Фрам — полярный медведь

Сквозь прозрачный лед этих стен струился мягкий иссиня-зеленый сказочный свет. И никак нельзя было понять, откуда он. Сверху, из небесной лазури? Снизу, отраженный зеркалом фиорде? Или же это — сверкание льдов? Возможно, все вместе… Разные источники света, слитые воедино, как нежное, успокоительное освещение осеннего дня в теплых странах, когда в воздухе разлита беспричинная, сладостно-щемящая грусть, грусть близкого конца…

Льдина занесла Фрама в один из самых живописных уголков мира, тех чудес природы, ради которых люди едут за тридевять земель с фотографическими аппаратами или натянутым на подрамник холстом; чудес, о которых пишут книги, сказки и поэмы.

Но красота эта, как и все, что Фрам видел за последнее время в полярных пустынях, не вызвала у него никакого восторга. От былого нетерпения, с которым он так жадно разглядывал с палубы парохода первый представший его взору остров, не осталось и следа. Красотой не заменишь ни обеда, ни тепла.

Еще один пустынный остров — только и всего!.. Высоко, между хрустальных стен, виднелось небо. И то же небо повторялось опрокинутым в неподвижной глади фиорда.

Очень красиво, а какая польза?

Но раз уже льдина занесла его сюда, Фрам решил обследовать и эту пустыню с ее бесполезной красотой. Его глаза стали искать подходящее место, где можно было бы высадиться и вскарабкаться наверх.

Тщетная попытка!

Прозрачные стены фиорда отвесно уходили вглубь. Ни выступа, ни трещины: два гладких ледяных зеркала от неба до зеленой пучины.

Мерно, едва уловимо покачивался ледяной плот. Фрам оттолкнулся лапой, чтобы он вышел из фиорда и течение вынесло его к другому, более удобному для высадки острову. Льдина накренилась, сделала полоборота и стала, приткнувшись к прозрачной отвесной стене. Фрам уперся передними лапами и оттолкнулся сильнее. Но вместо того чтобы направиться к выходу, льдина в нерешительности остановилась посреди фиорда, закачалась, повернулась и не спеша тронулась в глубь залива, в его скрытый от глаз конец.

Фрам вытянул лапы и положил на них морду. В конце концов ему было все равно. Пусть плывет куда хочет!

Полоска воды еще более сузилась. Свет стал слабее и мягче. Потом ледяные стены вдруг раздвинулись, как полотнища занавеса.

Перед глазами Фрама открылась полого спускающаяся к воде полукруглая котловина, окаймленная высокими ледяными берегами; она заканчивалась настоящим пляжем.

Идеальное убежище, словно крепостной стеной защищенное от ветров и океанских бурь, согреваемое полярным полуденным солнцем. Небольшой оазис среди льдов, с пробивающейся сквозь снег травкой, с алыми и желтыми пятнами полярных маков на зеленом бархате мха.

У самой воды стоял мальчик с удочкой.

Мальчик был одет в кожу и меха; на ногах у него были пимы — меховые сапоги выше колен. За поясом, в ножнах, нож по мерке хозяина; на голове — непомерно большая меховая шапка. Лицо чугунно-бронзовое; глаза маленькие и раскосые.

Мальчик так напряженно следил за своей удочкой, что не заметил приближения льдины и поднял глаза лишь тогда, когда дрогнула вода.

Увидев белого медведя на льдине, он вскрикнул. Фрам хорошо знал не только свое клоунское ремесло, но и детей. Знал, что у него есть только один способ рассеять страх рыболова.

Поэтому, не покидая своего ледяного плота, он принялся козырять, кувыркаться, проделывать сальто-мортале и даже завертелся в вальсе.

Мальчик протер глаза, моргнул и вытаращил их. Попятился, однако не убежал.

Фрам продолжал представление, пока льдина не пристала к берегу. Проделав великолепное сальто-мортале, он оказался рядом с маленьким эскимосом. Тот уже раскаивался, что не бросился бежать, не позвал на помощь, не поднял тревоги.

Но было слишком поздно.

Его ноги прилипли к земле. Голос замер в горле. С легким вздохом он стал покорно ждать своей участи, ждать, когда медведь, по своему медвежьему обычаю, навалится ему на грудь.

Удочка задрожала в руке. Мальчик выронил ее. Он не смел даже нагнуться, чтобы ее поднять, так же, как не решался бежать или крикнуть.

Фрам смотрел на него с нежностью.

Почему его так боится этот детеныш эскимоса? Ему неизвестно, что он, Фрам, друг и радость детей? Вспомнив о своих далеких маленьких друзьях, Фрам протянул лапу, собираясь погладить его по головке.

Рыболов закрыл глаза и задрожал, как осиновый лист, решив, что настал его последний час…

Но лапа легонько погладила сперва шапку, потом лицо мальчугана. Это была ласка. Да, ласка! Никто и никогда еще не ласкал его так нежно в хижине, приютившейся за обледенелой прибрежной скалой!

Мальчик с опаской открыл раскосые глаза. Нет, они не обманули его, и это не сон: перед ним действительно медведь, самый настоящий белый медведь из костей, мяса и шкуры. И медведь гладит его по голове!

Все было точь-в-точь, как в тех сказках, которые рассказываются в хижинах зимой, когда начинается долгая полярная ночь. Тогда все собираются вокруг светильника с тюленьим жиром, и старики начинают сказку про заколдованных медведей.

То прерываясь, то снова начинаясь, сказка неторопливо рассказывается дремлющим дедом или бабкой, словно разматывается нитка с большого, путаного клубка. И сказка эта похожа на все сказки мира.

Только там, в теплых странах, речь идет о садах с золотыми яблочками, о медных лесах, о вещих конях и жар-птицах. Здесь же, в полярных льдах, о чем рассказывать, как не о белых медведях?

И в самом деле, в эскимосских сказках всегда выступают заколдованные медведи, которые были когда-то людьми и умеют говорить и у которых где-то, еще севернее, есть свое медвежье царство.

Понемногу юный эскимос пришел в себя и осмелел. Значит, в сказках говорится правда! — обрадовался он. — Есть такие медведи!

Словно угадав его мысли, Фрам отступил на шаг и показал три искусных сальто-мортале, которые, он знал, безошибочно и навсегда завоевывают доверие и любовь детворы.

Потом поднял лапой удочку и вложил ее в руку ошеломленного рыболова.

Сомнений больше быть не могло. Это был настоящий заколдованный медведь!

Мальчик радостно засмеялся, раскрыв рот до ушей, и осмелился дотронуться до шкуры Фрама: живой, всамделишный медведь! Не кусается, не норовит повалить наземь и растерзать. Не ревет, а, наоборот, ласково гладит по головке и показывает разные интересные штуки. Умеет прыгать через голову. Во всем племени эскимосов не найти такого ловкача!

Такое чудо должны видеть и другие. Все остальные эскимосы, которые сейчас зарывают в лед охотничью добычу за стойбищем, в другом конце котловины. Мальчик рванулся было — хотел сбегать туда и позвать их, — но Фрам остановил его, опять положив ему лапу на голову.