"Фантастика 2025-96". Компиляция. Книги 1-24

Когда она достигла вершины, её крик прорезал тьму, но Зеркон не стонал – он выл. Это был звук не человеческий, не принадлежащий этому миру – первобытный, древний, жуткий.

Но даже это не заставило её испугаться. Она закрыла глаза, запоминая это мгновение, зная, что никогда ничего подобного не испытает, потому что этой ночью с ней был не Паша.

Утро наступило без предупреждения, как и полагается в этом мире: без огненных знаков на небе, без парада тёмных сил. Простой серый московский рассвет, пахнущий дождём, несвежим кофе и отчаянием. Зеркон открыл глаза, прислушался к новым ощущениям, потянулся, осознав, что его новое тело по—прежнему мерзкое, и со вздохом принял неизбежность. Раз тело есть, его нужно использовать.

Паша Коркин, человек, которого он только что вытеснил из собственной жизни, провёл бы утро привычным образом: проснулся бы за три минуты до звонка будильника, тоскливо посмотрел в потолок, осознав, что снова надо на работу, оттянул бы момент подъёма, а затем, матерясь, начал бы собираться в спешке. Но сегодня Паша уже не владел ситуацией.

Зеркон не спешил. Он оделся медленно, с явным презрением к костюму, который висел на нём, как чужая кожа. Оценил в зеркале серое, заурядное лицо, криво улыбнулся и пошёл на работу, размышляя, что же можно сделать с этим жалким офисом, где каждый час – пытка для живых, а каждый рабочий день – крохотное самоубийство.

Дорога до офиса прошла в созерцании людей, суетящихся, стремящихся туда, куда им не хочется. Кто—то спешил к метро, кто—то нервно грыз пластиковый стаканчик с кофе, кто—то ругался в телефон, а кто—то просто стоял с потухшим взглядом, глядя в асфальт, словно искал смысл жизни в трещинах между плитами. Зеркону это нравилось.

Вход в офис встретил его привычной картиной: турникеты, сканеры, бесполезная охрана, вяло делящая друг с другом утренний выпуск сплетен. Коркин всегда чувствовал здесь себя куском картона, который проскальзывал между системами контроля, не оставляя следа. Зеркон же чувствовал себя богом в игрушечном мире.

Он вошёл в кабинет, где уже сидели такие же безликие менеджеры, словно тщательно расставленные друг напротив друга, чтобы вместе умирать от скуки. Никто не обратил на него внимания – разве что один коллега, посмотрев с дежурной тоской, пробормотал:

– О, Пашок, живой? Вчера как помятый был…

Зеркон не ответил. Он медленно прошёлся между столами, разглядывая людей, как коллекцию насекомых под стеклом. Эти маленькие, несчастные существа изо дня в день прожигали свои жизни ради бонусов и KPI, мечтая о выходных, которые и так проходили впустую.

Когда он подошёл к своему рабочему месту, сидевший рядом коллега, хмурый мужчина в рубашке с короткими рукавами, задумчиво постучал по клавиатуре и бросил очередную банальность:

– Сегодня пятница, пацаны, осталось немного потерпеть.

Зеркон посмотрел на него, покачал головой и пошёл дальше. Его начало раздражать это место. Вчерашний мир был хаотичным, живым: он вырывал людей из привычных рамок, заставлял визжать, корчиться, задыхаться в восторженной панике. А здесь – только офисные глупцы, которые уже похоронили себя заживо.

Но не всё потеряно. Впереди интересное развлечение: в коридоре появился начальник.

Григорий Семёнович, большой человек с ещё большей самоуверенностью. Лет пятьдесят, с жирной шеей, коротким носом и взглядом человека, который искренне убеждён, что он нужен этому офису. Он начинал с продажника, прошёл через кучи бесполезных курсов «Как вести за собой людей» и теперь ощущал себя царём маленького, но лично ему подконтрольного государства.

Его жирные пальцы всегда нервно барабанили по столу. Он раздавал замечания, словно разбрасывал объедки голубям, а в глазах у него всегда читалось непоколебимое знание, что сотрудники – это бараны, которых нужно гнать.

– Коркин! – прорычал он, увидев Зеркона.

Тело Паши Коркина замерло, но разум Зеркона едва удержался от смеха.

– Ты опять бухал, Паш?! – начальник сделал шаг вперёд, и запах дорогого, но отвратительно резкого одеколона ударил в нос. – Ты на себя в зеркало смотрел? Рожа опухшая! Что, думаешь, раз пятница, можно расслабиться?

Зеркон выдержал паузу, разглядывая его:

– А ты смотрел на себя в зеркало? – спросил он ровным голосом.

Григорий Семёнович моргнул, явно не ожидая сопротивления.

– Чего?!

– Ну, просто интересно… Ты когда—нибудь видел себя со стороны? – Зеркон сделал шаг ближе, заглядывая ему в глаза.

На секунду что—то дрогнуло в сознании начальника, но он быстро подавил это ощущение и снова взял тон агрессивного доминатора:

– Ты мне зубы не заговаривай! – он ткнул в грудь Паши указательным пальцем. – Ты работаешь в моём отделе, и, если я говорю, что ты плохо выглядишь, значит, ты плохо выглядишь!

Зеркон вздохнул:

– Григорий Семёнович… – голос его стал мягким, почти успокаивающим. – Знаешь, что тебе нужно сделать?

Начальник прищурился:

– Что ещё за…

– Съешь свой галстук.

Комната замерла. Зеркон даже не использовал силу – просто сказал.

На лице Григория Семёновича мелькнуло недоумение, затем страх, затем нечто новое. Его руки медленно поднялись к шее, пальцы дрогнули, потянулись к узлу дорогого тёмно—синего галстука с золотыми полосками.

Секунда – и он начал развязывать его.

Зеркон видел, как по лбу начальника выступил пот. Лицо его начало дергаться, внутреннее сопротивление росло, но что—то неумолимо вело его дальше. Он расстегнул узел, выдернул ткань из—под воротника рубашки.

– Григорий Семёнович? – осторожно спросил один из сотрудников, наблюдая, как их грозный босс теперь стоит, сжимая свой галстук в руках, словно это было самое важное решение в его жизни.

Но он уже не слышал. Он знал, что должен сделать. Первый укус был неловким. Ткань была плотной, грубой, но он должен был продолжать.

Второй укус стал глубже. Он зажевал край галстука, словно его жизнь зависела от этого, ел.

Рот его наполнился волокнами, язык зашуршал по ткани, зубы с трудом справлялись с плотным материалом. Кожа на лице побледнела, но он продолжал, несмотря на рвотные спазмы, несмотря на капли слюны, стекающие по подбородку.

Вокруг стояла мертвая тишина. Сотрудники смотрели, забыв дышать.

Григорий Семёнович теперь дрожал, глаза его налились слезами, лицо исказилось от ужаса, но он не мог не есть. Зеркон наблюдал, и наслаждался.

* * *

Бордели, как известно, бывают разные. Где—то их называют салонами, где—то элитными домами развлечений, но в основе своей они все одинаковы – помещения, в которых гаснут мечты, сыплются обещания и торгуют иллюзией наслаждения.

Этот бордель был худшим из всех возможных вариантов.