Феромон

– Я был старше её почти на десять лет. Но вряд ли ты знал, что мы прожили вместе больше трёх лет, прежде чем появился ты, потому что она никак не могла забеременеть.

– Нет, этого я не знал.

– Она сильно из-за этого переживала, что у нас не было детей. И мы решили пройти обследование, чтобы найти причину. Но я был всё время в разъездах...

– Да, мотался между мамой и Габриэлой, - напоминаю я, как оно было на самом деле.

– Между городом, где мы жили и тем местом, где я нашёл работу, потому что мама отказалась переезжать. И как раз, когда анализы пришли, она и узнала про Габриэлу.

– То есть она решила не ждать пока ты вернёшься, сама приехала сообщить тебе новости, и как раз наткнулась на неё? Так?

– Так, - кивает он.

– И что же было в тех анализах?

– Всё хорошо, просто замечательно. Просто нам нужно бывать вместе в определённые дни - так она мне сказала. Поэтому она и приехала.

– Ясно. Ну а дальше?

Он снова барабанит по столу. Вздыхает, откидывается к спинке стула.

– А дальше она забеременела. Я взвесил все за и против. Бросил ту работу и расстался с Габриэлой.

– А ещё через пару месяцев выяснилось, что у Габриэлы тоже скоро родится ребёнок. Выходит, Габриэла соврала?

– Да. Но не только она. Видишь ли, на самом деле в тех анализах было сказано, что я не могу иметь детей.

– Что?!

Он кивает. Молча трясёт гривой, как стреноженный конь. А у меня всё холодеет внутри. Сказать, что Ричард не его сын он смог, а что я тоже - нет?

– Значит, ты не мой...
– слова застревают в пересохшем горле. Нет, нет, не может быть, Дэвид же делал тест ДНК. И раз у него не возникло никаких сомнений, значит...

29. Эйвер

– Нет, - качает головой отец.
– Как раз только твой. Я не совсем бесплоден, - понижает он голос, оглядываясь, - просто естественным путём это невозможно, для этого потребовались определённые медицинские манипуляции. А в то время все эти экспериментальные методы как раз только стали появляться. Маме предложили попробовать. А я так хотел сына.

– И когда она узнала про Габриэлу, то решила удержать тебя любой ценой. Пойти на риск и осчастливить тебя ребёнком.

– Именно так. Она согласилась попробовать. Воспользовалась моими постоянными отлучками, даже подделала мою подпись, зная, что я на это никогда не пойду. И у неё получилось.

– Но Габриэла?

– В том-то вся и трагедия, Эйв, что Габриэла забеременела не от меня, но соврала, чтобы тоже меня вернуть. А я поверил им обеим.

– И мама ждала двадцать пять лет, чтобы сказать тебе правду? Хотя я понимаю: если бы обман Габриэлы раскрылся, то и мамин тоже.

– Да, поэтому, когда приехал твой друг, она так испугалась. Ведь если бы я сказал, что у меня есть второй сын. Если бы Дэвид начал об этом расспрашивать и взял образцы у Ричарда.

– Правда вылезла бы наружу.

Но Дэвид не знал. И я тоже ему не сказал. А когда выяснилось, что у отца и близко нет моей «химии», это стало неактуальным. Хотя, признаться, я расстроился. Где-то там, в глубине души, я надеялся, что отец не виноват. Что это проклятый феромон вынуждает его погуливать от жены. К сожалению, всё оказалось гораздо прозаичней: он просто бабник.

– Мама так разнервничалась, что я заподозрил неладное и заставил её признаться.

– Ты сказал Габриэле?

– Нет. Я поехал поговорить, спросить, хотя мама просила меня этого не делать.

– А когда она узнала, где ты был, психанула, выбежала из дома...

– Да. Я ездил к Габриэле, но сказать не смог. До сих пор не могу. Я вырастил Ричарда как своего сына, Эйв. Если бы ты был мне неродным, я и тебя любил бы не меньше.

– И ты живёшь с ней после того как...
– я даже не знаю, что сказать.

– Я подумал, а что будет, если она не врала? Если просто ошиблась, и сама понятия не имеет, что Ричард мне не родной?

– И что спала с другими мужиками забыла?
– недовольно дёргаю головой.

– Жизнь намного сложнее, сынок, чем брачные клятвы, - тяжело вздыхает отец.
– Я не хочу потерять ещё и Габриэлу. И Ричарда, как я потерял тебя. И знаешь, каким бы это ни казалось мерзким, отвратительным... И как там ты ещё сказал? Грязным? Так вот. Уж как есть. И, может, я не такой чистоплюй, как ты. Не имею твоих пресловутых моральных принципов. Я простой человек. Но раз уж вырастил двух отличных сыновей, любил женщин, и они меня любили, значит, что-то в этой жизни тоже смог. И мне будет что вспомнить в старости. Я прожил эту жизнь не зря. А что оставишь после себя ты? Ты и любить-то не умеешь.

– Я умею, - наливаю ещё по глотку.

– Да брось, - он выдыхает, прогладывает бурбон как лекарство, привычно передёргивается, но наливает ещё.
– Трахаться ты умеешь. А любить боишься. Чтобы вот так, без оглядки на «можно» и «нельзя», не думая, «кто она» и «чья», не размышляя, что будет потом, завтра, через год. Просто быть с ней, потому что от неё крышу сносит. Умеешь?

– Не пробовал, - отвернувшись, пытаюсь смотреть в телевизор, висящий над барной стойкой. В новостях показывают, как поднимают со дна реки машину, улетевшую с моста.

– А ты попробуй, - поучает отец. Пить он всё же так и не научился. Его заметно развозит. Или я просто не хочу больше слушать, что он мне говорит.

– Вот идиот, утопить машину за два миллиона баксов, - гудят за столиками в зале.

– Добавьте звук, - махаю я бармену.

– Ты только Ричарду не вздумай ляпнуть, - вдруг пьяно оживляется отец.
– Я вырастил его как сына и всегда буду любить как сына. Для меня это ничего не меняет, Эйв.

– Обещаю, от меня он ничего не узнает. Как и Габриэла. Прости, но я его ни любить, ни жалеть не стану. Мне теперь его и ненавидеть-то не за что. Он тебе даже не сын, - презрительно усмехаюсь.

– Ах ты засранец, - укоризненно качает головой отец и тоже поворачивается к телевизору.

– Владелец автомобиля Бугатти Широн, Томас Ривер, известный как, - бубнит ведущая, перечисляя регалии этого придурка, - не пострадал. Девушка, имя которой не разглашается, находившаяся на момент аварии в машине, получила черепно-мозговую травму и доставлена в госпиталь.

Уже от упоминания имени Ривера по спине струится неприятный холодок, но, когда сказали про девушку, меня словно из шланга окатило.