"Фантастика 2025-87". Компиляция. Книги 1-26

Наконец, де Лонвийе, немного успокоившись, вытер платком выступившие слезы и, все еще посмеиваясь, сказал:

— Вы… вы серьезно? Вы предлагаете мне… разделить с вами… то, чего еще нет? И вы думаете… что я соглашусь?

Он снова рассмеялся, но на этот раз в его смехе не было веселья. Это был смех человека, который понял, что имеет дело с полными идиотами.

— Господа, — произнес он, когда приступ смеха прошел, — вы, видимо, забыли, с кем имеете дело. Я — губернатор Тортуги, а не торговец с рынка. Я не продаю своих людей, и уж тем более не верю английским обещаниям. Особенно обещаниям тех, кто снес голову своему королю!

Он сделал паузу, обводя англичан тяжелым взглядом.

— Вы знаете, сколько раз Англия нарушала свои договоры? — продолжил он, повышая голос. — Сколько раз вы предавали своих союзников, сколько раз вы обманывали своих врагов? Ваше слово не стоит и ломаного гроша! И вы думаете, что я поверю вам на слово? Что я предам своего капера ради призрачной доли в каких-то мифических сокровищах?

Он снова рассмеялся.

— Вы ошиблись адресом, господа, — сказал он, вставая из-за стола. — Здесь вам нечего ловить. Передайте своему Кромвелю, что Франция не торгует своими людьми.

Рид медленно переглянулся с напарником.

— Вы пожалеете об этом, губернатор, — процедил он сквозь зубы. — Вы совершаете большую ошибку.

Де Лонвийе скрестил руки на груди и усмехнулся.

— Угрозы, мистер Рид? — спросил он с издевкой. — От человека, который только что потерпел сокрушительное поражение? Не слишком ли вы самонадеянны?

Рид сжал кулаки, но промолчал. Он понимал, что де Лонвийе прав. Они проиграли этот раунд. Их предложение было отвергнуто, причем в самой грубой форме. Но он не собирался сдаваться. У него был еще один козырь в рукаве.

— Мы предлагали вам сделку, губернатор, которая могла бы принести пользу обеим сторонам. Но вы отказались. Вы выбрали конфликт. Что ж, будь по-вашему.

Он сделал паузу, выдержал взгляд де Лонвийе, и продолжил, понизив голос:

— У нас есть и другой вариант. Более… убедительный.

Де Лонвийе напрягся. Что-то в тоне Рида заставило его насторожиться.

— Что вы имеете в виду? — спросил он, приподняв бровь.

Рид медленно, с наслаждением, произнес:

— Жизнь в обмен на жизнь, губернатор. Жизнь вашей дочери… в обмен на жизнь капитана Крюка.

Слова упали, взрывая тишину кабинета. Де Лонвийе не верил своим ушам. Он ожидал чего угодно — новых угроз, новых предложений, даже объявления войны, — но не этого. Не упоминания Изабеллы.

— Что вы сказали? — прошептал он.

Кокс, стоявший позади Рида, побледнел. Он не одобрял этот ход, но молчал, не решаясь перечить своему напарнику. Рид же, видя эффект, который произвели его слова, удовлетворенно усмехнулся.

— Вы все прекрасно слышали, губернатор, — сказал он. — Ваша дочь, Изабелла. Прекрасная, смелая, дерзкая… Она сейчас в надежных руках. И останется там до тех пор, пока вы не согласитесь на наши условия.

Де Лонвийе охватила ярость. У него потемнело в глазах. Он забыл о дипломатии, о политике, обо всем на свете. Он видел перед собой только лицо этого англичанина, который посмел угрожать его дочери. Ему хотелось одного — разорвать его на куски.

— Вы похитили мою дочь? — прорычал он, с трудом сдерживая себя. — Вы посмели…

Рид прервал его, подняв руку.

— Не будем называть это похищением, губернатор, — сказал он. — Скажем так… временное перемещение в безопасное место. Она в полной безопасности, уверяю вас. И вернется к вам целой и невредимой, как только вы выполните наши требования.

Де Лонвийе был готов броситься на англичанина, несмотря на то, что тот был моложе и, вероятно, сильнее.

— Где она? — дрожащим от гнева голосом, спросил он. — Что вы с ней сделали?

Рид не ответил. Он только смотрел на де Лонвийе, наслаждаясь его бешенством. Он знал, что попал в самую больную точку.

— У вас есть время подумать, губернатор, — сказал он, наконец. — До завтрашнего утра. Если к этому времени мы не получим от вас положительного ответа… Что ж, боюсь, вы больше никогда не увидите свою дочь.

Он развернулся и, не дожидаясь ответа, вышел из кабинета, оставив де Лонвийе одного. Кокс, бросив на губернатора последний взгляд, полный сожаления и, возможно, даже сочувствия, поспешил за ним.

Де Лонвийе стоял, не двигаясь, еще несколько минут, глядя на закрытую дверь. Потом он медленно опустился в кресло. Он был раздавлен. Он был в ярости. Он был готов убить этих англичан своими руками. Но он ничего не мог сделать.

Он закрыл лицо руками.

Он сидел так долго, не зная, что делать.

Конец интерлюдии.

Глава 17

Я спускался по скрипучим ступеням в трюм «Принцессы Карибов», крепко сжимая абордажный крюк, который давно стал моим верным спутником. Здесь, внизу, было темно и сыро. Единственный фонарь, подвешенный к балке, качался от движения корабля, бросая тусклый свет на деревянные стены и цепи, звякающие в углу. Пятый день шел с тех пор, как мы потопили тот проклятый английский галеон, а вместе с ним заполучили груз, который я до сих пор не знал, как разгадать: Филиппа Сидни и Маргарет де Бошан, моих бывших товарищей, ныне — пленных. Их молчание злило меня, но пора переходить к жесткому методу добычи информации и вытрясти из них хоть что-то.

Мой боцман уже ждал внизу, держа в руках второй фонарь. Его угрюмая физиономия казалась еще мрачнее в полумраке. Он молча кивнул мне и отодвинул засов на тяжелой двери, за которой сидели пленники. Я шагнул внутрь, стукнул крюком по косяку — звук эхом разнесся по трюму, — и рявкнул:

— Ну что, дамы и господа, поговорим? Что вы знаете о сокровищах Дрейка? Зачем вас сюда занесло? И не вздумайте юлить — я не в настроении для игр!

Филипп ощерился. Его худое лицо, покрытое щетиной, исказилось от злости. Он выпрямился и бросил с издевкой:

— Ты, Крюк, все тот же наглец. Думаешь, раз нацепил капитанскую треуголку, то можешь нас запугать? После того, как ты нас кинул на Монито, оставив с жалкими огрызками золота, я тебе ни слова не скажу.

Его голос дрожал от обиды. Монито — тот остров, на котором мы раскопали сундук с сокровищами и ящик Дрейка, — до сих пор стоял между нами костью в горле. Я тогда поделил добычу по-своему, вернее по условленному уговору: золото — всем, драгоценности — мне. И это они еще про ящик Пандоры не знали. Для Филиппа это было предательство, а для меня — справедливость. Я сдержал желание врезать ему и повернулся к Маргарет. Она сидела на ящике в углу, скрестив руки, ее волосы утратили лоск, а на губах играла холодная усмешка. Она выглядела спокойной, почти равнодушной. А ведь ей тут было очень плохо. Она даже в «уборную» шла под конвоем. А чтобы умыться и причесаться — надо было помечтать.