"Фантастика 2025-92". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
Его ликвидировали год назад.
И вот теперь я нос к носу сталкиваюсь с ним в центре Питера, на великосветской тусовке.
И это еще цветочки, как говорил отец Прохор. Ягодки пойдут, когда Ахмед меня узнает…
— Лёксик, ну ты чего застрял? — капризно протянула Антигона. — Амадей ждёт, а ты тут охраннику глазки строишь.
Ахмед опустил детектор.
— Вы пришли к Амадею? — он говорил по-русски очень чисто, с чуть заметным московским аканьем.
— Ну натурально, — Антигона схватила меня за руку и
— А почему не приехали раньше? — бдительный Ахмед не спешил принимать подсунутую к самому носу ладошку. — Почему не прошли через служебный?
— Нам в последний момент позвонили, — состроила гримаску Антигона. — Обещали хороший навар. Но если вы против — мы можем и уйти. Такого лабуха, как Лёксик, любая кантина с распростёртыми объятиями примет.
Мы демонстративно шагнули к двери.
— Ладно, проходите, — Ахмед, к моему глубочайшему удивлению, совершенно забыл про металлодетектор. — Если сам Амадей…
— Сам, сам, не сомневайся, — Антигона жеманно улыбнулась. — Где-то через часик спустись за кулисы. Потом детям будешь рассказывать, что самого Кеглевича слушал.
— Кеглевич? — недоверчиво спросил я, когда Ахмед остался позади. Коридор был узкий, длинный, на другом его конце колыхался тяжелый кожаный занавес, из-за которого доносилось тоскливое завывание ситара. — Клавишник?
— Надо же было что-то нести, пока ты стоял, как дубина, — проворчала девчонка. — Ты что заколдобился? Духа увидел?
— Практически, — не стал отпираться я. — Как он меня не узнал — ума не приложу.
— А еще маскироваться не хотел, — похвасталась Антигона.
Отодвинув завесу, мы проникли в зал.
Это было старинное бомбоубежище. Низкий потолок, толстые бетонные колонны. Клетушки, на которые раньше делилось помещение, срезаны болгаркой, но неровные швы не заглажены, и остро щетинятся арматурой.
Жуть.
Свет мигает в рваном ритме, где-то впереди, в неверных всполохах — сцена, обтянутая малиновым плюшем.
Публика разношерстная: пожилые девушки в огромных серьгах до плеч, папики с цепочками, деловито поглядывающие на «Вишероны» и «Патек Филипы»; какие-то скинхеды, в кожанках, при шипах и татухах, хипстеры в таких же, как у меня, брючках и обтягивающих свитерках…
Многие были в карнавальных костюмах. Среди них — Сильвер в шелковом красном платке, с попугаем, Распутин, при шелковом цилиндре, бакенбардах и фраке, Екатерина в кружевной треуголке, в кринолине, подметающем пол. Лицо её настолько густо набелено и усажено мушками, что различить настоящие черты не представляется возможным…
Среди публики, разнося шампанское, сновали белофрачные официанты. Папики держали фужеры, словно жестяные кружки с чифиром. Скинхеды — двумя пальцами за ножку, с мизинцем на отлёте…
Хипстеры шампанское не пили, для них была зелёная мутная бурда в пробирках.
— Ничего не ешь и не пей, — еще раз повторила
Антигона. — Во всём могут быть наркотики.— А что делать-то? — на таких тусах я никогда не бывал.
— Ты что, забыл? — Ты — новый клавишник. Иди на сцену и присмотрись к инструменту.
— Да ты с ума сошла! — я кричал шепотом, чтобы никто не услышал. Впрочем, бомонд, разбившись на группки, был занят собой… — Откуда ты вообще узнала, что я играть умею?
— Мне Алекс сказал, — Антигона захлопала ресницами. — Приказал проработать доступ… Ты что же думаешь, нас сюда за просто так пустили?
— Ты хочешь сказать, это была хитроумная цепочка спланированных действий?
— Ясен перец! Я целый день угробила на твою легенду! Даже в инете страничку создала: Александр Кеглевич, знаменитый пианист… Потом почитай. Ржачно вышло.
— Да ты с ума сошла! Я за фоно со школы не сидел.
— Расслабься. Талант не пропьёшь. Я же видела, какие ты концерты играл…
— Где ты могла их видеть?
— Ну ты с Урала. В инете, где же ещё?
Я закрыл глаза. Всё это было в далёком прошлом. Тогда ещё была жива мама. Я учился в престижной школе с музыкальным уклоном и выступал. У меня размах пальцев — полторы октавы…
А потом мама умерла и мы с отцом уехали из Москвы. Доучивался я в обычной школе в Ростове, с гопниками и детьми бандюков.
— Иди, потренируйся, — с неженской силой Антигона толкнула меня в направлении сцены. — Шоу скоро начнётся.
Сцена была импровизированная, из каких-то ящиков, похожих на сосновые гробы. В глубине поблёскивала ударная установка, мирно спал прислонённый к стене контрабас, а в центре, как султан средь томных наложниц, раскорячился концертный «Стейнвей».
Взобравшись на гробы, я робко притронулся к белоснежной полировке. По пальцам пробежала дрожь, передалась грудине, и сердце сладостно и испуганно бухнуло. Открыв крышку, я легко пробежался по клавишам.
Пальцы, конечно, деревянные, и чтобы их нормально размять, понадобится не один час, но вряд ли среди публики отыщется кто-то, кто обратит внимание на подобные тонкости…
— Ты новый лабух? — голос шел из-за спины. Я обернулся. Уткнулся носом в собственного клона — хвостик, очки, борода, розовые джинсы…
— Лёксик.
Руки я протягивать не стал. Изобразил пальцами бледную медузу. Пианист бережёт в первую очередь руки…
— Жордик, — мне достался такой же жеманный всплеск бледной медузы. — Ты что предпочитаешь: черёмуховый смузи или сельдереевый сок?
— Тапинамбур.
Мой выбор сразил Жордика наповал.
— Ты пока поиграй тут, разомнись, — предложил он. — А мы поищем.
И я стал играть.
Для начала — Малера. Две девушки, в джинсах-клёш и коротких маечках, вышли на импровизированный танцпол перед сценой и принялись колыхаться, прикрыв глаза, прижимаясь животами друг к другу и повесив руки по бокам туловища. Как змеи под дудочку факира…
Войдя во вкус и чувствуя, как хрустят суставы, я перешел на Болеро — произведение мрачноватое, зато как нельзя лучше подходящее обстановке. Контрабас за спиной проснулся и подхватил ритм густым раскатистым басом.