"Фантастика 2923-134". Компиляция. Книги 1-23
Шрифт:
Это я почему ворчал про себя? Потому что я есть гражданский шпак, привыкший к комфорту и неге, чтобы под головой — подушка, под задницей — какой-никакой матрас, а на столе рядом — ночник. В виде совы из мыльного камня желательно.
А местные бойцы-работяги не жаловались. Обустраивали быт, сваривали буржуйки, в которых ночами жгли что-то невообразимое, в темное время суток носили бушлаты, днём — майки и кроссовки. Оборудовали даже баню — где только древесины столько взяли? По словам рембатовцев, все необходимое для комфорта и уюта у них тут имелось: двойной забор из колючей проволоки, минные поля, боевое охранение в пределах прямой видимости... Что и говорить —
Главное — тут была крепкая медсанчасть, которая взяла в оборот раненых разведчиков сразу же, едва их выгрузили из вертолёта. Пока летели — выяснили, что самыми тяжелыми были раненый в бедро боец и Федька, у которого осколок застрял в спине. Остальные были контужены, оглушены, легко ранены — некоторые и не по разу, но в целом их жизни ничего не угрожало.
Я к медикам даже не сунулся поначалу — совестно было. Да и помощь моя в перетаскивании раненых не требовалась, свободных рук тут хватало. В общем -уселся в тенёчке у брезентовой стены одной из палаток и принялся разоблачаться, потому как жарко было неимоверно, а Гумар и Даликатный отправились мучить местное начальство на предмет свалить наконец к родным пенатам, в Термез — при всём уважении и любви ко мне, грешному, вернуться на родную заставу они хотели сильнее, чем шататься со мной по Афгану.
Нервно насвистывая, я стянул бронежилет, совершенно мокрые рубашку и футболку, сморщился от ядреного запаха пота и принялся колупаться в кирасе. Спустя каких-то пару минут на моей грязной, залитой чужой кровью ладони оказались три металлических осколка.
— Охренеть, — сказал я. — Чуть не подох.
Осознать ситуацию и порефлексировать по этому поводу как-то не получалось. Мысли о бренности бытия в мозгу пролетали весьма абстрактные, отстраненные. Это ведь было бы очень типично для современной войны: жил человек, размышлял себе что-то, делами занимался, мир вон спасал, личную жизнь налаживал. Поехал на войну, его перепутали, потом повезли черт знает куда, а там он помер, убитый людьми, которых и в глаза не видел, и спасая других людей, с которыми и поговорить-то толком не успел...
То ли дело во времена благородных вонючих рыцарей — прежде, чем прикончить друг друга, успеешь намахаться железякой и задолбаться как следует. Эх, вот с тех пор, как арбалет изобрели — всё к черту и пошло... Вправду говорят — раньше было лучше!
— О чем задумался, Гера Белозор? — зеленоглазый молодой полковник стоял прямо надо мной, и солнце освещало его широкие плечи, статную фигуру и ноги в тяжелых ботинках, подошвы которых прочно стояли на пыльной земле.
Какого хрена он вообще — полковник? Ему же и сорока-то нет? Сколько этому волкодаву — тридцать пять? Тридцать два? Хотя взгляд, конечно, выдает человека бывалого, но...
— Об арбалетах, — сказал я. — И о том, что раньше было лучше.
— Раньше — это когда? — усмехнулся полковник. — При Сталине? Или при царском режиме?
— При праотцах Адаме и Еве. Или при неандертальцах — это как вам будет угодно. Чем обязан? — наверное, это прозвучало слегка грубовато.
— Обязан? Нет, товарищ Белозор, это мы тебе обязаны. Я тебя к награде представлю.
— К награде? — вот это были новости так новости. — Какой, к черту, награде?
— Ага. Готовь дырку для звездочки, — он, видимо, потешался надо мной!
Ну-ну, глумиться мы тоже умеем:
— Для какой звездочки, для вьетнамской? Какую дырку-то?
