"Фантастика 2025-99". Компиляция. Книги 1-19

– Ты забыла про тахамауков, – ввернул Кратов, переходя к десерту, слоеному пирожному размером с детскую голову.

– О тахамауках мы скромно промолчим, – сказала Надежда. – Но, быть может, они еще не вступили в пору зрелости по собственным меркам, хотя всем кажутся невозможно древними и могущественными. Кто знает, вдруг через какую-то тысячу лет они станут главными затейниками и авантюристами в Галактике! Ведь чем мощнее цивилизация, тем проще ей отвечать на вызовы мироздания. Эстетика героизма становится нелепым архаизмом. Понятие подвига девальвируется. Надсадные порывы, запредельные усилия – все это делается ненужным и даже потешным. Вся эта седая древность сменяется бесконечной игрой, только с другой стороны игровой доски находится вселенная со всей своей физикой и механикой… А теперь представь, что существует кто-то, кто начал игру еще до Большого Взрыва.

– Так вы и есть космиурги? – недоверчиво спросил Кратов.

– Ах, если бы, – вздохнула Надежда. – Стали бы мы тогда отвлекаться на всякие мелочи, как то: собрать вместе одного своенравного неоантропа и нескольких чрезвычайно тяжких на подъем гиперсуществ. Если угодно, можешь думать, будто Агьяхаттагль-Адарвакха – это наследие космиургов. Что не совсем соответствует истине, но весьма повышает нашу самооценку…

Она с сожалением отстранила пустой бокал и, привстав со своего стула, выглянула в окно.

– Цветочник поменял горшки местами? – с усмешкой полюбопытствовал Кратов.

– Нет там никакого цветочника, – сказала Надежда. – Ах да, это какая-то аллюзия на шпионскую литературу… Тектоны уже здесь. Ты готов?

– Не готов, – честно ответил Кратов. – Но это не имеет значения.

С той поры, как подул впервые ветер осенний, не проходит и дня, чтобы я не стоял в ожиданье там, на бреге Реки Небесной… [105]

105

Неизвестный автор эпохи Хэйан (794-1185). Перевод с японского А. Долина.

– Призрачный Мир гордится тобой, – серьезно заявила девица.

6

Двери кафе широко распахнулись.

Глаза Кратова распахнулись еще шире.

Выступая величаво и неспешно, озирая внутреннее убранство помещения темным критическим оком, вошел громадный, под притолоку, пингвин. Из соображений приличия он был облачен в черный, как ночь, фрак, безукоризненно-белый жилет и белую же манишку, тугую, как броня, схваченную под горлом массивной драгоценной брошью. Торчавшие из рукавов слегка нарастопырку крылья-ласты нервически подрагивали, а крючковатый клюв издавал отчетливое удивленное щелканье.

Бармен истолковал замешательство визитера по-своему. Он с гимнастической удалью перемахнул стойку и, бормоча французские извинения пополам с ругательствами, принялся сдвигать столы к центру. Кратов, окончательно утративши всякое представление о реальности, наблюдал за тем, как овальные столешницы, едва соприкоснувшись, вопреки всякой логике и физике слипались воедино и образовывали этакое равноудаляющее подобие переговорной зоны, как ее изображали в рыцарских романах и дипломатических наставлениях старины глубокой. Размеренным шагом пингвин прошел к обширному столу, выждал, пока бармен со всевозможным почтением подпихнет ему под зад один из простецких стульев, и сел, предусмотрительно разметав под собою фалды.

«Если он сейчас спросит мозельского, – в панике подумал Кратов, – я не сдержусь и буду истерически ржать».

Между тем на пороге уже дожидался своей порции внимания новый гость, и это был столь же немыслимых размеров филин. Круглая голова с тревожно распушенными перьевыми ушками и проницательными янтарными очами медленно вращалась над глухим воротником просторного френча болотных тонов, а из мешковатых галифе вместо ожидаемых сапог торчали серые лапы. Цокая когтями по дощатому полу, филин прошествовал к уже приготовленному для него месту. Приветственно ухнул и угнездился с максимальным комфортом, вскинув лапу на лапу. Затем с удивительной ловкостью, при помощи крыла, извлек из нагрудного кармана френча монокль размером с доброе блюдце и пристроил на правый глаз, что лишь добавило и без того ни с чем не сообразному облику совершенно уже запредельной гротескности.

Кратов перевел взгляд на свою спутницу. Надежда откровенно наслаждалась произведенным эффектом. Ее маленькое личико буквально лучилось светлой радостью.

Головы чудовищных пернатых обратились к дверям, и бестиарий тотчас же получил очередное пополнение.

