Фрам — полярный медведь

Убийца ткнулся носом в снег, поднялся, отряхнулся и с гневным ревом пошел на противника на задних лапах, намереваясь охватить его и перегрызть ему горло — словом, покончить с ним в два счета.

Фрам подпустил его совсем близко, немного отступил, прикинувшись испуганным, потом неожиданно ударил снизу вверх под подбородок, как его учили в цирке: бац! Злодей прикусил язык. От ярости и боли у него помутнело в глазах.

Он завыл и вытянул лапы, чтобы обнять Фрама за шею, но подножка и удар в брюхо повалили его мордой в снег. Фрам вскочил ему на спину, вцепился обеими лапами в загривок и принялся мерно колотить его носом об лед: один раз, два, три, десять раз, двадцать…

Напрасно извивался противник, выл, пытался подняться и стряхнуть с себя Фрама. Глаза его слезились, голова шла кругом, сил с каждым ударом становилось все меньше.

Из-за утеса медвежонок со страхом глядел на этот невиданный поединок, не подходивший ни под какие правила Заполярья. Не удержавшись, он тоже бросился в бой и принялся кусать убийцу за лапы, рвать ему шубу. Хотелось поскорей увидеть его мертвым на льду, как лежала его мать с потухшими глазами и иссякшим источником молока.

Фрам, однако, таких жестоких намерений как будто не имел. Ему хотелось только вывести противника из строя и немного притупить ему клыки. Это, видно, ему вполне удалось, потому что нескольких клыков тот потом не досчитался.

Сочтя свой долг выполненным, Фрам слез со спины убийцы.

Дикарь бросился было кусаться, но Фрам схватил его за загривок, завертел и ударил мордой об гранитный утес. Едва очухавшись, тот зарычал и снова ринулся в бой.

Фрам повторил маневр. Три раза кряду кидался на него убийца и три раза прикладывался в том же месте к гранитной стенке, пока, наконец, ему стало не до драки.

Он лежал, скорчившись, тер лапами окровавленную морду и ревел, не понимая, что с ним произошло.

Фрам подозвал Непоседу, и они отправились дальше.

А за ними в ночном безмолвии еще долго раздавались вой и стоны медведя с выбитыми зубами.

Но Фрам их не слушал: он поступил так, как считал справедливым.

Однако глаза семенившего рядом с ним медвежонка, казалось, спрашивали его с удивленным недоумением:

— Почему ты не убил его, как он убил маму? Что это за драка?! Какой же ты после этого медведь? Никогда не видел такой драки и таких медведей!..

Подняв морду и принюхавшись к ветру, Непоседа вдруг радостно заурчал.

— В чем дело? — спросил Фрам на своем языке, ласково подталкивая его мордой. — Что ты там учуял?

— Что-то вкусное… Мясо… Сало! — ответило урчание Непоседы. В ледяной пустыне медвежонок оказался более подготовленным к вольной и опасной жизни, чем Фрам. Он быстрее улавливал доносимый ветром запах дичи. Быстрее чувствовал опасность.

Нюх Фрама был слабее и нередко обманывал его. Обоняние его притупили в зверинце запахи сотни разных зверей. Из-за этого и по многим другим причинам он жестоко страдал теперь от голода и чувствовал себя в Заполярье, как последний нищий.

Фрам брел, задумчиво покачивая головой. Медвежонок торопил его, теребя зубами за шкуру:

— Ну же, дядя! Дождешься, что нас опередят другие! Не пойму, что ты за медведь!..

Когда запах еды усилился, Непоседа помчался вперед, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь.

Чуткий нос его не обманул…

На скалистом склоне берега, где зияло устье пещеры, лежала громадная мерзлая туша моржа: припрятанная добыча. А в самом устье пещеры оказалась еще одна, обе едва тронутые. Только голова и шея были обглоданы. Зимние запасы хозяйственного и бережливого медведя.

— Кажется, мы набрели на кладовую Щербатого! — весело проурчал Фрам. — Вот это удача! На ночь — то есть на зиму — нам с тобой хватит с избытком.

Медвежонок не стал дожидаться приглашения и набросился на одну из туш своими маленькими, еще молочными зубами, пытаясь порвать ее толстую, замерзшую, блестящую шкуру. Но его зубки скользили, как по стеклу. Малыш валился через голову, вставал, снова ворча и сопя принимался то за одну тушу, то за другую, потом карабкался на них: недаром его звали Непоседой!

Он издавал сердитые, жадные звуки. Слушая их, можно было подумать, что медвежонок собирается в один присест сожрать обе огромные туши — сотни килограммов мяса и сала. Но зубы его ничего не могли ухватить, и Непоседа то и дело скатывался кувырком в снег.

— Вот так история! — проурчал он наконец, усевшись на снег и глядя на Фрама. — Научи меня, как быть! Я выбился из сил!

Вид у него был такой жалкий и огорченный, а озорная мордашка такая симпатичная, что Фрам решил научить его одной хитрости, которую сам он перенял у людей и которая могла пригодиться малышу в будущем.

Он начал с того, что вырвал когтями два куска мяса из брюха одного из моржей. Два замерзших, твердых, как камень, куска. Потом улегся на них, согревая их своей шерстью. Медвежонок глядел на него, ничего не понимая. Пробовал сунуться мордой под брюхо Фраму: он еще никогда не видел белого медведя в роли наседки.

Немного погодя Фрам достал из-под себя размякшее, теплое мясо. И Непоседа вынужден был честно признаться, что его взрослый друг не только добряк и первоклассный борец, но еще знает множество всяких штук, одна другой хитрее, каких еще не видывали медведи Заполярья.

Оба наелись до отвала. Облизав себе морду, Непоседа поднялся на задние лапы и спросил глазами:

— Ну, дядя? Теперь куда?

Но Фрам еще не закончил выучки. Кое-что малышу еще следовало показать…

Он вошел в пещеру и тщательно ее обследовал. Она показалась ему подходящим убежищем, удобным для хранения провизии. С трудом перетащив моржовые туши, он сложил их в глубине пещеры и придвинул к ее устью тяжелую ледяную глыбу. Теперь у них была дверь.

— А теперь пора и отдохнуть… Видишь, и луна заходит!

— А мне спать совсем не хочется! — заявил на своем языке Непоседа.

— Хочется — не хочется, пока ты со мной, мое слово — закон! Усвой раз и навсегда!..

Проворчав это, Фрам схватил медвежонка за загривок, пятясь, втащил его в берлогу и задвинул за собой ледяную глыбу. Через пять минут медвежонок храпел, уткнувшись мордочкой в косматое брюхо Фрама.

Так завязалась их дружба, которая продлилась всю полярную ночь.

Провизии у них было вдоволь. Когда бушевала пурга, они загораживали устье берлоги ледяной глыбой, а когда в проясневшем небе снова показывалась луна, выходили на разведку.