони. Амелия без колебаний вложила в них свои. Как ни странно, неприятных ощущений не последовало, несмотря на то что у него были голые руки, а у нее перчатки из тончайшего кружева. Обычная теплая сухая кожа: не приятно, не противно — терпимо.
Священнослужитель взял с алтаря золотые ленты и шагнул к «забракованным», как очень точно, по мнению Амелии, высказался Монтегрейн. Обвязал ее запястье, отрезал громоздкими ножницами лишнее, повернулся к жениху. Монтегрейну пришлось приподнять рукав, и Мэл заметила след от ожога с внутренней стороны его левого запястья. Как удачно, что она сама надела перчатки. Ее шрамы вряд ли можно было бы счесть за боевые ранения.