Форт Далангез

Первое. Мой поклонник без сомнения русский.

Второе. Мой поклонник весьма продуманный, скрытный и неплохо обеспеченный человек.

На одном из представлений Амаль Меретук повела дело так, чтобы он принял участие в угадывании предметов. Так я обнаружила в его жилетном кармане привязанный на цепочку медальон С.-ской предводительши, а в кармане сюртука — перевязанную голубой тесьмой пачку писем от его матушки из Московской губернии и одно-единственное письмо от Амаль Меретук, к которому я когда-то приложила памятный медальон. Так мы познакомились, и в тот день мой поклонник удалился восвояси весьма довольный собой.

Обладая немалой опытностью в подобных делах, я ожидала в дополнение к цветам и "Bravo!" присылки ящика вина провинции Champagne, и нескольких килограмм самого отборного швейцарского шоколада. Предвкушение подарков не принесло мне радости. Черкесские корни, несмотря на русское воспитание, дают о себе знать и по сей день. Испытывая равнодушие к винам и шоколаду, я предпочитаю запивать жареную баранину водкой.

Но вот представление закончилось. Совершив свой последний conference-выход, я обнаружила в гримёрке обычную корзину белых роз, дюжину Champagne и пакет самого лучшего dutch chocolate. Пока я перебирала розы, размышляя о возможностях вежливого отказа на возможную просьбу об интимном свидании, явился мальчик с небольшой обтянутой бархатом коробочкой в руках.

— Господин из первого ряда велел передать это лично вам в руки. Его интересует возможность личной встречи за ужином, — проговорил хромоногий и горбатый отпрыск акробатического семейства, выполнявший в нашей труппе обязанности посыльного.

В коробочке оказался золотой браслет, довольно вульгарный своей массивностью, и визитная карточка с начертанным на ней псевдонимом. Я прочла русский и английский текст: "Григорий Холодов. Услуги врача. Grigory Kholodov. Doctor’s services". Украшение пришлось как раз по руке. Недаром субъект в шелковом цилиндре рассматривал меня несколько дней. Скрепя сердце я передала через мальчика своё согласие на личную встречу за ужином.

Ужин состоялся в один из редких для меня выходных в довольно фешенебельном ресторане Soho. Там Григорий Холодов "обнажился", оставив у швейцара цилиндр и спрятав в карман сюртука очки. Тем самым он обнаружил поразительное сходство с оставленной в Московской губернии матерью.

Весь вечер я смотрелась в его по-русски прозрачные глаза словно в зеркало, где отражалась я: прекрасная, чистая, честная, с небольшой горчинкой сомнения, обусловленного неюной опытностью и привычкой подвергать сомнению всё, кроме собственных убеждений. Григорий был действительно богат. Родители его не жалели денег на его образование, и Григорий после всех злоключений и ошибок первой молодости смог приобрести не только профессию врача, но даже некоторую практику. И это несмотря на островной снобизм и английское недоверие ко всему иностранному. В дополнение к медицинским гонорарам — а лечил Григорий исключительно русских и при том, как правило бесплатно — приличное содержание ежемесячно предоставляла мать.

За первым ужином последовал второй. За вторым — вечер в Palace Theatre Richard D’Oyly Carte. После скучного вечера в театре и посещения ювелирной лавки в нескольких кварталах от него мы стали встречаться чаще.

В Hyde Park мы только гуляли, а верхом катались в Wimbledon Village Stables. Доступ в фешенебельные клубные рестораны нам, русским, закрывало специфическое британское высокомерие. Зато гостеприимно распахнутые двери лондонских магазинов не знали сословных и национальных различий. Холодов никогда не вмешивался в мой выбор, безропотно оплачивая счета. Цирк Страбомыслова хоть и пользовался успехом, но через полгода сборы закономерно стали падать, и я стала задумываться о переезде в Шотландию.

Это случилось именно в тот день, когда я уже наметила возможную дату отъезда цирка Страбомыслова в Эдинбург. Отобедав у Gatti by Charing Cross, мы сели в омнибус.

— Я бы хотел тебе кое-что показать, — сохраняя самый таинственный вид, проговорил Холодов.

Я не возражала, ведь он намеревался отвести меня в модный салон. Ещё одно платье от лондонского портного мне совсем не помешает… Мы сошли с омнибуса на Oxford Street. Холодов повлёк меня в одну из модных лавок, которую, очевидно, приметил заранее.

Модистка встретила его как старого знакомого. Тут же из недр ателье явилось длинное вешало с двумя дюжинами платьев разных фасонов в цветовой гамме от кипельно-белого до молочного и насыщенного цвета слоновой кости.

— Вы настаиваете на белом платье? — спросила я, сохраняя хладнокровие.

— Да. На мой взгляд, любое из этих платьев вполне годится для венчания, — ответил Холодов.

— Вы нашли избранницу? Есть женщина, которую вы готовы назвать женой перед Богом и людьми?

— Только перед людьми. В том числе и перед священником. В Бога я не верю. Выбор платья оставляю на ваше усмотрение.

Модистка повлекла меня в примерочную, где около полутора часов мы обсуждали с ней фасоны платьев и белья. Всё это время Холодов провёл за чтением "The Times". В конце концов Амаль Меретук остановила свой выбор на двух платьях сдержанных сероголубых расцветок, но очень элегантных. Модистка поглядывала на меня со свойственной людям этой профессии проницательностью. Разумеется, она признала во мне хозяйку прошумевшего на весь Лондон цирка Страбомыслова.

— I wish you happiness! [3] — шепнула она мне на прощанье.

3

Желаю счастья (англ.).

Холодов снова заговорил о деле после того, как мы уселись в кеб.

— Я спорил с вами о Боге. Виноват. Спорить с женщиной — это… — Он помедлил, скрывая иронию. Опустил голову, пряча улыбку. — Спорить с женщиной — это недопустимо. Спорить о Боге и вовсе недопустимо. Надеюсь, мой афронт не станет препятствием для… — по обыкновению, Холодов недоговаривал фраз.

Я вздохнула.

— Станет… Впрочем, я не помню, чтобы возражала вам, а значит, и спора не было.

— Но позвольте… Это смешно! В конце концов, каждый имеет право на убеждения. Не лишайте же меня этого права.

Он умолк, понимая, что всё кончено. Я молчала.

— Позвольте мне лишь объясниться, — молвил он и, пользуясь моим молчанием, продолжил: — Мой атеизм всего лишь следствие некоторых познаний, приобретённых в лаборатории и анатомическом театре. Проходя курс наук в Королевской больнице Марсдена, я анатомировал человеческие тела и препарировал отдельные их органы. Я посвятил этой работе долгих три года, имея, кроме прочих, и весьма специальную цель. Сейчас я готов огласить вам в самой короткой и доступной форме результаты моих исследований…

Он уставился на меня настороженно, словно ожидая поощрения.

— Каковы же результаты? — не скрывая скуки, спросила я.

Ответ его был мне заведомо известен. Сейчас он скажет, дескать, ни в печени, ни в селезёнке, ни в почках, ни даже в голове он никакой души не обнаружил. Из этого факта им сделаны далеко идущие выводы о Божьем бытии.

Всё вышло по-моему. Он долго говорил, описывая скучные в их ошибочности выводы. Я слушала с самым смиренным видом. Я вздыхала, перебирая на запястье подаренные им золотые браслеты. Наконец он взорвался: