"Фантастика 2025-99". Компиляция. Книги 1-19

«Я не хочу, чтобы они проходили», – подумал он. Это была первая связная мысль с того момента, как Идменк умерла у него на руках.

Серый туман понемногу рассеивался, наполняясь призрачными, нелепо дергающимися контурами человеческих фигур. Голоса сливались в общий невнятный шум. Сделавшийся в одночасье плоским и черно-белым мир оживал, обретая объем и цвет. А с ним оживала и замороженная боль.

Он сидел привалившись к стене, в руке у него был стакан с водой, напротив стоял Понтефракт, бледный и еще сильнее всклокоченный против обыкновенного, а за ним толпились какие-то совершенно незнакомые люди.

– Где она? – услышал Кратов собственный голос, доносившийся словно со стороны.

– Наверное, уже в клинике, – сказал Понтефракт. – Здесь недалеко есть прекрасная муниципальная клиника. Но надежды нет, Костя. Она умерла сразу. Стрела из арбалета в основание черепа, какой-то варварский яд… – Он нахмурился и замолчал.

Высокий, изможденного вида человек в мокром плаще, навис над Кратовым.

– Ферн Брайс, – назвался он. – Я комиссар континентальной полиции города Тритоя. Вы должны дать показания…

– Что я должен дать? – вяло переспросил Кратов.

– Ничего, – быстро проговорил Понтефракт и оттер явно недовольного комиссара плечом. – Я позже сам все объясню полиции. Преступник известен, мотивы ясны…

– Юфманги? – с горькой миной осведомился комиссар Брайс и, получив утвердительный кивок, удалился.

– За что? – спросил Кратов. – Почему ее, а не меня?

– Это же юфманги, – словно извиняясь, промолвил Понтефракт. – У них свои законы. На Яльифре, где они живут, убийства за измену семейным узам в порядке вещей. Да что я вам рассказываю, вы же знали, на что шли. Наверное, он… супруг вашей женщины… уже сдался своему консулу. Ему ничего не грозит. Вот если бы он вас задел – тогда конечно…

Стакан с тонким звоном выпал из онемевших пальцев.

Кратов обхватил голову руками, уткнулся лицом в колени. Огромный ржавый и совершенно тупой нож где-то глубоко внутри пытался распилить его сердце на две половинки.

– Почему, почему, господи?!

Понтефракт торчал над ним истуканом, беспомощно шевеля конечностями.

«Время закончилось», – сказал прорицатель Вижу Насквозь.

«Я ее потерял. Потерял навсегда и безвозвратно. Я никогда больше не увижу ее. У меня ничего не осталось. Ничего… У меня не осталось даже ее портрета, даже самой пустяковой графии. Я обречен на то, чтобы с каждой минутой все сильнее забывать ее. Чем дольше я живу, тем сильнее от нее удаляюсь. У меня больше никогда ее не будет. Никогда, никогда, никогда…»

– Я не смогу жить без нее.

– Сможете, – покачал головой Понтефракт.

– Я не хочу жить без нее.

– Думаете, вы на Эльдорадо первый, кто связался с этими… сиреневыми феями?

– Я найду его, – проронил Кратов. – И, может быть, убью.

– Бросьте, – отмахнулся Понтефракт. – Что еще за галактическая вендетта! Даже и не думайте.

– Все равно, – упрямо сказал Кратов.

– Лучше еще разок сосчитайте до тридцати, – печально проговорил Понтефракт.

Кода

Спирин и Торрент уже куда-то исчезли. Пустая лужайка производила обманчивое впечатление тишины и покоя. Лишь со стороны Оронго доносился приглушенный расстоянием и пышными кронами Садового Пояса гул бурной и полнокровной городской жизни. Над головой, словно гигантские насекомые, проносились гравитры, а затем, едва не касаясь верхушек деревьев, медлительно и степенно проплыл рейсовый «огр» до Абакана, а может быть – до Иркутска. («Иркутск меня бы тоже устроил», – мечтательно подумал Кратов.) При небольшом напряжении глаз можно было различить выражения лиц пассажиров, облокотившихся о перила нижней палубы, и даже расслышать их голоса.

Вздохнув, он потащился в направлении дома. Его энтузиазм таял с каждым шагом. Не доходя до посадочного пятачка, он постыдно отвернул в заросли крыжовника. Пригибаясь и ступая бесшумно, приблизился к опасной зоне, раздвинул колючие ветки…

– Да я вам глаза выцарапаю, мадам! – взвинченным тоном говорила Марси.

– Не мадам, а мадемуазель, дитя мое, – с нажимом возражала Рашида. – И не стыдно ли будет лезть со своими коготками к женщине, которая годится тебе в матери?!

– Ах, простите, бабушка! – издевательски пропищала Марси. – Но разве пристало вам отбивать мужчину у внучки?!

