Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Однажды — кажется, это было в Будапеште — Страбомыслов явился в мою каморку с горбатым карликом в котелке. Карлик больше походил на англичанина, чем на мадьяра. Говорил он невнятно, да к тому ж ещё и шепелявил. Речь карлика, обращённая ко мне, показалась мне слишком длинной и торжественной. Страбомыслов стоял рядом с самым загадочным видом. А мне в тот день выпали разом Смерть, Башня и Дьявол. Амаль Меретук ничуть не испугалась. Страбомыслов представил карлика. Тот оказался из той гнилой породы кровопийц-адвокатов, что одинаково жадны и противны и в Житомире, и в Будапеште. Карлик представил Амаль Меретук завещание, оформленное на немецком языке и зарегистрированное в Будапештской юридической палате. По завещанию я выходила единственной и полной наследницей Страбомыслова. Крёстный отец и благодетель попросил меня удостовериться в корректности составления

документа. Поражённая, я несколько раз прочла текст на гербовой бумаге. Всё верно: завещание, объявлявшее меня единственной и полной наследницей цирка Страбомыслова, заверили два уважаемых в Будапеште свидетеля.

Выпроводив адвоката, Страбомыслов принялся за вино и попросил меня почитать ему русские газеты. Странная просьба, особенно учитывая обстоятельства. В то время цирк давал представления в Зальцбурге. А что до русских газет, то Страбомыслов не испытывал к ним особого интереса и находясь на Родине.

В то время глаза его были настолько слабы, что самостоятельно мелкий шрифт газетных листов он разобрать не мог.

Заголовки русских и иностранных газет, исправно получаемых цирковыми, вопили о русской революции. Русские деятели сделались персонажами для французских карикатуристов. Раскрывая Journal des debats или Le Temps, Le Parisien или Le Figaro, Амаль Меретук могла видеть адмирала Дубасова, принимающего кровавую ванну, или русского мужика в валяной шапке с кровавым же знаменем в руке. Мужик огромный, на знамени огромными же буквами написано "СВОБОДА", а подо всем этим копошатся, кривляясь, какие-то интеллигентского вида типы. Тогда-то Амаль Меретук впервые и подумала: быть войне, кровавой бане. Тогда Европа превратится в analog скотобойни. Стоит ли читать статьи в газетах, пестрящих подобными карикатурами?

— Будет война, — заявила я Страбомыслову без обиняков. — Это правда. Не стоит читать всех этих газет — ясно и без них.

— Ты плохо усвоила кодекс гадалок: о плохом не говорить, — огрызнулся Страбомыслов.

В тот вечер он выглядел усталым и слишком много выпил.

— Будет война, — повторила я. — Здесь, в Европе. Во всей Европе война. Нам надо в Россию, куда-нибудь подальше: Самара, Саратов, Оренбург. Там некоторое время мы будем в безопасности.

— Какие же в Оренбурге антрепризы? Эдак мы останемся без денег. А что до войны… Война, она всегда была, есть и будет. Если и не здесь, то где-то уж непременно. Ничего. Как-нибудь извернётесь.

— Я вижу море крови. Кровь всюду. Мор. Голод. Мертвецы, которых некому хоронить.

— Это ерунда, милочка. Ступайте-ка лучше в Британское королевство. Там нет ничего страшнее высокомерных англосаксов, но мой друг еврей и антрепренёр Яков Житомирский, он же Самуэль Фурс, платит исправно. Я уже подписал контракт.

— Мы поедем в Лондон?

— Конечно! И Лондон, и Эдинбург, и Ливерпуль, и Манчестер.

— Ты сказал: "Ступайте-ка". А как же ты?

— А когда я умру. Ты выйди замуж. А потом делай, что хочешь.

Сказав так, Афанасий Страбомыслов действительно умер. Умер, не потому что сердце его устало биться, позвоночник перестал поддерживать его тело в вертикальном положении, печень перестала очищать его кровь. Умер, не потому что слишком уж состарился. На седьмой день после памятного чтения газет, рано поутру Смерть явилась за ним и застала старого праведника в собственной постели.

Так Амаль Меретук осиротела во второй раз.

Однако предаваться горю возможности не представлялось. Надо же было кому-то заботиться об ангажементе, вести дела с банком, покупать корм для животных и организовывать ремонт поломанного инвентаря, выплачивать артистам гонорары. Да мало ли что ещё требовалось от хрупкой Амаль Меретук! Уважая Страбомыслова, я помнила о его последней воле, однако на поиски мужа времени не оставалось. Да и как найти мужа при нашей-то кочевой жизни? Тем не менее, претенденты на руку Амаль Меретук со временем сыскались.

