Фаворит. Том 1. Его императрица

– - Что за вранье!
– - отвечал Петр, велев Перфильеву заслонить его с наветренной стороны.
– - Я хожу по улицам в любое время дня и ночи без охраны. Если бы русские хотели сделать мне зло, они бы давно прибили меня. Но этого же не случилось!

Волков сказал, что братья Орловы -- главные зачинщики бунтов в гвардии, а их стоит бояться.

– - Перфильев, ты знаешь Орловых?

– - А кто ж их не знает?

– - Тогда не торчи здесь, а ступай и войди к Орловым в дружбу. Я дам тебе денег. Играй в карты, пей водку и предупреждай об опасности... Чего мне бояться?
– - продолжал Петр.
– - Скоро я задам всей России такую хорошую трепку, что русским не хватит времени даже выспаться как следует...

Он покинул старый Зимний дворец, перебрался в новый -растреллиевский, хотя стены его были еще в паутине строительных лесов. Но никто не знал, как избавиться от многолетней свалки мусора на Дворцовой площади. Выручил сообразительный барон Корф:

– - Завтра утром здесь можно будет гладить белье...

Через герольдов оповестили окраины, что никому не возбраняется брать с дворцовой стройки все, что там лежит, и наутро перед Зимним образовалась гладенькая площадь: бедные горожане не только хлам, но даже кучи извести растащили. Романовы заселили новое обиталище. Петр сам распределял -- кому где жить. Лучшие апартаменты отвел для Лизки Воронцовой, а императрицу с сыном загнал в самый угол дворца. И хотя Екатерина снова была оскорблена, но в глубине души радовалась отдаленным комнатам: здесь удобнее рожать, чтобы никто об этом не знал... Боясь вскрикнуть, она родила сына (будущего графа Бобринского), и верный Вася Шкурин, замотав младенчика в тряпки, будто сверток с бельем, тишком вынес его из дворца. Теперь, освободясь от плода, Екатерина могла действовать более решительно...

Она отказалась присутствовать на пьянствснном пиру по случаю заключения "вечного" мира с пруссаками, и ближе к ночи Петр ворвался к ней в спальню, стал кричать, что она несносна, упряма и зла, в ней сокрылся целый легион коварства и распутства.

– - Но я заставлю вас повиноваться!
– - И с этими словами, прилипнув спиною к стенке, он до половины обнажил шпагу.

– - В таком случае, -- вспыхнула Екатерина, -- если мне угрожают оружием, я не должна оставаться беззащитной.
– - Из соседней комнаты она вернулась с длинным эспантоном.
– - Давайте испытаем судьбу, -- сказала женщина, присев в "ангард" для боевой терции.
– - Так и быть, первый выпад шпаги за вами.

– - Сумасшедшая!
– - крикнул Петр, убегая...

Екатерина съездила в Ораниенбаум -- посетить свой садик, где вызревала посаженная ею клубника. Огород был вытоптан будто стадом. Ламберти сказал, что вчера наехала компания с графиней Елизаветой Воронцовой -- все грядки обчистили.

– - Это уже свинство!
– - обозлилась Екатерина.
– - Нс она сажала, не она поливала, не ей бы и лакомиться...

В ночь на 3 июня императрица проснулась от чудовищного треска, ее палаты были охвачены красным заревом. Началась страшная гроза, небесные хляби разверзлись над Петербургом, молнии быстрыми росчерками метались над крышами столицы, по Неве, все в пламени, плыли в море горевшие баржи с зерном. Из соседних покоев вышел проснувшийся от грохота Никита Панин.

– - Давненько не было такой бури, -- сказала Екатерина.

– - Да. Но цесаревич спит, славу Богу...

Екатерина повела далее словесную игру:

– - Через десять ден двор разъедется. А мне передали, что мой супруг, отвергнув меня, венчается с Елизаветой Воронцовой. Не знаю, чем кончится комедия, но прошу вас сделать так, чтобы сын мой, яко наследник престола, остался в городе.

