"Фантастика 2025-96". Компиляция. Книги 1-24

Протокол экстренной эвакуации активировался одновременно. В стенах заработали скрытые механизмы: двери должны были заблокироваться, а система тоннелей – открыться, обеспечив ему быстрый выход. Всё, что оставалось, просто выиграть несколько секунд, и он выйдет отсюда прежде, чем противник поймёт, что произошло.

Но ничего не происходило так, как он рассчитывал. Все сценарии, которые он выстраивал в голове, все защитные механизмы, которые он заранее продумывал, не срабатывали так, как должны были. Не было привычного алгоритма противостояния, не было даже самого противостояния.

Миркан не двигался. Он не атаковал, не пытался прорваться сквозь барьер, не делал даже попытки изменить ситуацию. Он просто стоял, ждал, наблюдал. В этом молчаливом наблюдении была не просто угроза, а нечто куда более страшное – уверенность в том, что время уже не имеет значения, что исход давно предрешён. Симеон знал, как действовать против врага, но теперь он столкнулся не с врагом, а с явлением: с чем—то, что не требовало нападения, потому что его присутствие уже само по себе было разрушительной силой.

Проблема началась раньше, чем Симеон осознал её. Он не сразу почувствовал, как нечто невидимое начало разъедать его пространство. Сначала это было всего лишь ощущение, слабый диссонанс в восприятии, но затем реальность дрогнула, словно под ногами ушла почва, как если бы весь мир подстраивался под иную логику, неподвластную его разуму.

Ощущение было едва уловимое, но неотступное, словно вибрация в глубине реальности. Затем дрогнул пол, но это не была реакция защиты, не было следствием её активации. Нет, это было что—то другое.

Он не слышал привычного гула механизмов, не чувствовал ровного пульса системных расчётов. Пространство стало иным, стало зыбким, текучим, как если бы сама основа, на которой строился этот кабинет, начала рассыпаться.

Энергетический барьер затрещал.

Вначале это были лишь незначительные колебания, словно перебои мощности. Но в следующую секунду Симеон увидел, как защита не просто дрожит, а начинает растворяться. Сеть энергополей не выдерживала.

Это был даже не сбой, не ошибка в системе, не просчёт, который можно было исправить. Происходящее не было атакой в привычном понимании – не было взлома, не было вторжения, которое можно было бы отбить. Это было нечто иное, чуждое самой природе его реальности.

Будто сама структура мира, в котором он жил, начала разворачиваться наизнанку, ломаясь, расслаиваясь, обнажая пустоту, которая всегда находилась по ту сторону вещей. Всё, что он знал, всё, на что рассчитывал, больше не имело значения – эта сила не просто проникла в его пространство, она его вытесняла.

Пространство не поддавалось законам, на которых строилась его защита. Не Миркан ломал её – сама реальность начала её отторгать. Симеон никогда не видел ничего подобного. Стены кабинета дрожали. Они не разрушались, но выглядели так, будто кто—то медленно вытирал их из реальности, оставляя за собой чистую пустоту.

Окна почернели, но это не было просто затемнением стекла, не было привычной игрой света и теней. В тот момент, когда его взгляд упал на них, он осознал, что там больше ничего не существовало. Ни улиц, ни фонарей, ни даже намёка на город за пределами здания. Всё исчезло, растворилось, будто никогда не существовало. Внешний мир перестал быть частью реальности, осталась лишь густая, бесконечная, вязкая тьма, и она не была пустотой.

Она двигалась – медленно, неуловимо, словно была не просто отсутствием света, а чем—то живым. Она дышала, колыхалась, испуская едва заметные пульсации, заставляющие воздух становиться плотнее, гуще, тягучей. Она смотрела на него – он не мог видеть глаз, но ощущение, что в этой чёрной бездне кто—то есть, что кто—то наблюдает за ним с безразличной неизбежностью, было невыносимым.

Симеон не понимал, что он видит. Он привык к власти, привык управлять людьми, а теперь смотрел в пропасть, которая не поддавалась его законам. Барьер перед ним всё ещё отражал кабинет, но он видел в нём нечто искажённое, будто комната уже больше не принадлежала этому миру. Этот кабинет уже не был его реальностью – он существовал лишь в отражении, и даже там его очертания медленно расплывались.

Он понимал, что его защита бесполезна, что всё, что он создал, теперь рушится, не поддаваясь никаким законам. Но осознание этого пришло слишком поздно.

Миркан сделал шаг вперёд, и пространство вокруг него дрогнуло, будто его шаги не просто перемещали тело, а сдвигали саму реальность. Воздух стал плотнее, глуше, словно комната, ещё секунду назад подчинявшаяся привычным законам, потеряла связь с миром снаружи.

Свет ламп колебался, дрожал, будто пытался сопротивляться, но постепенно терял силу, сужался до зыбких, неуверенных бликов, которые больше не давали тепла.

Вокруг Миркана начали мерцать тени. Они шли рядом, но запаздывали, повторяя его движения с секундной задержкой, искажая их, ломая очертания. Иногда они растягивались, теряя форму, становясь чем—то нелепым, уродливым, чуждым человеческому глазу, а иногда слишком точно копировали силуэт, как если бы сам воздух пытался создать ещё одного Миркана.

Пол задрожал, и шаги демона отдавались гулко, слишком тяжело для его лёгкого, скользящего движения, как если бы это не он двигался, а весь дом подстраивался под его ритм, дышал вместе с ним, отзывался на каждое изменение.

Энергетический барьер начал рассыпаться. Сначала это были едва заметные вспышки, дрожь тонких линий, затем всполохи синеватого света превратились в искры, а спустя мгновение пелена защиты распалась, как если бы её никогда и не было.

Симеон не двигался.

Он чувствовал, как воздух вокруг сгущается, чувствуя его, оценивая, проникая в кожу, но продолжал сидеть неподвижно, не давая себе дрогнуть. Только руки, сжимающие подлокотники кресла, выдавали напряжение – пальцы были слишком белыми, суставы напряжёнными, словно он сдерживал последнюю возможность вмешаться в ход событий.

Миркан остановился и наклонился ближе.

Его движение было почти ленивым, но в этой медлительности было нечто угрожающее, не требующее спешки, потому что время теперь принадлежало только ему.

Голос прозвучал тихо, но не в обычном смысле – это был шёпот, который невозможно было не услышать, словно сам воздух передавал его напрямую в сознание.

– Что ты говорил девушкам, когда отправлял их в Лифтаскар?

Симеон не ответил, но тьма, окружавшая кабинет, ожидала ответа.

Миркан поднял руку, и реальность начала рушиться, но не с треском, не с грохотом, не с вспышкой – мир просто переставал существовать. Цвета поблекли, линии предметов размазывались, теряя чёткость, как если бы кабинет, мебель, стены, сам воздух теряли свою форму, становились менее определёнными, менее значимыми, менее настоящими.

Всё вокруг стало бесцветным, словно художник, что однажды создал это пространство, вдруг решил стереть свои краски, оставив только серую, безликую тень. Кабинет больше не был кабинетом – теперь он выглядел как фотография, стареющая на глазах, выцветающая до тех пор, пока от неё не останется ничего, кроме нечёткого, призрачного силуэта в пустоте.