Фазы неизбежности

— Как вообще вампир может упасть в обморок? — задал Герберт следующий вопрос, на этот раз настойчиво потеребив отца за плечо.

— Я не знаю, — поразив воображение виконта не столько краткостью, сколько откровенностью ответа, сказал граф и добавил: — К тому же фрау Дарэм вовсе не в обмороке. Взгляни на нее — она технически мертва, вопреки суточному циклу, всем сведениям о носферату, а заодно и здравому смыслу.

Молодой человек, а вместе с ним и Куколь послушно взглянули. Опровергнуть утверждение графа при всем желании было сложно — неподвижно лежавшая на постели Нази Дарэм действительно была мертвее мертвого, и отливающий мутным, покойницким блеском взгляд ее распахнутых глаз недвижно упирался в «потолок», в роли которого выступал темно-синий балдахин. Эти открытые, глядящие «в никуда» глаза почему-то смущали Герберта особенно сильно, и он осторожно провел раскрытой ладонью по бледному лицу женщины, заставляя ее веки смежиться и пытаясь сосчитать, в который раз они уже, подобно скорбящим родственникам, собираются у ее «одра». По всему выходило — в третий за два месяца, что возвращало юношу к вопросу о целенаправленных, злокозненных издевательствах Дарэм, которая, даже будучи мертвой, ухитрилась «смертельно занемочь». Теперь уж совершенно загадочным и неясным образом.

— А я говорил, что ты с твоими методами и немертвого до смерти «загоняешь», — невесело пошутил он и тут же понял, что на этот раз лучше бы ему было помалкивать.

— Ты полагаешь это замечание смешным, Герберт? — так тихо, что голос его ощущался скорее, как низкочастотная вибрация, спросил фон Кролок, наконец, поднимая взгляд на сына. — Что ж, в таком случае, быть может, ты соблаговолишь повторить свою столь блестящую остроту еще раз? Боюсь, я не до конца ее расслышал.

Лучше бы накричал, как после последней вылазки в город, в самом-то деле! В случае графа повышенные тона всегда значили, что на самом деле отец не так уж и рассержен, и по-настоящему стоило опасаться именно этого мягкого, полного безукоризненно холодной вежливости полушепота. Старший Кролок происходил из той породы личностей, громкость голоса которых уменьшалась в пропорции, обратной степени их гнева.

— Прости, папа, — молодой человек, даже не пытаясь спорить, покорно опустил златокудрую голову. — Это действительно было мерзко.

— Именно, — коротко бросил граф, однако после секундного молчания уже гораздо мягче добавил: — Постарайся хотя бы иногда следить, чтобы твой разум поспевал за не в меру болтливым языком.

Поняв, что «угроза» миновала, Герберт кивнул, наблюдая за тем, как граф снова прижимает сложенные указательные пальцы к губам. Молодой человек поймал себя на мысли, что этим жестом, который он неоднократно видел у смертных, отец «затыкает себе рот», так что оставалось лишь гадать, что за слова он так старательно пытается затолкать обратно в себя вот уже примерно с четверть часа.

— Ты уверен, что не сделал ничего… такого? — не зная толком, как выразить свою мысль, и опасаясь лишний раз задеть графа каким-нибудь неудачно подобранным словом, уточнил Герберт.

Этот же самый вопрос терзал Кролока с тех самых пор, как Дарэм «упала в обморок», а точнее, свалилась замертво посреди тренировочного зала прямо на середине движения. Раз за разом перебирая в памяти каждую деталь произошедшего, граф, вместо того, чтобы приблизиться к пониманию, все сильнее запутывался в рассуждениях, безжалостно отсекая один вариант за другим и стараясь мыслить здраво.

— Я уже рассмотрел такую вероятность, — медленно проговорил он. — И уверен, что ни одно из моих действий не могло привести к подобному результату. Почти уверен. Я не понимаю… — граф резко замолчал, и Герберт отчетливо увидел, как тот на мгновение крепко стиснул зубы. Тем не менее, когда он заговорил вновь, голос его продолжал звучать спокойно: — Я не понимаю, что вообще может дать такой эффект. Даже в теории. Смешно, разумеется, утверждать, будто с фрау Дарэм все было в порядке, поскольку все мы знаем, что это чудовищная ложь, однако она, если так можно выразиться, была «здорова». Чертова женщина.

— Экх… — в наступившей тишине отчасти даже смущенно высказался горбун.

