Фатерлянд
Шрифт:
Слушая речь эксперта, Чикако понимала всю бесхарактерность японского правительства. Поведение властей напомнило ей поведение ее бывшего мужа — он боялся оставить свою должность в полиграфической фирме, но не мог и отказать своему институтскому товарищу. Правительство не желало прихода северокорейского флота, но и опасалось уничтожения газохранилищ. Выбрать одно означало пожертвовать другим. Эту дилемму не понимали многие люди, и ее муж был тому прекрасным примером. Вероятно, на него негативно повлияла его мать. Эта женщина была горда, а когда испытывала разочарование, на ее лице появились горестные морщины. «Делай, как я тебе говорю, и у тебя все получится. А иначе останешься ни с чем» — несомненно, это было ее обычное внушение сыну, которому она таким образом объясняла, что сам он ничего не способен добиться.
Тут Чикако вспомнила эпизод с Мизуки. Примерно через полгода после развода с мужем он пригласил ее выпить и внезапно
— Ну а что, я-то чем тебе плох?
Чикако очень уважала Мизуки, и его предложение весьма ей польстило, но он был женат и имел почти взрослых детей.
— Вы говорите несерьезно, — ответила она. — Тем более что я совсем не красавица и со мной не так интересно.
Мизуки кивнул и, смеясь, заметил, что у него было много красивых женщин, но еще больше страшненьких.
Чикако нравилось, когда Мизуки улыбается, но, поколебавшись, она все же решила отвергнуть его предложение. Она просто не представляла их отношения. Через некоторое время она честно объяснила Мизуки свое решение. Он принял это спокойно, и их дружба продолжилась. Однако, глядя на себя в зеркало, Чикако стала замечать, что вокруг глаз множится сеточка морщинок, а кожа на руках и ногах становится дряблой. Иногда она задумывалась, как изменилась бы ее жизнь, прими она предложение Мизуки, но все-таки не сожалела о своем отказе.
Проехав здания городского банка Фукуоки и корпорации «Фудзицу», Чикако наконец добралась до громады отеля. Устремленный вверх клинок центральной башни всегда казался ей не очень-то надежным. Взглянув на сияющие бликами стены, Чикако вдруг вспомнила слова приятельницы, рассказавшей ей о попытке проникновения в отель. Сама она ничего не видела, так как уже уехала домой, но на следующее утро узнала из новостей, что на территорию ЭКК въехали байкеры из «Клана скорости» и обогнули отель по периметру. Командующий ЭКК призвал к бдительности и усилению контроля на пропускных пунктах лагеря. Чикако понимала, что история о проникновении посторонних в отель пришла к ней через вторые руки, и сколько в ней правды и вымысла — совершенно не ясно, тем более что, со слов приятельницы, все это рассказывалось под хмельком.
Чикако решила посоветоваться с Мизуки, когда выдастся минутка.
Она миновала мост Йокатопия, остановилась на КПП «А» и поздоровалась по-корейски с часовым.
Машину она поставила на первом этаже. Такого понятия, как «второй этаж», здесь не было, поскольку пространство было «съедено» высокими потолками банкетных залов. Первый этаж делился на нижний, средний и верхний уровни. Выйдя из машины, она прислушалась, не доносятся ли снизу крики. На нижнем уровне располагалась тюрьма для так называемых «преступников». Чикако никогда ее не посещала, а в штабе корейцев об этом было строжайше запрещено говорить. Однако Чикако часто видела людей, которых проводили через гостиничный холл. Некоторые были ей знакомы — например, врач, который заведовал больницей для престарелых и о котором ходили всякие слухи. Шептались, что составить список «преступников» корейцам помог служащий налогового управления при мэрии. Во внерабочее время Чикако и ее коллеги, конечно же, говорили о тюрьме. Отсутствие информации только возбуждало их любопытство. Приходилось довольствоваться обрывочной информацией, почерпнутой у корейских солдат: «Я слышал, что они используют тиски, чтобы раздавливать людям пальцы!», «Говорят, что уже через день пребывания там люди становятся похожими на призраки!», «Это настоящий ад!».
В тюрьму поместили уже более ста человек, правда, большинству все-таки трудно было сочувствовать. Помимо мужчин, там содержались и две женщины. Одна из них, пятидесяти лет от роду, была легендарной бандершей, которая поставляла в район Накасу девушек со всей Азии. Вторая же, сорока лет, занималась контрабандой афродизиаков и средств для похудения из Китая. Чикако слышала, что офицер, ответственный за принятие решений об арестах, внимательно изучал дела «попавших под колпак» и, как правило, выбирал тех, на кого больше всего жаловались простые люди. Но, как бы то ни было, поговаривали, что тюрьму должны были скоро переместить в район Одо.
