"Фантастика 2025-92". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
— Это все? — спросил Тарас вслух. Один из оборотней потряс ушами и фыркнул. — Хорошо, — он обернулся к Алексу. — Все в сборе.
— А как же Зоя?
Мне было непонятно и удивительно равнодушие к бывшей избраннице как Алекса, так и Тараса. Если между ними была такая страсть, что двое друзей посчитали лучшим расстаться, чем соперничать, почему сейчас они так бессердечны?
— С ней Махендра, — сообщил Секундра Дасс. — Не беспокойтесь. Всё будет в порядке.
Честно говоря, про Зою я спросил, испытывая угрызения совести. Но основной моей заботой были другие стригои:
Я не был ещё настолько опытен, чтобы на ходу отделить зёрна от плевел. Оставалось единственное: вывести семью из-под удара заранее.
И ещё: я знал, что потрачу на это свои последние силы. Права на ошибку просто не будет.
— Можно? — мои ладони горели от нетерпения. Круг сузился до нескольких метров, и сейчас напор нежити, практически в одиночку, сдерживали богомолки отца Прохора. Эти безымянные для меня женщины в чёрных платках творили невозможное.
Растянув между собой невидимое плетение, они держали его, как бельевую верёвку, замыкая круг, в котором стояли мы. Стригои графа напирали на эту верёвку, сгорая в безмолвных чадящих вспышках, но разорвать не могли.
— Погоди, — сказал Алекс, а потом подошел ко мне, обнажил руку по локоть и резанул ножом себе по запястью.
Сзади тонко вскрикнула Амальтея.
— Вы что, с глузду двинулись, шеф? — прямо спросила Антигона. — Так может, вы погодите, не будете демонстрировать этого прямо щас, а то нам победу не засчитают.
— Пей, — не обращая ни на кого внимания, Алекс поднёс руку к моему лицу. Запах крови ударил в нос, пленительный и манящий. Я отшатнулся. Замотал головой, совершенно не понимая, что происходит. — ПЕЙ! — приказал шеф и ткнул свою царапину мне в рот.
Господь свидетель: если кто и может удержаться, и не начать пить, когда от голода и слабости подгибаются ноги, когда в глазах темнеет от сознания собственного бессилия и обречённости, и кровь уже размазана по губам, и буквально сама течёт на язык… То это — не я.
Припав губами к запястью Алекса, я слышал, как за спиной кто-то с всхлипом и чмоканьем сглотнул.
— Спокойно, Валентин, — послышался властный окрик Тараса. — Тебе жертвы не предлагали.
Лишь сделав несколько глотков, я распробовал кровь шефа на вкус. Вероятно, это случилось потому, что он был человеком, и кровь его не слишком отличалась от крови других людей: гемоглобин, кровяные тельца, немного соли и сахара, немного железа… Я мог бы определить, что шеф ел на завтрак — если бы он удосужился позавтракать.
Но вот энергия, её наполняющая — это совсем другое дело. Она была…
Наверное, так бы я себя чувствовал, если бы попробовал выпить радугу.
Усталость схлынула, словно я принял горячий душ, выспался и вдобавок схомячил громадный стейк, две порции жареной картошки, шоколадный молочный коктейль и двойной эспрессо.
Да, именно так я себя и чувствовал: немного осоловевшим и ленивым. Как спящий лев.
— Всё, — сделав над собой усилие, я оттолкнул руку Алекса и вытер губы. — Спасибо.
— Браво, мон шер ами, — интимно подмигнул Тарас. — Ты вошел в клуб избранных: нечасто Алексис даёт
попробовать себя на вкус…Ну почему всё, что говорит этот древний стригой, кажется фривольным и слегка нарушающим рамки приличий?
— Ты просто ему завидуешь, дружок, — Алекс перетянул руку носовым платком, и как ни в чём ни бывало, застегнул манжету на рубашке.
— Ещё бы, — Тарас гордо задрал подбородок. — Я вот ни разу не удостаивался такой чести.
— Может быть потому, что ты ни разу не попросил?
— А вот это уже обидно, — надул губы древний стригой. — Почему для одних правом является то, что для других — привилегия?
Я не стал слушать, что ответит Алекс.
Наклонившись, проскользнул под плетением богомолок, и оказался снаружи защитного круга. Сила бурлила во мне, как раскалённый гейзер. И если я не найду ей выхода, то просто взорвусь.
За моей спиной, но не пересекая защитного круга, встал шеф. Я чувствовал его несгибаемую волю, его напор — и это придало мне уверенности.
Наконец я был готов сделать то, что мы с Алексом задумали накануне.
Над омрачённым Петроградом
Дышал ноябрь осенним хладом…
Шеф декламировал негромко, вполголоса, и казалось, стихи эти предназначены лишь для меня. Лишь для меня звучат чеканные строки, и только моё сердце бьётся в одном с ними ритме.
Плеская шумною волной
В края своей ограды стройной
Нева металась, как больной
В своей постеле беспокойной…
Нахмуренное небо выдало порыв мокрого тяжелого ветра — словно влажным полотенцем хлестнуло в лицо.
… Уж было поздно и темно
Сердито бился дождь в окно
И ветер дул, печально воя…
С последними его словами на арену низвергся ливень. Он хлынул сразу, плотной тяжелой стеной. Он скрыл бесконечные фаланги стригоев, заглушил их кровожадные вопли, истошный вой, тяжелый топот.
Я закрыл глаза. Перед веками поселилась темнота, и не осталось в этой темноте ничего: только дождь, и я.
За спиной тихо звенел огненно прочерченный круг, в который я пробраться не мог — в нём была тихая, как глаз тайфуна, тьма.
На поле же рассеянно светились гнилушки, поганки, огоньки святого Эльма — крошечные светильники, поддерживающие не-жизнь умертвий, воскрешенных кровью графа.
Набрав в грудь воздуху, я смог дотянуться своей волей до самых дальних краёв поля, туда, где всё ещё стояли нетронутые ряды свежих стригоев.
Я видел, я чувствовал незримые ниточки, которые связывали умертвий с Фёдором Михайловичем.
А потом я вытянул руки, и принялся обрывать эти ниточки.
Уши резануло пронзительным воем.
Почуяв близкую гибель, умертвия нахлынули на меня, словно душная разлагающаяся волна, но тут же растворились, растаяли мокрым пеплом: оказывается, одно лишь прикосновение ко мне несло им смерть.
Время шло. Я рвал пучки огромными охапками, играл на них, как на струнах старой прогнившей гитары. А в это время стригои атаковали наш периметр.
Граф послал всех, всё, что у него осталось, на противоположную от меня сторону, и бросил на плетение богомолок.
И женщины не выдержали.