Увы, ничто не свидетельствовало в пользу того, что этот конфликт мог самопроизвольно угаснуть…

«Что мешает мне подойти, рявкнуть на этих баб и призвать их к порядку и повиновению?! – тоскливо думал он, пятясь в самую гущу кустов. – Попробовал бы кто-нибудь решать мою судьбу без моего участия где-нибудь в Парадизе!.. Что ж это я здесь-то так развинтился? Вот возьму сейчас, вернусь и объявлю обеим: вы, красны девицы, как хотите, но мне нынче не до вас. И я вполне способен обойтись без вашего живого внимания к моей дальнейшей биографии. Что я – вещь неодушевленная, чтобы меня делить?! Да, виноват, признаю: сам начудил и вас запутал. Готов покаяться. Но головой в петлю пока не собираюсь. Да и вы, могу поручиться, без меня прекрасно обойдетесь, как обходились всю предыдущую жизнь. Если есть желание, можете дискутировать и дальше, а меня „Тавискарон“ дожидается…» Кратов даже немного развеселился и гораздо бодрее зашагал к дому. «А ведь и правда, наверное, я смогу так сделать. Выйти из неприятной ситуации с уроном для чести и достоинства, но без видимых физических повреждений… И в ближайшие десять лет на Землю – ни ногой! А уж по прошествии изрядного времени все мы трое будем вспоминать этот неприятный и неприглядный, надо признать, эпизод с большим юмором. Марси по причине юного возраста быстро утешится – хотя бы тем же Гешей Ковалевым, а то и найдет кого получше и поусидчивее. Рашида тоже успокоится. Быть может, здоровый и вернувший себе оптимизм и веселье Стас окажется мне хорошим дублером…» Он резво взбежал на крыльцо веранды. На столе стоял самовар, возле него угнездились господа эксперты и пили чай с маминым вареньем. Спирин делал это с блаженно прижмуренными глазками, и даже на лице у Торрента можно было различить нехарактерное для него выражение довольства и умиротворения. «Нет, не получается, – подумал Кратов, плюхаясь на скамью и придвигая к себе чистую чашку. – Я очень много могу сделать из того, чего совершенно не хочу. Могу бросить все как есть и с места в карьер удрать в Галактику. Но не хочу, потому что стыдно. Могу разогнать всех своих женщин. Но не хочу, потому что люблю их. И не в состоянии выбрать одну из двоих. Всегда ненавидел выбирать и сейчас не намерен отступать от привычки… Я люблю эту взбалмошную юницу, люблю ее золотые волосы с хохолком на макушке, люблю ее зеленые глазищи и вечно задранный к солнышку носик, люблю ее капризы и причуды, люблю ее угловатые плечи и маленькую грудь, люблю ее за то, что она вредничает и поступает непредсказуемо, люблю ее за то, что она нуждается в моей защите, хотя прекрасно может обойтись без нее. И ее ребенка я тоже, наверное, люблю. Странно, что еще утром у меня не было ребенка… да и сейчас, само собой разумеется, еще нет… но скоро он непременно будет, и тогда всем покажется странно, что было такое время, когда его не было. Совершенно новый, никогда прежде не существовавший, незнакомый и похожий только на самого себя человечек. С ума можно сойти… Но и Рашиду я тоже люблю. Трудно поверить, что двадцать лет назад я мог отказаться от нее и прожить все это время, не слишком часто о ней вспоминая. А еще труднее вообразить, что и остальную жизнь я, возможно, проживу без нее. Быть может, я люблю в ней собственное прошлое. Свое несбывшееся, свою несостоявшуюся жизнь. То есть жизнь, конечно, состоялась, смешно и самонадеянно думать иначе… но ведь она могла состояться и по-другому, и кто станет утверждать, что я не пришел бы к этому моменту другим, быть может – лучшим, чем я есть теперь? Так что с какой стати мне прятаться в кустах и за здорово живешь отдавать эту прекраснейшую из женщин постороннему, хотя бы и близкому другу?! Тем более что она вряд ли того захочет. Тем более что и друг может предпочесть более спокойный выбор, нежели этот торнадо в юбке».

* * *

– Уф-ф, – пропыхтел Торрент, отодвигаясь от стола и покойно складывая руки на животе. – А теперь, доктор Кратов, давайте обсудим ваши замечательные сны.

– Самое время, – буркнул тот рассеянно.

– У меня такое чувство, что сегодня вам не выпадет более спокойной минутки, – ядовито (но, с поправкой на сытость, не слишком – на уровне осы или даже овода, а не гремучей змеи, как обычно) заметил Торрент.

– Зачем вам обсуждать мои сны?

– Я намерен истолковать их с материалистических позиций, – благодушно пояснил юнец.

– Бог в помощь, – усмехнулся Кратов. – Впервые это приключилось со мной на Псамме. Причем несколько раз кряду…

– Если быть точным, то дважды, – строго поправил Торрент. – Или вы о чем-то умолчали в мемуарах?

– Умолчал. И о многом. Но только не об этом… Впоследствии сны повторялись гораздо реже. И, как правило, в экстремальных ситуациях. Последний раз совсем недавно. На Земле это случилось впервые.

– Чудно, – хихикнул Спирин. – Мир горит и рушится, все вопят, хватаются за головы и друг за дружку, как на картине Карла Брюллова «Последний день Помпеи», а посреди этого содома спит сном праведника ражий детина…

– А после просыпается и затыкает Везувию глотку, – закончил Торрент. – Что меня более всего поражает в этих снах – так это их отчетливая императивность. В этих снах к вам является некто…

– Из потустороннего, за редким исключением, мира, – ввернул Кратов. – На Уэркаф ко мне приходил вполне живой ксенолог, хотя и физически находившийся в тот момент за многие миллионы километров, да еще и в глубокой коме. И мама ко мне тоже приходила.

– …в самых туманных выражениях дает толкование ситуации, после чего не менее расплывчато, хотя и недвусмысленно, указывает путь к разрешению конфликта.