Форт Далангез
Шрифт:
— Всё так, мой господин. Аллах всемогущ. Ему молюсь. Но хочется в мечеть и с муллой Салимгараем или другим душевно мудрым человеком поговорить…
Я подслушивал ещё некоторое время, пытаясь при этом вообразить внешний вид несгибаемого и набожного Галлиулы. Неловкость разрешил Пашка, со всей присущей ему деликатностью обнаружив меня среди виноградных лоз как раз в тот момент, когда тоска Галлиулы по духовному окормлению сделалась для него невыносимой.
— Здравия желаю, ваше высокоблагородие! — рявкнул Лебедев.
Несгибаемый мусульманин тут же возник у его правого плеча, прямой, как штык, с вытаращенными зеленоватыми глазами, девичьим румянцем на гладких
— Рядовой Джелакаев? Наслышан о тебе, — проговорил я.
Ответом мне стали опущенные долу глаза и невнятное бормотание. Джелакаев сообщил мне, дескать, является рядовым второй роты Бакинского пехотного полка (командир — полковник Пирумов), однако в данное время прикомандирован к штабу армии для исполнения различных поручений. Поручения эти считает большой честью для себя и расценивает, как повышение по службе. Далее следовали всякие "ваше-высокопревосходительство" — эти слова Джелакаев не мог произнести не запнувшись трижды — и "рад стараться". Более ничего не смог я разобрать. Лебедев, без церемоний ухватив "Аллилуйю" за шиворот, выставил его, зардевшегося от смущения, наперед себя. Я оглядел солдата с пристрастием. Одежда по уставу. Всё аккуратно, как полагается, но всё равно вид какой-то бабий, полупорожний мешок с крупой, да и только.
— Очень кстати наша встреча, — продолжал я. — У штаба на тебя, Джелакаев, есть некоторые виды.
В ответ снова бормотание: "Рад служить Царю и Отчеству" и что-то ещё многословно-невнятное.
— Ты понимаешь, с кем говоришь? — на всякий случай спросил я.
И в ответ: "ваше высокоблагородие", "господин генерал от инфантерии" и конечно же "мой господин".
— Я — твой командующий — готов доверить тебе ответственное поручение. Не справишься, не выполнишь, предашь или сгинешь без толку раньше времени — вся зимняя кампания окажется под угрозой. Уразумел?
Несгибаемый Галлиула склонился в поклоне, продолжая избегать меня взглядом.
— Я вижу в тебе человека несгибаемого, твёрдых принципов, искренне верующего. Именно таким и должен быть настоящий солдат, — продолжал я, соорудив на собственном лице самое торжественное из своих выражений. — Потому и поручаю тебе столь ответственное задание. Ответственность будешь нести лично передо мной.
Галлиула снова поклонился, устремив пустой, ничего не выражающий взгляд в землю.
— Наперёд тебе обещаю: во вверенных мне войсках будет мулла, чтобы ты и твои единоверцы могли отправлять свои обряды.
Наконец зелёные, как свежая трава, глаза встретились с моими:
— Мы всем довольны, ваше высокоблагородие, — внятно произнёс он. — Служим Царю и Отечеству правдиво!
На следующий день я разговаривал с Галлиулой уже в присутствии полковника Масловского. Вооружённые картами штаба 3-й турецкой армии и целым набором, на наш взгляд, весьма убедительных баек, мы взяли Галлиулу, что называется, за жабры, причём с двух сторон. В числе прочего, рассказали ему о необычайных достоинствах — резвость в сочетании с небывалой выносливостью — каурого жеребчика. Жеребчик, именовавшийся очень кстати Месяцем, предназначался в полное распоряжение Галлиулы.
