Феникс

empty-line/>

– "Хумет", - читаю я машинально.
– Это действительно, руны.

– Вы умеете их читать?
– удивляется летчик.

– Видите ли, в свое время я работал художником-оформителем. Знание различных шрифтов - неотъемлемая часть моей профессии. Ради интереса я выучил и рунический алфавит. Я могу прочесть надпись, но не перевести ее. Но в данном случае перевод не требуется - это имя собственное.

– Хумет, - медленно произносит летчик, и в голосе его звучат нотки благоговения и страха.
– Да, вы знаете, пожалуй, это был он... Это его высохшие останки лежали в саркофаге - руку могу дать на отсечение!

– Никогда не давайте членовредительные клятвы, - ворчу я полушутя, полусерьезно и интересуюсь: - Вы пытались вскрыть саркофаг? Кстати, где вы его обнаружили?

– Так ведь я уже сказал - на последнем, самом верхнем уровне... а чтобы вскрывать - нет, Боже упаси!
– Летчик загораживается ладонями от воображаемой опасности, потом, опустив голову, шепчет: - Честно сказать, и без этого-то нас охватил безотчетный мистический ужас. Мы драпанули оттуда, как нашкодившие пацаны.

Тут летчик как будто просыпается и почти кричит:

– Нет! Но это же совершенно невозможно! Ведь Хумет самолично провожал нас в полет, и было это полтора-два часа назад! Вы что-нибудь понимаете?

– Конечно, - авторитетно заявляю я и улыбаюсь, - типичный случай раздвоения личности.

– Вы меня извините, но, по-моему, сейчас не до шуток, - хмурится летчик Петров, нервно запускает пятерню в распавшиеся волосы, сжимает ладонь в кулак, словно хочет сорвать с себя скальп.

– Дорогой мой, шутке всегда должно быть место. Помните: излишняя серьезность сгубила большевиков.

– Вы мне не верите?
– в красивых серых глазах Петрова отражается досада.
– Хотите, утром слетаем вдвоем туда, и я вам все покажу?.. И саркофаг и мумию, и корабль...

– Спасибо, не надо. У меня своих забот хватает... А вы, по прибытии на базу, доложите все обстоятельства самому Хумету... его живой ипостаси, так сказать. Поскольку дело касается личности Магистрата, то ему и решать эту проблему.

– Хорошо, я последую вашему совету, - Петров встает и протягивает руку для прощания.

– Вы останетесь с нами до утра или?..

– Или... Не вижу причин здесь задерживаться.

– Разве ночной полет не опасен?

– Только не для современной авиации, - сверкает зубами Петров в наступившей темноте.

– Ну что ж, не смею вас задерживать. Да... обратитесь к подъесаулу Бубнову, моему заму: у нас имеется раненый, его необходимо эвакуировать на базу. И еще... простите, что дергаю вас...

– Да-да, слушаю вас, - летчик Петров - само терпение.

– Впрочем...
– я мучительно задумываюсь: отослать мне Владлену на базу или оставить?.. Ненавижу принимать жизненно важные решения, находясь в цейтноте. Наконец, я выдавливаю из себя нерешительное: - Это все. Я тут прикидывал: не забыл ли чего важного... Кажется, не забыл. Счастливого полета!

– И вам счастливо дойти! Если что, сообщите - вмиг прилетим на подмогу. Обещаю, больше накладок не случится. Тот передатчик мы вырубили... Там, оказывается, таракан залез в аппаратуру и замкнул контакты...

Летчик Петров салютует рукой и уходит к вертолетам, где опять собралось много народа. Петров идет легкой походкой - прямой, стройный, целеустремленный.

Интересно знать, от какого недуга загибался этот с виду здоровый молодец?.. и его друзья, эти Алик и Николай - ребята хоть и не первой молодости, но мужчины в самом соку...

Петрову и его товарищам повезло больше, их спасли джентри. Для еще одного эксперимента. Хотелось бы знать, какого?

Я хорошо сыграл свою роль. Пусть уж лучше прямодушный, бесхитростный летчик Петров думает обо мне как о нелюбопытном чинуше, чем позволить ему тревожить людей, поднимать волну мистической истерии. Да, теперь я большой чин, а это значит, прежде всего - ответственность и осторожность. Разумеется, я поверил ему. Что-что, а надпись он выдумать не мог. По-моему, этот феномен того же порядка, что и наш фантастический полет, и связан он с перемещением во времени. Я чувствую: разгадка парадокса раздвоения Хумета и нашего небесного ковчега уже на подходе к моему сознанию. Просто у меня пока нет времени все хорошенько продумать. Но я уверен, что, посовещавшись с учеными, мы расколем этот орешек.

Я лежу, закутавшись в спальник, придавив боком суперконтинент Пангею, и...

Глава двадцать четвертая

ЧЕРНЫЙ ДЕНЬ

Вы не можете себе с достаточной силой

представить жажду авторитета и

внутреннюю беспочвенность людей

З. Фрейд.

Раннее утро. Розовый рассвет. Солнце золотит верхушки могучих деревьев, а внизу, у подошвы Лысой горы, как мы нарекли место своей ночевки, стоит сумрак. Там клубится туман, отчего котловина напоминает огромную чашку остывающего чая. Картина, представшая моим глазам, напоминает полотно художника Шишкина "Утро в сосновом бору". Только медведиха с медвежатами отсутствуют да вместо вековых сосен - вековые, а может быть, и тысячелетние лепидодендроны. Какая мощь! Какое величие! Сейчас бы сюда этюдник, да запечатлеть бы эту красоту, пока не срубили ее под корень.

Созерцание красоты облагораживает человека, помогает ему возвыситься над животным царством. Я сижу, подогнув ноги на восточный манер. Асана. Будда под сенью дерева пипала, священного фикуса - fikus religiosa. Впитываю в себя бодрящую, просветляющую ауру древнего леса. Ту самую могучую силу, что дарит жизнь миллионам особей, в нем обитающих. Они уже проснулись, они уже стрекочут, посвистывают, копошатся - все эти, как их называет Иван Карлович, "ортоптеры" - прямокрылые: саранча, кобылки, кузнечики. И тараканы. Усатые. Тараканиусы. Тараканы вы мои, таракашечки - вездесущие козявки и букашечки... Почти как у Чуковского получилось.