Мальчик был козырной картой в предстоящей партии, и выпускать его из столицы, конечно, нельзя. Панин снова завел речь о том, что согласен способствовать заговору против Петра при неукоснительном условии -- царствовать будет не она, а ее сын и его воспитанник. Екатерина изворачивалась в разговоре, как угорь в сетях, чтобы не дать ему прямого ответа. Красные от пламени баржи уносило прямо в грозу... Панин отправился досыпать. Если бы вельможа сейчас обернулся к Екатерине, он бы невольно вздрогнул -- такая лютая ненависть светилась в глазах женщины...

9 июня, по случаю обмена ратификаций с королем прусским, во дворце состоялся торжественный обед на 400 кувертов, при залпировании из пушек, при беглом огне из ружей. Усаживаясь за стол подле графа Александра Строганова, императрица сказала:

– - Кажется, Саня, нам уже не выплыть из бурного моря застолий, а закончится сей пир жестоким объедением и похмельем.

Напротив нее расположился прусский граф Горд.

– - Вы очаровательны, ваше величество, -- сказал он.

Екатерина, выдернув из прически пышную розу, грациозным жестом перебросила ее через стол -- пруссаку:

– - Очаровывать-это все, что мне осталось...

За окнами крутились фейерверки, от грохота выстрелов дребезжали оконные стекла. Петр, как и следовало ожидать, напился с быстротой, вызвавшей удивление врагов и друзей. Но, естественно, когда вещает император (пусть даже пьяный), все должны внимать его величеству с приличествующим подобострастием.

– - Почему от меня прячут наследника Павла?
– - бормотал он.
– - Этот плутишка меня любит... жалую его в капралы гвардии!

Его взгляд замер на воспитателе сына -- Панине:

– - А тебя сразу в полные генералы... ты слышал?

– - Слышал, но не понял -- за что мне такая милость?

– - Вот, -- обратился Петр к прусскому послу фон дер Гольцу, -- после этого и верь людям! Мне все уши прожужжали, что Панин умный. Но только олухи могут отказываться от генеральского чина...

Он подослал к жене своего адъютанта Гудовича:

– - Государь изволят передать вам, что вы... вы...

Гудович покраснел и умолк. Екатерина сказала:

– - Продолжайте. Я вас слушаю.

– - Он велел... что вы... извините-дура!

Фейерверки спадали на сизую воду Невы разноцветными хлопьями. Гудович уже пошел обратно. Но тут император, боясь, что холуй не осмелился донести его слова до Екатерины в их первозданной ясности, через весь стол крикнул жене:

– - Ты-дура! Дура, дура... дура!

Глаза женщины увлажнились от слез.

– - Не обращай внимания, Като, -- шепнул ей Строганов, -- и ты останешься мудрейшей за этим столом.

Послы делали вид, что поглощены едою, и гора салата из раковых шеек таяла быстрее, чем снежный сугроб на солнцепеке.

– - А тебя -- в ссылку!
– - велел император Строганову...

Граф Горд переслал через пажа Екатерине записку: "На выходе из-за стола вы будете арестованы". Екатерина обратилась к принцу Георгу Голштинскому, властно напомнив, что ее мать, герцогиня Ангальт-Цербстская, тоже вышла из Голштинского дома:

– - Если меня решили подвергнуть арестованию, то соизвольте, как родственник, сделать так, чтобы не страдало мое самолюбие.

– - Успокойтесь. Он скоро протрезвеет...

Эта "дура", повисшая над императорским застольем, эта "дура", о которой посольские курьеры завтра же оповестят все газеты Европы, эта "дура" сделала обед 9 июня 1762 года обедом исторического значения: теперь для захвата престола Екатерине не хватало лишь слабого толчка...

Интересно: с какой стороны он последует?

Через три дня император со свитою отъехал в Ораниенбаум; когда он подсаживал в карету многопудовую Лизыньку, фельдмаршал Миних дальновидно напомнил:

– - Вы, государь мой, покидая столицу, должны брать с собою не метрессу, а наследника престола -- Павла.

– - С сыном остается моя мегера.

– - Вот именно, что она-то и остается. Императрица остается, престолонаследник остается, а вы берете в дорогу свою телку, арапа, винный погреб да еще меня, старого каторжанина...