— ПапА, вы, право, нас с Куколем фраппируете, — поддакнул Герберт. — С тех пор, как вы изволили обзавестись душевной симпатией, вы стали поразительно часто сквернословить. Я лично уже в третий раз слышу из ваших уст бранные слова, хотя раньше вы себя подобными выражениями не унижали. Нази очень дурно на вас влияет.

— Если фрау Дарэм и влияет на кого-то дурно, то, в первую очередь, на саму себя, — ответил Кролок, не желая признаваться в том, что его наследник отчасти прав. — И я не имею ни малейшего представления о том, что предпринять. Быть может, у вас найдутся какие-либо предложения?

— У эа эт! — тут же сложил с себя всякую ответственность Куколь, который, даже спустя двадцать с лишним лет службы в замке о немертвых имел представление сугубо умозрительное.

— Кроме варианта «похоронить с почестями»? — Герберт нервно хрустнул костяшками пальцев, хмуро глядя на старшего вампира. — Отец, я, в конце концов, всего лишь скромный вампир, а не вампиролог-самоучка трехсотлетней выдержки, как некоторые! Так что, если у тебя нет версий, то у меня нет их и подавно.

С появлением Нази поводов для беспокойства у молодого человека появилось удручающе много, однако незаметно для себя он успел окончательно свыкнуться с ее присутствием. Сама женщина сколько угодно могла отрицать тот факт, что она удивительно быстро, едва ли не с первых дней, влилась в замковую атмосферу, но истины это не меняло — порой у Герберта складывалось странное ощущение, будто Дарэм была здесь всегда и в какой-то момент всего лишь отлучилась по срочному делу. Однако, куда больше младшего фон Кролока волновало душевное состояние его отца. Слишком хорошо Герберт успел рассмотреть взгляд графа в первые минуты после того, как он вынес тело Нази из фехтовального зала. Дурным ли было влияние женщины на его приемного родителя или же, напротив, его стоило считать за благо, но влияние это было весьма ощутимым.

— Может быть, стоит просто подождать? Если уж она сама впала в сон посреди ночи, есть вероятность, что она сама из него и выберется как-нибудь? Она же некромант, знает, как там, по ту сторону все устроено… — не слишком уверенно предположил он и, скривившись, проговорил: — Ну и запах! Куколь, ты не мог бы от меня отодвинуться? Желательно, в другое крыло замка.

— У, ыте. Ак фау ееа, ак а и эал! — слуга развел руками и робко добавил: — А по оэу хоао ает… а ы ак.

— Подумать только, какой исполнительный! — молодой человек фыркнул. — Вторую половину твоего высказывания я не понял, но она мне все равно не нравится. Фрау ему велела. А я тебе велю смыть с себя эту дрянь! Я будто на фабрику зубного порошка переселился!

Фрау Дарэм действительно нашла прекрасный способ отбить у себя «аппетит» по отношению к Куколю, выдав ему флакон мятного масла, острый и резкий запах которого, пускай и не полностью, но все же «перебивал» запах живой крови. Однако, по мнению Герберта, который давно научился переносить присутствие рядом с собой смертных людей безо всяких дополнительных ухищрений и привык почти постоянно пользоваться своим обостренным нюхом, разило от слуги теперь просто невыносимо. Хорошо, хотя бы — не чесноком.

— Почему бы вам обоим не удалиться? — прервал уже начавшуюся было перепалку граф, заставив спорщиков замолчать. — Если желаете, можете обсудить взаимные претензии в любом другом месте, или же, что я почитаю наиболее разумным, найдите себе более осмысленные занятия.

Куколь в ответ тут же покивал, распознав в завуалированном совете хозяина недвусмысленное приказание, а Герберт еще некоторое время беспокойно ерзал на своем месте, бросая на графа тревожные взгляды, которых тот предпочел «не замечать».

— Если ты хочешь что-то сказать, то, будь любезен, скажи, наконец, — после третьего по счету душераздирающего вздоха, донесшегося со стороны сына, не отрывая взгляда от некоей точки на противоположной стене спальни, сказал фон Кролок.

— Не знаю, — юноша соскочил с кровати и присел перед креслом графа на корточки, опершись о его колени бледными ладонями и заглядывая в лицо. — Знаю только, что ты, как обычно, будешь вне себя, но мне чертовски хочется тебя чем-нибудь утешить, представляешь?