А в остальном, эх, нагнали же мы на татарчонка туману! Изощрялись в конспирологии, как никогда, но наш Галлиула оказался действительно несгибаемым. В ответ на все изыски, смущаясь и краснея, ровно гимназистка средних классов, Галлиула произнёс короткую, но проникновенную речь. Он клялся именем Аллаха, что выполнит все инструкции в точности, что с пути не собьётся,
раз "его господа" предоставили ему карту на турецком языке.— Жизнь отдам, а письма доставлю! — произнёс он в заключении с пугающей убедительностью.
Мы с Масловским переглянулись.
— Чёрт знает, на что способны эти фанатики… — проговорил Женя по-французски, не убирая с лица самой обаятельной из своих улыбок.
— Жизни наши и наши смерти в руках всевышнего, — уклончиво заметил я. — Береги себя, солдат! Ты нужен Отечеству живым.
Некоторое время Галлиула собирался с мыслями, вздыхал и откашливался, поводил своими зелёными очами из стороны в сторону и даже несколько раз взмахнул руками, словно разминаясь. Примерно так ведёт себя человек, готовящий прыгнуть с большой высоты в воду.
— Мой господин может быть уверен — Галлиула пройдёт по указанному пути и попадёт в плен к кому следует, — произнёс он наконец.
— Попадёт, а не сдастся, — проговорил Масловский.
Казалось, ответная откровенность воодушевила нашего несгибаемого воина:
— Попадёт и письма сбережёт, чтобы кто следует прочёл! — произнёс он, и взгляд его зелёных глаз сделался по-волчьи хищным. — Я не подведу!
На сём мы расстались с Галлиулой в намерении выполнить все свои обещания, но без твёрдой надежды на успех рискованного предприятия.
Я прошёл через двор и, почти уже миновав распахнутое кухонное окно, почувствовал сильное желание закурить ещё раз. Возвращаться в беседку не хотелось: там и Лебедев, который всё и всегда примечает, и этот смутный Галлиула. Не взбунтоваться ли? Не закурить ли прямо под кухонным окном? В конце концов не я ли герой двух войн и генерал? Не я ли главный в этом доме? Из-за опущенных занавесок доносились голоса. Два хорошо знакомых голоса, Галин и женин, рассуждали об обычных женских делах: вареньях, соленьях да крахмальных сорочках. Третий голос, смутно знакомый и хрипловатый, перебивая их, толковал об амулетах. Дескать, амулетом может стать любая вещь, к примеру, чайное ситечко, но только надо с этой вещью правильно поработать. В качестве примера смутно знакомая незнакомка привела православный крестик, через который Бог и оберегает свои чада, и управляет ими.
— Амаль Меретук не Бог, но тоже может создать подобный предмет. Простой заговор — это не чёрная магия. Безопасно, — продолжал голос. — К примеру, вам нравится мужчина и вы хотите, чтобы он стал ваш. Тогда подарите ему это, и он будет верен, и будет слушаться. К примеру, Гале нравится мой Ковших, то бишь Однодворов. Тогда её надо…
— Сказки всё это, — прервала говорившую моя благоверная. — Вы, душечка, заговариваетесь. Не нравится Гале ваш Однодворов!..
Между тем я уже закурил, уверенный в том, что за женскими разговорами моя вольность останется без внимания.
— Говорят, вы циркачка, артистка, — продолжала моя жена сердитым голосом. — Фокусница или как это называется?
Я хотел было двинуться дальше, в сторону кабинета. Беда, если попадусь со своей папиросой, но Амаль Меретук вновь заговорила, и я замер, заинтересованный.
— Я расскажу. Амаль Меретук расскажет. Циркачка — да. Гадалка — да. Но поначалу я выступала в цирке как наездница. Был у нас аттракцион со стрельбой по тарелочкам. Девушка в развевающемся белом платье скачет на лошади и стреляет на скаку и с седла, и из-под седла. И никогда не промахивается. Красиво, да? Так я начинала. Первый год моей работы цирк Страбомыслова гастролировал в пределах Порты. Так я выучила турецкий язык. А вообще-то я — человек княжеской породы.