Фатальная ошибка опера Федотова

Я киваю, словно Сом может это увидеть, щурюсь в небо, равнодушное и темное.

Прикольно, что Сом сейчас наверняка смотрит в это же небо одновременно со мной. И оно ему не кажется равнодушным…

— Это круто, Сом. За палец — однозначно поняла, что ты ее отец, да…

— Вот-вот! — не желает понимать моей иронии Сом, радуется, что я поддерживаю его бредовую теорию, — это называется как-то… Блять, забыл, слово такое… Короче, когда ребенок первым видит кого-то в своей жизни, то сразу привязывается…

— Это у уток, Сом, — усмехаюсь я, — люди-то посложней…

— Не, я точно знаю! Точно!

— Я рад за тебя, Сом, — говорю ему я, — правда, рад.

— Спасибо, Федот!

Я вижу, как у подъезда Захаровой тормозит такси, и торопливо говорю в трубку:

— Все, иди к своим, пока Сом!

И, не слушая его ответа, отрубаю телефон.

Всматриваюсь в мрак ночи, пытаясь разглядеть пассажира.

Пассажирку. Фигуристую девушку, выбирающуюся с заднего сиденья такси. Одну.

Захарова захлопывает дверь машины, стоит спиной, копаясь в сумке в поисках ключей.

А я смотрю на ее спину, поникшую, усталую, и испытываю невыразимое, бешеное облегчение. Не поехала она ни с Карасем, ни с кем-то еще. Вернулась домой. Одна.

Захарова открывает подъезд, заходит, и я бегу следом, успевая перехватить закрывающуюся железную дверь.

Слышу, как она поднимается на свой этаж, легко и бесшумно скольжу вверх по ступенькам.

В голове нет ни одной мысли, реально ни одной.

Я не чувствую ничего, кроме бешено, дико стучащего сердца в груди. И не слышу ничего, кроме тока крови, гудящего в ушах.

Я догоняю Захарову у самых дверей, она уже открывает дверь.

И не сдерживаюсь, обнимаю ее сзади, сходу прижимаясь всем телом, фиксируя. И со страхом ожидая отпора, который она, оказывается, вполне способна дать. Причем, нехилый такой.

Если и сейчас оттолкнет… Блять… Я не знаю, что сделаю. Не знаю. Так далеко планы не высвечиваются.

Захарова крупно вздрагивает, когда я к ней прижимаюсь, замирает, не поворачиваясь…

Я ничего не говорю, просто легко трогаю губами шею.

И Захарова, с тихим, долгим выдохом, больше похожим на всхлип, как-то обмякает в моих руках…

Откидывает затылок на плечо мне, безмолвно позволяя трогать себя, держать.

И ни слова не говорит, когда я молча толкаю ладонью ее дверь, распахивая ее перед нами.Девочки, сегодня скидка 30% на мой роман про горячего гоблина и холодную эльфийку СЕКРЕТАРША ГЕНЕРАЛЬНОГО!

Глава 23

Полумрак коридора обрушивается на нас плотным покрывалом, сковывает, не позволяет дышать. Ничем. Кроме друг друга.

И я дышу доверчиво прижавшейся ко мне Захаровой. Асей. Ее Ася зовут. Анастасия. Очень красивое, аристократичное имя.

И очень ей подходит.

Ася пахнет теплом, нежностью, чем-то едва уловимо пряным, дымным, словно не из шалмана, пусть и суперэлитного, прибыла, а откуда-то с восточного базара, солнечными специями, дурманящими голову, веет от нее.

И я провожу носом по шее, дышу, дышу, дышу… Насыщаюсь. Пока есть такая возможность. Потому что с ней же, как с русской рулеткой, никогда не угадаешь, что в следующий момент случится.

Пока что она на удивление покорная, податливая, мягкая… А буквально полчаса назад — ледяная скорпиониха была. Как только голову не откусила, хрен ее знает…

С ней адреналин шарашит бешено, словно по тонкой струне ступаешь, боясь порезаться и в то же время умирая от кайфа, потому что покорил высоту, покорил эту тонкую, неуступчивую, своенравную материю.

А я? Я — покорил?

Она не сопротивляется, позволяет трогать себя, расстегивать медленно пуговки на рубашке, одну за одной, словно мину на поле диком обезвреживать… Одно неверное движение — и рванет… Пуговка — выдох, пуговка — поцелуй, пуговка — скольжение пальцев по голой коже… Мурашки… Пояс юбки. Шелест тихий — вниз… По бедрам, гладким, атласным — подрагивающими от возбуждения и ожидания ладонями… И Ася тихо-тихо стонет, выгибаясь и чуть-чуть потираясь о меня ягодицами. Немножко, чисто на инстинктах, не думая…

И я едва сдерживаю себя! Свой темперамент, свое дикое, бешеное, затопившее мозг красным цветом желание сделать все быстро. Иначе же взорвусь, мать его! Просто тупо кончу, не начав!

Слишком она меня завела, слишком все с ней, чересчур!

Но быстро было в прошлый раз. И ни к чему хорошему в итоге это не привело. Потому чуть ли не скриплю зубами, сдерживая мучительный стон, глажу аккуратно, проявляя несвойственную для самого себя нежность, осторожность, трогаю подрагивающий животик, чуть-чуть намечая движение вниз, туда, куда сейчас больше всего хочется. Где так хорошо мне будет, просто до головокружения хорошо. Я уже это знаю, а потому сдерживаться труднее в миллион раз.

Ася напрягается, ожидая от меня продолжения этой ласки, но я не хочу так быстро. Только не сегодня, когда она дала мне карт-бланш, впуская в свою квартиру и в свою постель. Главное, дойти до нее, до этой постели.

А потому мягко, тихо-тихо разворачиваю Асю к себе лицом, не удержавшись, жадно охватываю взглядом самое потрясающее на свете зрелище: белеющие в полумраке шикарные полкружья груди, упакованной в гладкое светлое белье, манящую ложбинку между ними, нежную кожу шеи, приоткрытые влажные губы, полуопущенные ресницы. Она не смотрит мне в глаза, а мне так надо, чтоб смотрела.

Поднимаю ее за подбородок, заглядываю в темные в окружающем нас покрывале мрака зрачки. И вижу блеск в них.

Возбужденный и одновременно беспомощный.

— Я… Я не знаю, что делать, товарищ капитан, — тихо говорит она, — я запуталась…

— Сейчас распутаем, — так же негромко отвечаю я, — я помогу.

И легко касаюсь полуоткрытых губ, окончательно забирая Асю в плен. Медовая, пряная сладость ее рта невероятна и долгожданна. Ощущение это ударяет в голову похлеще, чем первый затяг кальяна, сдобренного чем-нибудь офигенно убойным, и напрочь отключает все, и без того не особо многочисленные извилины в мозгу.