Командир разведчиков вытаращился
на меня удивленно, а потом уголки его губ поползли вверх:— Какую, в жопу, вьетнамскую? — потом он понял, что разговор о звездах и дырках и его собственное грубиянство привели прямо в расставленную мной ловушку — и заржал в голос. Отсмеявшись, он спросил: — Ты ж военкор? В каком звании?
— Я — спецкор "Комсомолки", мне награды и звездочки не положены. Мне бы интервью, для рубрики...
— Интервью-у? — удивился он. — Спецко-о-ор, значит? И что, у тебя прям аккредитация и разрешение имеются?.. Да и на столичного хлыща ты не похож, вон какой здоровенный...
Я поковырялся в куче грязного тряпья и достал из нагрудного кармана рубашки документы. Полковник перебирал бумаги и брови его ползли всё выше и выше:
— Так ты ТОТ Белозор? Который браконьеры, кладбище, маньяк, самогонщики и штаны? Это к нам знаменитость занесло, получается?
— Такая там и знаменитость... — я потрогал гематому на ребрах. — Белозоровы штаны во все стороны равны. Ауч! Больно, однако. Хватит уже глумиться, товарищ полковник, лучше скажите, где тут можно умыться и полежать. А то как-то все разбежались, и я теперь понятия не имею, куда мне сунуться, чтоб нахрен не послали.
— Давай я тебе помогу с твоим скарбом, — он поднял с земли рюкзак и бронежилет. — Там у медиков уже посвободнее, они тебя малость подлатают, а потом будем разбираться. Ты вообще куда путь держишь? В Кабул? Или в Чески-Будейовицы?
— "Шли мы прямо в Яромерь, хочешь верь, а хошь не верь..." — фальшиво пропел я.
Нет, мне определенно нравился здешний народ: шуточки из Гашека под палящим Афганским солнцем? Заверните все! Но таинственный полковник ждал ответа. Пришлось кивнуть:
— В Кабул. Меня перепутали и вместо Ташкента высадили в Термезе. Теперь во избежание перепута нужно, чтобы кто-то передал меня с рук на руки пресс-атташе советского посольства. А то ведь завтра проснусь где-нибудь в Синьцзян-Уйгурии, а это вам не Будейовицы, и ну бы его нахрен, м?
— Перепута, значит? — в глазах полковника снова появились дуроватые искорки, он явно веселился. — Пойдем в санчасть, потом отпустим твоих погранцов... А в Кабул вместе поедем. Гарантирую — никакого перепута и спи... Хм! В общем, со мной — не пропадешь!
И мы пошли в медпункт. Усталый пожилой медик с характерным носом и грустным выражением глаз продезинфицировал мои ссадины, чем-то намазал гематому, потом полез в ящик стола и долго шуровал там, засунувшись в него с головой едва ли не по пояс. Наконец этот верный последователь Эскулапа и Авиццены достал баллончик с аэрозолью и сказал:
— Таки давайте я вам на шею и уши напшикаю. У вас солнечные ожоги, молодой человек. Что ж это вы без головного убора ходите и совсем не жалеете свою маму? Что она будет делать, если вы станете совсем мертвый из-за солнечного удара?
У меня волей-неволей вырвался нервный смешок. Тут меня едва не разорвало на тысячу маленьких медвежат, а он — тоже про уши! Чего они все так об ушах моих беспокоятся-то? Скосив глаза, я увидел белый металлический сосуд с оранжевой надписью "Пантенол". Страна-производитель — Болгария!
— Пшикайте! — милостиво разрешил я. — Боялся — станете Вишневским мазать, а я его запах бе-е-е...
— Ишь, нежный... Бе-е-е-е ему! Уй-ю-юй, можно подумать, какая цаца! Хотите — пойдите и киньтесь головой в навоз, если вам не нравится советская медицина. Вот я для вас даже препарат новый трачу, а лучше бы оставил для кого-то приличного.