Фатум. Том первый. Паруса судьбы

Кружки показали пятый раз дно, когда Гелль подманил длинным пальцем хозяина и хищно протянул нараспев:

– Завтра я поймаю крысу, если она опять вильнет хвостом…

Мужик одобряюще мотнул нечесаной головой:

– А-а, жрать еще хочешь? Неча было с голым-то гузном так далеко залетать!

Он грубо толкнул капитану кусок сала.

– Дурак! Эту крысу зовут Мамон.

– Чо!
–  враз трезвея, пробормотал Гаркуша, тщетно пытаясь придать голосу крепость. Он завороженно таращился на сухое, изборожденное морщинами лицо старика, раскаленный сабельный шрам словно обжег ему губы. Не в силах избавиться от этого кошмара, каторжник испуганно замычал и дернулся было с лавки, но кортик Гелля с глухим стуком пригвоздил рукав его армяка к столу.

Глава 11

Зубы Гаркуши стучали, грязная седоватая прядь подрагивала на бледном от страха и бешенства лице, дуло пистолета француза смотрело ему в рот.

Гелль Коллинз зло мерил шагами горницу:

– Запомни, ублюдок: кто пытается крутить со мной, скоро начинает завидовать мертвецам. «Горгона» разнесет всю вашу стаю на куски одним залпом, разрази меня ад! А Мамону шепни: я сыплю вам в карман монеты, порох и свинец,- гость метнул красноречивый взгляд на пузатую суму, сброшенную бретонцем у порога,- не затем, чтоб самому грызть ногти на мели! И если рыжий пес не услышит моих слов, клянусь небом, я его вздерну на рее.-Пират впился лютым взглядом в блестевшее от пота лицо каторжника: - И рядом будешь болтаться ты, понял?!

Бородач крадливо скосил взгляд на американца. И померещилось ему, что старик заглянул в него аж до кишок.

– Чаво… хочешь?
–  затравленно проблекотал он. С кончика носа сорвалась капля пота.

– Уговори Мамона и его людей сделать то, что велю тебе я.

– А како именитство я получу?
–  глаза мужика во-ровски заблестели.

– Свою песью жизнь,- отрезал Коллинз и подмигнул ошеломленному оторвяжнику. После чего по-хозяйски подошел к столу, плеснул себе из четверти и, oceдлав лавку, спокойно сказал французу: - Брось пока эту вошь в трюм,- он указал пальцем на погреб.- Пусть половит мышей, падаль.

Крышка бухнула над Гаркушей, щелкнул запор. Вдруг… парализующий звон и сноп разбитого стекла заставил пиратов схватиться за оружие.

Они выскочили на крыльцо. Ночь дыхнула сыростью и жутью. Ветер завывами пел в верхушках сосен, где-то за косяком избы не то скрипела, не то стонала вековая ель: «Ск-ррр-ы-жж… Ск-ррр-ы-жж…»

Внезапно из зарослей кустарника выскользнула тень, метнулась в сторону оврага с ручьем и исчезла, растаяв в лунном сиянии.

Жюльбер сжал рифленую рукоять абордажного ножа и прянул вперед:

– Я возьму его!

– Только не расплескай мозги, сынок! Эта тварь мне нужна живой.

* * *

Коллинз насторожился - внутри дома послышался шорох. Рука выхватила клинок из вороненых ножен, мерцающий свет вспыхнул на бритвенных гранях.

Пнув дверь, он ворвался в полутемную горницу. По-греб был по-прежнему заперт и молчал, а в печи сухо по-трескивали догорающие угли. Гелль снял треуголку, утерся ею. По всей видимости, шум произвела мышь или крыса, швыркнувшая в родную щель. Он хохотнул. Ему отчего-то стало весело. Капитан хохотнул еще, и ему почудилось, что вместе с ним тишком хохотнули и забитый в погреб Гаркуша, и седла, и волчьи шкуры, ощерившие пересохшие пасти, хохотнула и темь за разбитым окном со злобной враждебностью.

Он расстегнул ворот - такое с ним было впервые. Грязно выругавшись, старик привычно бросил клинок в ножны, будто отбрасывая наваждение, и поскреб впалую щеку. Затем посмотрел на тщедушную лучину, грозившую вот-вот закуриться голубым туманом. Прихватив с уступка печи другую, он собрался было уже запалить ее, как каблук подвернулся на чем-то округлом и твердом. Костеря дьявола, Коллинз на карачках на ощупь отыскал причину. Глаза его сузились, как давеча в разборе с Гаркушей.

На ладони лежал изжеванный лист бумаги, весь в пятнах не то от кофе, не то от вина, в который была закутана морская скатная галька. Он быстро зажег новую лучину, зашелестел исписанной бумагой, разглаживая ее на колене.

Послание было кратким, как выстрел:

«Старое дерьмо!

Ты - убийца. Цена твоей жизни - пакет. Если через сутки его не будет в указанном месте, ты закачаешься на городской площади. Не вздумай вести двойную игру, Гелль! Помни: петля ждет тебя по обе стороны океана…»

* * *

Ниже указывалось место и время, куда следовало снести секретные бумаги.

Лицо Коллинза схватилось землистостью, вокруг глаз залегли теневые круги, словно там притаилась ночь и противилась уходить. Старый пират с усилием облизал давно сожженные ромом до кровистого цвета губы.

За ручьем послышались выкрики Жюльбера и следом истошный ор. Гулкое эхо аукнуло в чаще. Крик метнулся в сторону, затем в другую… Но, не вызрев покоища, забился о мшистые стволы и со звериными всхрипами стих, как если б захлебнулся молчаливой водой.

Капитан онемел. Под правым сапогом простонала оторванная половица. Предсмертный вопль бретонца еще дол-го грыз ухо, хотя вокруг уже царило безмолвие, нарушаемое лишь треском крыльев неведомой ночной птицы.

– Дьявол!
–  горбатый нос Коллинза был усеян бисером пота.

Тьма чужого берега показала когти. Не отрывая взгляда от окна, старик вытащил из-за пояса оба мобежских пистолета. Бледный, точно порожняя бутыль, он чуял сединами: кто-то сильный схватил его глотку акульей хваткой, и хватка сих челюстей была мертвой.

* * *

В аспидном провале распахнутого погреба влажно блестели белки каторжника.

– Вылезай!

Гаркуша безропотно подчинился приказу и с воровской ловкостью выкарабкался наверх. Было видно, что и его, дебелого мужика, пощупал за ляжки страх.

– На, держи,- Коллинз протянул Гаркуше один из заряженных пистолетов. Раскострил факел и бросил через плечо:

– Навестим Жюля… Соскучился он без нас. Эй, двигай ногами, сынок.

Глава 12

– Враки! Нынче же фрегат примешь! Клянусь честью, удружу тебе - век помнить будешь. Маневры - м-м-м, песня, Бог свидетель, дорогой Андрей Сергеевич! У тебя славно, но у меня душевнее будет… Крестом клянусь, в три минуты, как невесту, в паруса одену «Орлика», глазом не успеешь… ик… моргнуть! Но прежде, тс-с-с!
– Черкасов крепко обнял Андрея и влажно шепнул ему в ухо: - По последней. Еще раз предлагаю за процветание флота Российского и за Отечество, брат Преображенский. Как?

Затем тряхнул каштановым коком, на щеках заиграли ямочки.

Рука в белом с золотом манжете круто с ног на голову опрокинула бутылку.

Лимонный хрусталь шампанского запузырился, зашипел ужом в бокалах. Взыгралась снежная пена, сползла по стеклу фужеров и искрящимися копьями упала на вишневую скатерть.

«Эх, счастливы дети,- частенько любил говаривать Андрей,- они не ведают, что такое богатство и нищета».

Скудно жил Преображенский, однако нынче раскошелился. Кутил, как бывалоче в Петербурге.