Феникс

Я и штурман Николай Небогатых проникли на корабль. Это оказалось проще, чем пробиваться через джунгли. Люк был открыт. Кто-то неизвестный уже побывал до нас..."

В этом месте, к великому моему неудовольствию, летчик Петров вынужден прерывать свой рассказ - Владлена завет нас ужинать. Что ж, порядок есть порядок. Я с тревогой гляжу на свою спутницу. Вид у нее очень усталый. Темные круги лежат вокруг глаз. Несмотря на загар, лицо ее кажется малокровным. Незамеченная мной ранее какая-то хрупкость появилась в ее фигуре. Видно, что поход ее вымотал. Может быть, я совершил ошибку, взяв женщину в дальнюю экспедицию, трудности которой под силу не всякому мужчине. Сумеет ли она дойти с нами до конца? А может, отправить ее на базу с воздушной оказией пока не поздно?

За чаем Петров делает мне знак рукой и головой, намекая, что вторая часть его рассказа носит строго конфиденциальный характер. Мы покидаем шумную компанию, где главными заводилами становятся на время вновь прибывшие штурман Небогатых и летчик второго вертолета Алик Мучников.

Мы усаживаемся на зеленый, местами бурый ковер мха, под большим раскидистым кустом папоротника. Петров дует в кружку, остужая чай, вытянув губы трубочкой, осторожно втягивает горячую жидкость в рот и глотает с бульканьем. Проглотив темно-янтарный напиток, громко выдыхает - "а-а-а!"

Я - само нетерпение. Петров, видя мою лихорадку, продолжает свой отчет:

"Так вот, как я уже сказал, люк был открыт. Но это был не главный вход - тот оказался запертым намертво. А вот аварийный как раз и был открыт. Причем у нас сложилось впечатление, что его открыли не изнутри, а взорвали снаружи, словно кто-то пытался прорваться на корабль. И надо сказать, им это удалось. Дверца была деформирована, петли проржавели, но проникнуть внутрь все-таки можно было..."

Я не доношу до рта кружку, во все глаза смотрю на Петрова, смотрю так, что он смущается.

"Но это еще не самое удивительное, - продолжает летчик после минутной паузы.
– Еще при внешнем осмотре межзвездного скитальца нам бросилось в глаза поразительное сходство его с нашим кораблем, на котором мы сюда прибыли: те же обводы, те же конструктивные особенности. Мы решили, что обнаружили корабль сородичей Хумета, корабль той же серии, что и наш. Правда, смущало одно обстоятельство, видимое невооруженным глазом: между датами выпуска нашего корабля и найденного нами пролегала чудовищная пропасть времени, равная геологическим эпохам. Это какими же надо быть ретроградами, что клепать корабли одной серии на протяжении десятков, а то и сотен тысячелетий.

Естественно, время постаралось замаскировать это сходство. Снизу корпус оброс мхом и даже как будто окаменевшими ракушками, словно корабль первую половину вечности лежал на дне моря. И я не удивлюсь, если так оно и было. Потом, очевидно, морское дно поднялось, образовав скальную возвышенность. Потом выросли джунгли. Во впадины на корпусе ветер нанес слой почвы и там проросли деревца. Но для опытного взгляда ничего не стоило отбросить этот камуфляж времени и представить корабль таким, каким он сошел со стапелей.

Заинтригованные, мы очистили люк от густой растительности, пролезли внутрь корабля, зажгли фонари и начали его обследование. При помощи лома, прихваченного нами с собой, и накоротко замкнутых проводов, мы открыли внутреннюю переборку малой шлюзовой камеры - энергия в звездолете еще теплилась! Чем дальше вглубь мы продвигались, тем больше убеждались в совершенно нелепом, диком факте, что это не просто корабль, похожий на наш, - это был НАШ корабль!

Вы в праве подумать, что мы сошли с ума... но что бы вы сказали, когда, открыв дверь одной из кают, очень похожей на вашу, вдруг обнаруживаете, что эта каюта именно ВАША!