На сей раз то был могучих статей черный кот, короткошерстный и желтоглазый. На его морде застыло недоуменное выражение, как если бы обладатель его пытался изречь нечто сакраментальное вроде: «А что вы тут делаете, добрые люди… и птицы?» Кот был наряжен в бурый клетчатый пиджачок, несколько куцеватый и по этой причине топорщившийся сзади и по бокам, а на сытом пузце, затянутом в синюю атласную жилетку, и вовсе не смыкавшийся, в полосатые тесные панталоны со штрипками и, как водится, был босиком. Пушистая башка его увенчана была желтой жокейской кепочкой. Кот задержался в проходе, словно борясь с желанием озадаченно пожать плечами и удалиться, но вместо этого, аккуратно переступая мягкими лапами, достиг стола и уселся там. Кепочку он, спохватившись, сдернул и положил перед собой и теперь с напускным равнодушием изучал ассортимент спиртного на полках по ту сторону барной стойки.

Картинка весьма отдаленно напоминала медицинский консилиум из «Золотого ключика», но в ней явно недоставало еще одного стержневого персонажа. Кратов старательно делал вид, что происходящее безумие не имеет к нему никакого касательства, тогда как Надежда, улыбаясь от уха до уха, активно стреляла глазками в направлении дверей.

Всеобщие ожидания были немедленно вознаграждены сторицей.

Перестукивая жесткими хитиновыми конечностями, в кафе заявился гигантский глянцево-зеленый богомол. В его случае протокольный дресс-код был нарушен самым радикальным образом. Объемное, как небольшой дирижабль, брюхо и задние ноги были небрежно обверчены полупрозрачной, с радужным отливом, лентой, а на переднюю часть туловища наброшена накидка, а точнее – лоскут из того же переливчатого материала. Мощные передние лапы были увешаны многочисленными, позвякивавшими при ходьбе браслетами из красного металла. На маленькой треугольной голове каким-то чудом держались, скрывая глаза, старомодные, совершенно неуместные при искусственном освещении солнцезащитные очки. Богомол проследовал мимо притихших Кратова с Надеждой, не удостоив их даже кивка, пренебрежительно отпихнул уготованное ему сиденье (бармен с некоторым даже подобострастием ухватил падавший стул за спинку и вприпрыжку уволок в дальний конец зала) и, поиграв суставами, с деревянным треском обрушился прямо на пол. Очки при этом сползли набок, что никаких неудобств их носителю, по-видимому, не причинило.

– Все это забавно, – шепотом проговорил Кратов, адресуясь к Надежде, – но хотелось бы…

Он замолк на полуслове.

Надежда исчезла. Как это и случается в Призрачном Мире, во мгновение ока. От нее остался лишь бокал с кисельными потеками. Еще один миг – не стало и его.

Взгляды фантастических существ были устремлены на Кратова и только на него, потому что больше здесь никого не оставалось. Сгинула бессловесная официантка со своими веснушками. Сгинул бармен с его цирковыми трюками, барной стойкой и запасами выпивки. Сгинули незадействованные в представлении стулья и столики… Кратов едва успел убрать локти, как пропал и его стол вместе с остатками трапезы. Оголившиеся в отсутствие окон, канделябров и картин стены широко раздвинулись и осветились изнутри.

Кот в пиджаке растворил синюю пасть и звучно мяукнул, а богомол клацнул клешнями.

– Увы, я не понимаю, – сказал Кратов упавшим голосом.

Он стоял навытяжку, как провинившийся курсант, точно зная, что его стул чьей-то неосязаемой заботой удален уже за пределы актуального облака абстракций. Чего он не знал, так это как вести себя в сложившейся курьезной ситуации.

Пингвин и филин не сговариваясь возвели очи к опалесцирующим сводам. Причем филину это простое движение далось с немалым трудом – мешал тугой воротничок френча.

– Хорошо, хорошо, – раздался из пустоты успокоительный голосок Надежды. – Сейчас прекратим. Мы просто хотели всех развлечь.

«Обещай не быть таким серьезным, братик», – сразу же вспомнил Кратов напутственные слова астрарха по имени Лунный Ткач.

Он внутренне подготовился, чтобы встретить «дыхание тектонов» во всеоружии своей многолетней подготовки. Даже сам перестал на какое-то время дышать.

Потому что обширного стола в центре зала более не существовало. Его место занял грубо обработанный обломок белого мрамора, а может быть – окаменевший и покрывшийся тысячелетним известняком пень гигантского дерева или жертвенник давно сгинувшей культуры… словом, нечто более сходное с ритуальным артефактом, нежели с элементом интерьера.