Чикако миновала несколько дверей, прежде чем дошла до холла с эскалаторами. Нос щекотал запах инсектицидов. Неужели они все еще распыляют средство от насекомых? В субботу в помещениях отеля появилось невероятное количество насекомых, и штаб пришлось перенести вниз. Все сошлись во мнении, что насекомые, скорее всего, развелись в тропической растительности, украшавшей отель. Когда Чикако пришла на работу, на окнах второго этажа были опущены пожарные шторы, и часовой велел ей идти на первый этаж. Было ясно, что что-то готовится. С верхнего этажа перенесли вещи: телевизоры, компьютеры, телефонные аппараты, кипы бумаг, канцелярские принадлежности, спальные принадлежности,
комплекты военной формы и прочее. Из лагеря был вызван инженер, чтобы перекрыть все проходы наверх. Солдаты в панике стряхивали насекомых с одежды; некоторые скребли головы и копались в своем нижнем белье.В женском туалете Чикако застала Ли Кви Ху, Ли Ги Ён и Ким Сон И, которые переодевались в новую форму.
— Что случилось? — спросила она.
— Мухи! Куча каких-то мошек!
Пол в банкетном зале и в туалете был усеян мертвыми насекомыми, которых Чикако никогда не видела. Работа почти полностью прекратилась, документы валялись в беспорядке.
Командующий Корпусом Хан Сон Чин, Пак Мён и Чо Су Ём сидели в холле, но, как только там появилась Чикако, они замолчали. Пак ответил на ее приветствие и сразу же спросил, как идут дела со швартовкой судов в порту. Чикако сказала, что вопрос будет улажен к трем часам дня. С Паком она говорила по-японски, но, понимая по-корейски, в разговоре офицеров различила слово «карантин».
Чикако нравилось ходить по красной ковровой дорожке, что вела из холла в банкетный зал, где было ее рабочее место. В помещениях чувствовался стойкий запах кимчи, смешанный с сигаретным дымом. Все офицеры Корё были страшными курильщиками. Чикако обратила внимание на то, что люди из команды Ли Кви Ху разместились в углу, усердно колотя по клавиатурам, составляя базу данных для прибывающих основных сил вторжения.
В другом углу работал телевизор. На экране показывали боевые корабли Сил самообороны и самолеты F-15 «Игл» на авиабазе Касуга. Впрочем, на это никто не обращал внимания, так как все присутствующие были уверены, что японцы не посмеют оказать сопротивление. По своим размерам помещение напоминало Чикако спортзал в ее школе. У входа висели фотографии Лайзы Миннелли и Уитни Хьюстон, словно обе выступали здесь. В зале стояло около двадцати столов, разделенных на три ряда. За ними сидели два десятка офицеров, занимавшихся вопросами пропаганды, стратегии, разведки, логистики и снабжения, строительства, медицинской помощи… Помимо этих специалистов, здесь же сидели люди из Специальной полиции, юристы, финансисты и транспортники. В зал постоянно входили рядовые солдаты, а также представители японских фирм.
Совещание в холле, судя по всему, закончилось — в зал вошли Пак и Чо. За недолгое время Чо Су Ём успел превратиться в местную телезвезду. Старший офицер о чем-то спросил его, и тот ответил, что собирается в офис телекомпании «Эн-эйч-кей Фукуока» готовиться к вечерней трансляции, во время которой будет говориться о прибытии северокорейского флота. Чо действительно выглядел весьма эффектно, и это объясняло его популярность среди женщин, но Чикако испытывала некоторый холодок рядом с ним. Дело было не в самом Чо — все без исключения корейцы вызывали у нее отторжение. Сначала Чикако не могла понять, в чем дело, но вскоре поняла, что виной всему присущая им грубость, которая была следствием нищеты и невежества. Корейцы выглядели на редкость неотесанными. Даже их женщины не брили подмышек и не боролись с растительностью на лице, а мужчины считали совершено нормальным, если от них разило потом. Особенно гадостно от них пахло, когда они брызгались дешевым одеколоном. Чикако была родом из небольшого провинциального городка на границе префектуры Кумамото и выросла среди подобных грубых людей. Только переехав в Фукуоку и поступив в колледж, она приобрела некоторые понятия о правилах хорошего тона — особенно в том, что касалось еды, косметики и моды. Чо и Пак хоть как-то старались следить за собой — остальные же были просто невыносимы. Кроме того, корейцы в своих взаимоотношениях проявляли послушание, которое граничило с рабским сознанием. Подчинение младших по рангу старшим было у них в крови, и при этом все они испытывали сильную неприязнь к чужим. С другой стороны, покорность можно было рассматривать как желание выполнить поставленную задачу, а недоверие и неприязнь к чужим — как искреннюю приверженность своим собственным идеалам. Все зависело от того, с какой стороны посмотреть.
Рабочие столы для сотрудников мэрии располагались рядом с отделом ЭКК по логистике и снабжению. Чикако пришла довольно рано — ее коллег-японцев еще не было. Когда она впервые появилась в командном центре Экспедиционного корпуса вместе с семью служащими из мэрии, у нее буквально тряслись поджилки. Кто-то из ее коллег, оцепеневший от страха, пробормотал: «Ну все, мне точно конец!» Однако корейцы приняли их довольно радушно — каждый из служащих получил по букетику цветов, и эти букетики вручал лично командующий Экспедиционным корпусом. Конечно, это была всего лишь видимость, протокольный момент в корейском стиле, но Чикако была тронута до глубины души. В мэрии им просто приказали выстроиться в ряд и разъяснили, что все откомандированные должны трудиться, не покладая рук. А после такого теплого приема в ЭКК все восемь сотрудников сразу же почувствовали неподдельный энтузиазм и желание сделаться полезными для новых работодателей.