* * *

Финишная черта истории Амаль Меретук переносит нас в Лондон. Это произошло в 1909 году, когда революция в России уже утихла. В те времена столицу Британского королевства наводнили изгои русской смуты. Вместе с бежавшими ранее бунтовщиками они составляли довольно многочисленное общество. Сколько их было, беглецов, объявленных на родине вне закона? Десятки, сотни тысяч? В те времена их можно было встретить во множестве в любой из европейских столиц. Людей, мужчин и женщин, избравших своей профессией борьбу с законной властью в России,

тянуло ко всему русскому. Нравился им и русский цирк. Билеты охотно раскупали. Некоторые приходили на представления целями семьями или землячествами, писали мне благодарственные записки.

Я не слишком люблю Лондон за его приветливость к особому сорту русских. Лондонские русские — люди особого склада, именуемые профессиональными революционерами. Они, как правило, высокообразованные самоучки (университеты таких не терпят) и интеллигенты. Мой рассказ об одном из них.

Помню нашу тогдашнюю лондонскую афишу, в которой среди прочих preferences, предоставляемых цирком Афанасия Страбомыслова (русским цирком!) почтеннейшей публике, значилось знакомство последней с новейшими достижениями британских учёных. Таким достижением, к примеру, являлось и чтение мыслей вслух, и угадывание спрятанных по карманам предметов. Представление этих "научных достижений" являлось prerogativ Амаль Меретук лично. Соответственно, мой прекрасный портрет доминировал на цирковой афише, окруженный надписями готического стиля.

Помню, на представление по обыкновению явилось много русских. Я отличала их и по лицам, и по интонациям, даже если они использовали чистый лондонский диалект. Многие из наших соотечественников были самым неприличным образом пьяны, включая даже дам и девиц, которые, впрочем, явились с букетами цветов. Не все пришедшие выглядели опрятно. На лицах некоторых — таковые составляли большинство на галёрке — лежала печать нищеты. Возможно, не имея средств на хороший обед, они потратились на билет и букеты, а это обязывает цирк Афанасия Страбомыслова показать самый высокий класс. Все они с восхищением смотрели на акробатов, лошадей, учёных собак и голубей. Особый же их восторг вызвал медведь на велосипеде. "Это наши! Русский медведь!" — вопили они, забрасывая манеж букетами цветов.

Мой скромный выход встретили овацией.

Он сидел в первом ряду. Амаль Меретук приметила его по особой изысканной опрятности, отделяющей господ от простонародья: белая кипень сорочки меж лацканов сюртука, белая же розочка в петлице, шелковый цилиндр. Всё, включая гамаши, отличнейшего английского качества. Однако посадка золотого пенсне на русском носу выдавала в нём своего, русского.

Оставаясь равнодушным к акробатам, дрессированным животным и клоунаде, он с навязчивой пристальностью смотрел exclusive на меня. А выход Амаль Меретук перед каждым номером сопровождался бурей оваций. При этом и мой собственный аттракцион высоконаучной проницательности пользовался сокрушительным успехом.

В тот день, как обычно, я раскладывала карты одна к одной на покрытом бархатной скатертью столике.

Коверный клоун громким голосом объявлял публике каждую из них. Трюк очень простой: одна из пяти дочерей нашего конюха занимала место во втором или третьем ряду. Девушка-простушка загадывала в уме карты, а я доставала их из колоды. Так продолжалось некоторое время. Амаль Меретук называет эту часть аттракциона "затравкой". Некоторые из русских подозревали в моей "затравке" прямой обман, а дочку конюха пытались разоблачить, как "подсадную утку". В этом случае я переключала своё внимание на этих неверующих. В такой момент наш цирк становился воистину русским, ведь артистка и её недоверчивая публика продолжали общение на русском языке. Я угадывала в их карманах самые различные предметы — от костяной расчёски до небольших сумм в несколько пенни. Мой красивый господин не сводил с меня глаз, а после представления мне доставили корзину цветов с запиской, в которой значилось одно только слово, написанное почему-то латиницей с восклицательным знаком на конце: "Bravo!"

* * *

Цирк Страбомыслова работал на износ. Мы давали представления пять-семь раз на неделе, и я принимала участие в каждом из них. Упомянутый джентльмен являлся по два раза на неделе, всегда занимая одно и то же место. В конце каждого представления я получала корзину цветов и слово из пяти латинских букв с восклицательным знаком на конце. Понукаемая обычным женским любопытством и используя собственные exclusive methods, я попыталась выведать, кто он таков и откуда. Обычно подобные трюки не стоили мне большого труда. Однако в данном случае помехой стали пенсне, иногда заменяемое очками с тёмными стёклами, и цилиндр. С последним мой странный поклонник не расставался никогда, причём поля цилиндра бросали глубокую тень на верхнюю часть его лица, а очки совершенно скрывали глаза. Итак, из многодневных наблюдений я смогла вынести лишь два вывода.

Поделиться с друзьями: