Фатум. Том третий. Форт Росс

* * *

Внезапно бурлящая стремнина круто взяла вправо, и вконец разболтанный плот, вздрогнув в последний раз, перестал нырять. Впереди виднелся широкий спокойный плес, который жался к наметившейся излучине реки, а далее, ближе к берегу, вода была гладкой, будто стекло…

Шесты лихорадочно нащупали каменистое дно, и плот вяло направился к зеленой мшистой береговой полосе.

Андрей, прижимая к груди Джессику, застывшим, слезящимся взглядом смотрел на растущие с каждым толчком деревья и камни…

Весь мир, все звуки и движения, казалось, увязли в невидимой паутине. В какой-то момент ему почудилась зависшая перед ним безглазая птица… Та, что приходила молчаливым горевестником в ночных кошмарах из далекой, дымной, пахнущей пожарами неведомой полосы горизонта…

Можно было протянуть руку и тронуть ее седой пух под крылом, каменный клюв и острые полумесяцы когтей… Замерло, казалось, и трепетание волос любимой, замер и угрюмый лес, зловещими космами повис над землею туман… и только плот продолжал двигаться в сем застывшем времени в стране мертвых берегов и сумеречного безмолвия…

– Однако добрались, батюшка! Слава тебе, царица небесная! – Палыч, цепляясь багром за берег, вместе с боцманом стал подтягивать плот.

Приказчик, не дожидаясь полной швартовки, сгреб в охапку ружья, скакнул в волну и, с шумом разбивая воду, вышел на берег, отряхнулся, как волк, цепко огляделся окрест.

– Господи, неужели мы сделали это? – прекрасные глаза Аманды блестели от слез. Освободив руку, она отбросила с лица мокрые волосы, одернула прилипший к бедрам сырой подол платья.– О, я не знаю, как благодарить небо и тебя за мое спасение… – она крепко сжала пальцы Андрея.

– Мне довольно того, что ты жива.– Преображен– ский болезненно сморщил лоб.

– Что с тобой? У тебя перелом? – она с беспокойством ощупала его левую руку.

– Похоже… – Андрей, пряча лукавую улыбку, усмехнулся в душе своему розыгрышу.

– Боже, Andre…

– Это чепуха по сравнению с тем, что могло бы случиться с тобой, душа моя.

– Но твоя рука?

– У меня есть вторая, чтобы проводить тебя на берег.

Глава 4

Прошедший день тускло угасал. Сквозь саван серого, затянутого белесой пеленой неба хмуро и воровато проступало серебряное солнце. Кто знает, быть может, освободившейся от бренной плоти душе таким и является лик ангела – весь воплощение живительного света, он взирает на земную горечь и боль с сочувствием, но отстраненно.

Тревожное ожидание не покидало обессилевших путников. Неприятель никак не обнаруживал себя, разве что на ближних вершинах виднелись перемещающиеся стада горных, белых, как мел, длинношерстных козлов, издали похожих на снежные хлопья, рассыпанные по склонам.

– Что скажешь, брат? – поинтересовался Андрей, сидя у костра, который с помощью кремня и кресала сумел по-сле нескольких попыток развести зверобой.

– Не знаю,– проводник неопределенно качнул плечами, продолжая наблюдать за миграцией животных, но затем, затянувшись трубкой, скупо оговорился: – Но отчего-то же жмутся они к гольцам.

– И в самом деле, вашескобродие-с… – Палыч озадаченно почесал залысину.– Хто-то ведь турнул их снизу. Всяко не мы… ась?

Мужчины обменялись взглядами и, верно, прочли в глазах другого ту же колючую мысль, коя возжгла знобливую тревогу в каждой душе: не идет ли кто берегом следом за ними? А может быть, это Чугин, на безуспешные поиски которого ходили Тимофей с боцманом?.. Вряд ли… По сему поводу не было проронено ни слова. Оставшиеся в живых жались к теплу, по-братски делились крохами табака и сушили одежду.

– Четыре тюка, говоришь, смыло водой?

– Так точно, вашескобродие.– Соболев с досадой ругнулся в усы и сокрушенно покачал головой.

– Надеюсь, там были продукты? – Капитан отхлебнул дымного кипятку с брусничным листом.

– Никак нет,– угрюмо откликнулся боцман.– Порох и пыжи, вашескобродие… и голимый свинец.

– Тьфу! – Андрей тяжело вздохнул, больно переживая серьезную потерю.

Глупо, конечно, ругать дождь, лучше встать под навес… но, черт возьми, в сем многомильном крае оставаться со щепотью пороха и жалкой горстью свинца было равносильно самоубийству.

Выступать было решено поутру. Тараканов, хоть и без лишней «пудры», но твердо заверил сбившихся у костра, что Астория где-то неподалеку, а посему надобно сгорстить в себе силы для последнего рывка… У засевшего в этих дебрях не без помощи русских американца возможно будет недельку-другую «нагулять вес», «повеселеть лицом» и прикупить в долг всё необходимое. Далее можно было выбирать: либо ожидать приход компанейского «купца», идущего в форт Росс, либо самим, договорившись с мирными индейцами и посулив им награду, тронуться на их лодках на Юг. На унылое, полное неверия и отчаянья после гибели Кирюшки замечание Ляксандрыча Андрей Сергеевич сорвался, побагровев скулами:

– Это кто же из нас «хребет в западне перешиб»? Молчать, боцман! Вы только послушайте, что он говорит,—в сердцах разведя руками, гневно сжал губы капитан.—Вы мне все эти мысли насчет западни бросьте! А ты, Соболев, гляди… Еще лучшим фор-марсовым был, боцманом мной назначен… Стыдно! Так, нет?

– Так точно, вашескобродие. Да только жалко матроса… больно зелен был… одни глаза да уши…

– А ты думаешь, мне не жаль… А юнга, а все наши молодцы, что сложили головы?.. Смотри, Соболев, не выводи меня из терпения… Постиг?

– Постиг, вашескобродие,– решительно заявил Ляксандрыч обиженным тоном.

– Ну, то-то… – Андрей нервно раскурил трубку, набитую Палычем, и, глядя на рыжие искры костра, уже ровнее молвил.– Не хребет у нас перебит… Кожу мы меняем. Переболеть след. Главное – честь мы свою морскую не потеряли. Флаг сберегли, судовой журнал, и долг пред Отечеством помним.

Все эти слова Андрей Сергеевич сказал глухо, без жалости, даже железисто жестко. По себе зная как ни кто иной – жалость вельми обидна.

Для ночевки Тараканов с Палычем сдвинули костер ближе к ручью, подмели большое кострище сосновым лапником и накидали на горячую землю еловых ветвей. Спать так было сподручнее – тепло, как на печи, хотя ночная изморозь и делала волглой просушенную одежду.

Однако как ни хотелось спать, измученные люди укладываться не торопились. То ли из-за страху, то ли по по-требности души. Остатки вяленого мяса быстро исчезли в голодных желудках, и теперь, крепко за день изнявшись потом, затерянные в глуши беглецы зело хлебали чай и жадно прощались с последними сбережениями табака. Обычной болтовни слышно не было, даже Палыч нынче открывал свой рот только затем, чтоб отхлебнуть из мятой кружки. Внешне завсегда угрюмый приказчик Тараканов сосредоточенно жевал травинку, но ни одно движение, шорох или тень густого вечера не ускользали от его внимания.