"Фантастика 2025-96". Компиляция. Книги 1-24

Золотой отблеск, которым сияли колонны, не был отражением привычного света. Он казался теплым и текучим, но при этом не грел, оставаясь холодным, мёртвым сиянием заточённого великолепия.

Вместо привычных дверей перед Дмитрием распахнулся вход, уходящий вглубь черноты, как зияющая пасть, приглашающая погрузиться внутрь.

Огромные окна без стекол открывали панорамный вид на океан тёмных паров. Они казались прорезями в самой реальности, словно за их пределами не было воздуха, а лишь бесконечная бездна.

Дмитрий почувствовал что—то странное, когда приблизился к зданию. Будто внутри него затрепетало новое ощущение, не свойственное прежней жизни. Дом ждал его. Или, возможно, он уже был его частью.

Как только Дмитрий переступил порог, мир внутри дома изменился, будто раздвинул границы реальности. Пространство не просто окружало его – оно принимало, обволакивало, впитывало, словно существовало только для него и теперь ждало, когда он осознает свою новую суть.

Воздух внутри оказался плотным, насыщенным, он давил не физически, а иначе – его невозможно было вдохнуть полной грудью, как будто сам дом решал, сколько позволить ему забрать из себя. Запах в помещении не походил ни на что привычное – влажный, чуть смолистый, с примесью чего—то пряного, он был слишком интенсивным, но не отталкивающим, скорее наоборот – опьяняющим, медленно размывающим границы мысли.

Пол под ногами отражал пространство с искажениями, будто зеркальная поверхность из чёрного мрамора не просто фиксировала реальность, а перемалывала её, пропускала сквозь себя, создавая тревожные отражения. В глубине этого блеска, в тончайших прожилках мрамора текли светящиеся линии, они дрожали, едва заметно пульсировали, словно что—то под этой твердой гладью дышало, жило своей скрытой жизнью. Их мерцание не подчинялось случаю – свет двигался в такт чему—то, что находилось за пределами понимания, будто повторяя удары огромного невидимого сердца, раскинувшего свои сосуды под всей громадой Лифтаскара.

Пространство не имело привычных стен. Колонны, уходящие вверх, где вместо потолка висела плотная чернота, обрамляли помещение, и свет фонарей снаружи отбрасывал на них кривые тени, движущиеся не туда, куда следовало бы.

В центре спальни, на пересечении светящихся линий пола, возвышалась массивная кровать, но назвать её просто ложем было недостаточно. Это было великолепное возвышение, трон для ночи, место, предназначенное не для отдыха, а для ритуалов, для поклонения, для слияния тел в бесконечных поисках наслаждения. Золотая и чёрная ткань, покрывавшая её, казалась влажной, но не от воды, а от впитанного жара, от следов множества тел, что находились здесь прежде. Под ней скрывались толстые, почти живые матрасы, мягкость которых была неестественной, как будто они вбирали в себя плоть, а не поддерживали её.

Вокруг кровати были расставлены массивные кресла и диваны, но их форма не была удобной для простого времяпрепровождения, она подчинялась изгибам человеческого тела в момент желания. Материя этих предметов вбирала тепло кожи, но не отдавалась прохладой, и, прикоснувшись к бархатистым поверхностям, можно было почувствовать, как они слегка подрагивают, словно обволакивая сидящего, словно понимая его плоть.

На стенах не было пустых мест. Все они покрывались фресками, только эти изображения не просто украшали пространство – они подчиняли его, создавали ритуальную атмосферу, где не было случайных взглядов или лишних линий.

Здесь не было сцен насилия, здесь не было крови, здесь не было смертей, но и свободы здесь тоже не существовало. Всё, что изображалось на стенах, было исполнено странного, неестественного восторга, но восторга подчинённого, лишённого воли, растворённого в общем движении ритуального поклонения.

Фигуры, выгравированные на фресках, не просто двигались в хаосе, а образовывали строгий, непрерывный поток. Их тела сплетались воедино, подчиняясь единому ритму, которому нельзя было сопротивляться. Они были счастливы, но это было счастье без осознания, без выбора, без мыслей. Их губы разомкнулись в безмолвных молитвах, их руки тянулись вперёд, стремясь коснуться неподвижной, гигантской фигуры, сидящей на троне.

Эта фигура занимала центральную часть изображения, доминируя над пространством, не требуя движения, не нуждаясь в словах или жестах. Она просто была, и её присутствие наполняло всё вокруг собой, безоговорочно, неизбежно, безраздельно.

Голова Дмитрия слегка закружилась, когда он перевёл взгляд. Фреска будто двигалась, но это движение было неуловимым, словно возникало где—то на границе его сознания. Он моргнул, пытаясь вернуть резкость восприятию, но ощущение не исчезло – наоборот, оно только усилилось. Ему показалось, что тени на изображениях изменились, что лица существ, склоняющихся перед владычицей, на мгновение обрели человеческие черты, слишком знакомые, слишком живые.

Но прежде, чем он успел осознать изменения, всё вновь вернулось в прежнее состояние – фигуры исчезли в общем узоре, слились с фреской, став лишь ещё одним элементом ритуала, подчинившего себе стены этого места. Дмитрий с усилием оторвал взгляд, но осознание того, что он увидел, уже проросло в глубине его сознания, цепко впиваясь в разум липкими, неотвязными образами, которые невозможно было стереть или забыть. Ему казалось, что само пространство впитало его впечатления, сохранило их, а стены, пол и воздух наполнились его мыслями, становясь ещё более чуждыми, пропитанными знанием, которое он не хотел принимать, но уже не мог отвергнуть.

Этот дом не был убежищем, не был пристанищем, не был укрытием. Он не предлагал безопасности, не создавал уюта, он существовал лишь для одной цели – растворять тех, кто попадал внутрь, делать их частью ритма, подчинять, сливаться с тем, что уже было здесь до них.

Шагнув вперёд, Дмитрий почувствовал, как пространство вокруг сжалось, будто ощутив его движение. Воздух стал гуще, а стены, казалось, приблизились, прислушиваясь к нему, оценивая его, вбирая его присутствие в себя.

Он больше не был гостем. Дом начал свою работу.

Дмитрий почувствовал странное напряжение, когда демоницы подвели его к ещё одной части дома. Здесь не было роскоши, не было великолепия – только угрюмое, гнетущее ощущение безвозвратной пустоты. В воздухе висела тишина, но она не была благословением – скорее, она ощущалась как искусственно созданный вакуум, откуда были изгнаны даже следы желания говорить.

Перед ним застыли фигуры – десятки, если не сотни обнажённых тел, мужских и женских, расположенных вдоль стен, неподвижных, безвольных. Они не спали, но и не бодрствовали. Их глаза не моргали, не искали взглядом присутствующих, они просто находились там – как безликие манекены, но дышащие, живые, лишённые души.

Лилитара улыбнулась. Её взгляд оставался мягким, почти заботливым, когда она плавно скользнула вперед, медленным движением касаясь плеча ближайшей женщины.

– Это твои слуги, – произнесла она тоном, словно сообщала о каком—то важном, но вполне обыденном привилегии, как о новой паре обуви или дорогом вине, которое теперь было в его распоряжении.

Дмитрий почувствовал странную дрожь внутри. Отвращение ли это? Или нечто другое?

– Бывшие люди, – тихо добавила Сальфира, глядя на него с любопытством. – Но их больше нет. Осталась только оболочка, только функция.