Видите ли, у себя над койкой я повесил на стену фотопортрет Мадонны... Ну, знаете, той еще Мадонны - не святой, а, скорее, распутной... американской певички... Так вот, над "скелетом" полуразрушенного ложа, на почерневшей, обезображенной временем стене, висело то, что некогда было портретом Мадонны. Только благодаря стойкому к распаду целлофану, свисавшему лохмотьями, сморщенными, как усохшая человеческая кожа, - сохранились кое-какие фрагменты изображения вперемежку с белыми пятнами окаменевшего клея. На полу, возле боковой переборки, где я собственноручно прибил деревянную полку, лежала беловато-рыжая труха, но дырки в стене от шурупов остались, хотя были забиты пылью и ржавчиной. На багажной полке я обнаружил целую гору пустых пластиковых емкостей из под "йогурта". Эту свалку любил устраивать Алик Мучников по своей лености. От прикосновения руки стаканчики, покрытые изнутри патиной вековой плесени, разлетались белой пылью.

Мы прошли пустыми коридорами корабля. Мертвая тишина его замкнутого мира нарушалась только звуками наших шагов. Главный вход оказался наглухо задраенным. Маленький экранчик наружного наблюдения был разбит, внизу под трубами лежала вполне земного вида монтировка, какую обычно имеют при себе все шофера. Алик тронул ее носком ботинка, и она осела рыжими хлопьями. Ошеломленные открытиями, мы пошли дальше.

Под нашими каблуками хрустело стекло или гулко отзывался металл, сумевший противостоять коррозии, а там где горели тусклые светильники, встречались островки мха. Он покрывал стены и пол рваными пятнами. Идти по этим мягко пружинящим островкам было противно, словно ступаешь по распластанной, вдавленной в пол падали. Мы чувствовали себя пленниками склепа, но воздух, надо признаться, там был легок и сух. Только витал в нем некий запах. Может быть, так пахнет вековая пыль. А может, это был запах остановившегося времени?.."

Я слушаю летчика, повествование которого из суховатого отчета постепенно все явственнее приобретает художественную выразительность, и думаю: может быть, передо мной сидит будущий Экзюпери, во всяком случае, его повествование не лишено некоторой мрачной поэтичности. Я легко представляю себе сумрачную, зыбкую атмосферу затаенного страха этого заповедника одиночества и забвения, куда не имеет доступа ни солнце с его горячими лучами, ни лесные обитатели с их стрекотом и суетней. Легко, потому что с нечто подобным уже сталкивался в жизни. Однажды, впечатлительным подростком гуляя по берегу Камы, наткнулся на пустынном пляже вытащенное и брошенное речное судно. Я заглянул в проржавевший иллюминатор и увидел холодный мрак безнадежного запустения внутри, железные ребра шпангоутов, похожие на скелет доисторического исполина, и еще я ощутил непередаваемо жуткое чувство: на миг представилось, что корабль этот лежит на дне моря под гнетом чудовищного давления миллионов тонн воды, в кромешной тьме. Я с холодком в позвоночнике отпрянул от иллюминатора, убежал в ясный, успокоительно-солнечный день.

Кажется, я на минуту утерял нить рассказа, и потому спешу вернуться в реальный мир. Между тем летчик говорит об обнаруженном ими некрополе:

"...это был саркофаг из белого мрамора. Разорвав паутину и стряхнув толстый слой пыли, мы обнаружили на верхней крышке квадратное окно, закрытое толстым прозрачным камнем, наподобие горного хрусталя. Сквозь это окно было видно, что внутри лежит мумия человекоподобного существа, завернутое в белую материю, очевидно, пропитанную каким-то составом. Открытым и доступным для обозрения оставалось только лицо. Впрочем, от лица там мало что сохранилось, скорее это был череп, туго обтянутый сухой окаменевшей кожей, темно-коричневого, почти черного цвета. Морщинисты веки закрывали мертвые глаза, глубоко спрятанных на дне глазных впадин. Сохранившийся маленький рот с веером застывших морщин тоже углубился в череп, словно был втянут последним вздохом умершего.

Стенки саркофага украшал резной растительный орнамент. Со стороны ног усопшего, на торцовой плоскости выделялась прямоугольная рамочка, внутри которой была выбита надпись, составленная из непонятных букв, похожих на руны. Я в этом деле не знаток, но запомнил их хорошо..."

Летчик ломает веточку с куста, под которым сидит, чертит на земле надпись, после чего старательно обводит ее рамочкой, очевидно, подражая увиденной.

<