Флетчер Мун — частный детектив

Лицо доктора приняло озадаченное выражение.

— Нет. Но, уверен, у кого-нибудь из сестер…

— Я пошутил. Просто пытаюсь поднять себе настроение.

— Храбрый оловянный солдатик. Теперь давай-ка я попробую объяснить, что будет происходить, когда мы тебя усыпим. — Доктор Брендан достал из кармана носовую шину. — Ну-с, молодой человек. Что это, по-твоему?

— Носовая шина.

— Нет. На самом деле это… ах да, ты прав. Это носовая шина. Какие мы сообразительные, а?

— В моем дипломном курсе был раздел, посвященный оказанию первой помощи при несчастных случаях.

Но доктора Брендана было ничем не пронять.

— Уверен, что не хочешь леденец?

— Да.

— Гм, ладно… Итак, твой нос нужно выправить и наложить на него вот эту штуку. Опухоль уже почти спала, поэтому не стоит откладывать. Вряд ли ты хочешь быть в сознании, когда я начну выпрямлять сломанный нос, поэтому мы сделаем тебе усыпляющий укольчик…

— Вы имеете в виду анестезию?

— Э-э… да, анестезию. И когда ты проснешься, все уже будет ладушки-лады.

— Ах как чудесненько, доктор, — в тон ему ответил я.

Врач пристально всмотрелся в мое опухшее лицо, видимо, заподозрив, что я иронизирую. Полагаю, его подозрения подтвердились.

— Уверяю тебя, больно не будет, — сказал он. — Разве что чуть-чуть.

На это остроумного ответа у меня не нашлось.

Меня переложили на каталку и доставили к месту действия. Анестезиолог воткнул иглу мне в предплечье и вогнал полный шприц какой-то беловатой жидкости.

— Теперь, Флетчер, начинай считать вслух от десяти до одного.

Я так и сделал. Медленно.

— Ты все еще в сознании? — спросил анестезиолог, когда я закончил.

На вид ему было не больше семнадцати.

— Нет, — ответил я.

— Флетчер у нас шутник, — сказал доктор Брендан. — Вгоните-ка ему еще немного, чтобы утихомирить водоворот мыслей у него в голове. И если в результате он проспит чуть дольше обычного, думаю, никто не будет возражать.

Анестезиолог взял с подноса шприц размером с баварскую сосиску.

— Вы уверены? — спросил я обеспокоенно, навсегда зарекшись шутить с медиками.

— Я знаю, что делаю, — отрезал анестезиолог. — Я уже на втором курсе колледжа, между прочим. Так, начинай обратный отсчет от десяти.

— Десять, — сказал я.

Под анестезией человеку снятся очень яркие сны. Мое сознание прокручивало события последних двадцати четырех часов, расписывая их сочными красками и вплетая в сон окружающие звуки.

Я смутно слышал разговоры и хруст, исходящие от внешнего мира, но старался не обращать на них внимания, подозревая, что хруст издает мой собственный нос, попавший в руки докторов.

Постепенно в моей голове начала выстраиваться теория. Последовательность событий выглядела достаточно просто. Меня нанимают расследовать дело, связанное с семьей Шарки. Мэй рассказывает об этом Реду Шарки, и он решает пресечь расследование. Ночью кто-то нападает на меня, однако доказательств, что это Ред, нет. Или есть?

Если удар нанес Ред Шарки, то, скорее всего, он использовал то самое оружие, которым угрожал мне днем. На клюшке было его имя. Имя Реда Шарки!

Очнувшись в реанимационной палате, я тут же попытался изложить свои теории медсестре, но она принялась поглаживать мой лоб прохладной ладонью, так что мне не оставалось ничего другого, как снова заснуть.

Затем я снова пришел в себя. Ну, почти пришел. Голова проснулась, но тело умоляло дать ему еще поспать. Я проигнорировал этот призыв. Идею насчет Реда надо было проверить незамедлительно. Завтра наверняка будет слишком поздно. Ток крови может растворить улику, и она исчезнет без следа…

Я понятия не имел, сколько сейчас времени. Вечер. В комнате было темно, но из-под двери пробивался луч света, а из коридора доносился тихий шелест шагов — медсестры носили тапочки на каучуковой подошве.

Я сел на постели, но быстро понял, что напрасно сделал это так резко. Возникло ощущение, что мозг болтается в черепе, точно шарик в чашке, и может вылететь наружу, если слишком сильно тряхнуть головой. Я снова находился в своей одноместной палате, и снова один.

Помедленнее, помедленнее… Я опустил ноги на холодный пол, осторожно встал и прислушался к собственному организму. В теле чувствовалась слабость, но жить было можно. Стены казались слегка изогнутыми, как зеркала в комнате смеха. Это все наркоз. Вряд ли комната вращается на самом деле.

Я проковылял в ванную, хватаясь для опоры за все, что попадалось под руки. В частности, за батарею парового отопления. Наверное, она была горячая, но я этого не заметил — к пальцам пока еще не вернулась чувствительность после наркоза.

Ванная оказалась крошечной, что было мне на руку, учитывая, с каким трудом я сохранял равновесие. Благодаря тесноте я мог рассмотреть себя в зеркало, прислонившись спиной к стене. Но так ли уж мне хотелось разглядывать себя? Так ли уж хотелось увидеть, что стало с моей головой? И узнаю ли я себя в этой жалкой развалине, оставшейся от еще недавно вполне нормального человека?

Доктор Брендан уверял, что, если не считать носа, все обстоит прекрасно. Однако глаза ощущались, как два мраморных шарика, ворочающихся в шаре побольше, слепленном из желе, — в шаре, на котором в любой момент грозила треснуть кожа. Возможно, стоило вернуться в кровать…

Не дав этой мысли завладеть мною, я ухватился за шнурок выключателя и дернул. Прищурился, фокусируя зрение. Да, вид у меня и в самом деле был не ахти. Мягко говоря. Доктор Брендан был прав: некоторое время «страшила» будет не только вторым, но и первым моим именем. Честно говоря, самой привлекательной деталью на моем лице была носовая шина, маленькая алюминиевая штучка в виде буквы V, плотно обхватывающая нос. Остальное выглядело так, словно кто-то положил мне на лицо фунт сырого мяса и хорошенько отбил его.

— Не отвлекайся, — сказал я себе.

Действовать надо было не откладывая, иначе улика исчезнет навсегда.

Левая рука от локтя до костяшек пальцев была заключена в мягкий лубок на застежках-липучках. Я стал сдирать повязку зубами, попутно пререкаясь с голосом разума, который настаивал, чтобы я бросил это занятие и вернулся в постель. По мере того как я расстегивал липучки, давление на руку уменьшалось. Казалось, она раздувается, словно резиновая перчатка, в которую нагнетают воздух. Я ждал боли, но ее не было. Опять-таки последствия наркоза. Тем не менее внутренний голос упрямо вопил, что я делаю совершеннейшую глупость.