Фрейлина

И непонятно чья затея, но девочки решили исправить ситуацию. А поскольку время поджимало и уже шились наряды для представления ко двору, решили клин клином, так сказать…

Отпрашивались на прогулку вблизи дома и, как-то договорившись с… кто там их сопровождал? Неважно. Они поодиночке расходились в разные стороны принимать «удар на себя». Чтобы закалиться, так сказать, в боях.

Судя по словам Ани, ничего у нее с этим не вышло и в следующие дни, расставшись с Таей, она незаметно возвращалась домой. Стыдясь своей трусости.

Но в людном месте ничего, кроме вежливого мужского внимания, ей будто не должно было угрожать? Хотя… прогулки девиц в одиночку запрещались правилами этикета. Может, отсюда и уши растут?

— А с чего ты взяла, что получилось у меня? — гладила я вздрагивающие плечи.

— Ты сияла! Ты смогла — я поняла это. Ты победила! А я сдалась, и я… теперь… я… — крупно затрясло ее всю.

В панике я не придумала ничего, кроме отвлечь. Нужен был шок. Крепко встряхнула ее и громко выдала первое, что пришло на ум:

— Спокойной ночи, господа, гасите свечи…

А дальше… потом оно уже как-то само собой… На нервах, эмоциях? Или потому, что все-таки романс — вырвался, взлетел… а я вдруг поняла, что способна и даже умею.

И пускай не Лепс — экспрессия не та, но и в женском исполнении… для меня накал переживаний ощущался не меньшим. Смолянкам с голосом вокал ставили — лучше или хуже, а у Таи голос был. Пусть и подрагивал сейчас от волнения, но — свежий, звучный, легкий, без усилия… я вообще не разбиралась в этом! Но открытие отозвалось внутри странной радостью. Аня притихла.

Сглотнув волнение, я взглянула куда-то в небо и, восстановив дыхание, рискнула взять выше:

— И будут ангелы летать над вашим домом!

Луна рассыплет жемчуга…

Анька вдруг легонько обхватила мои щеки ладошками и, сияя мокрыми глазами, беззвучно открывала рот, будто подпевая в лад припеву. Заканчивала я уже почти шепотом:

— Да будет мир вам и покой…

— Они тоже твои, да?! Таис, но ведь их не было в альбоме!

— Запишу. Положить на ноты и получится неплохой романс, — врала я на голубом глазу.

— Уже! Это уже романс. Я помогу, я обязательно…

Двести лет почти! Иногда, чтобы выжить, можно и соврать. А еще для меня прояснялась причина той непонятной радости…

Что-то внутри меня сообразило чуть раньше: не танцую, не музицирую, не вышиваю… чего еще я не умею из того, что обязана уметь каждая смолянка? А! Еще и писчим пером не умею пользоваться, чтобы элементарно записать «новое». Но теперь у меня есть стихи. Не мои — Таины, так почему и не чьи-то еще? С этим я уже смогу хоть как-то лавировать. Пока совсем не утону во вранье…

С опозданием сообразив и испуганно оглянувшись вокруг, нечаянных слушателей я не обнаружила. Развернув Анну на выход, бросила последний взгляд на Маркизову лужу, усыпанную парусами разного размера и каменную россыпь на берегу. Ближе к Кронштадту на воде знакомо темнели угрюмые форты, а вот Петербург без Лахта-центра и высоток уже не узнавался.

Ах да — камни.

Они не доходили до воды, но не так, чтобы много. Не показатель, в общем — в засушливое лето Финский мелел и сильно. Значит залив образовался гораздо раньше и, скорее всего, вода пришла разом, внезапно, раз на дне находили остатки простых строений и заборов с коваными гвоздями. То есть… эксперимент не удался, мне загадка не открылась. Но обнаружился голос. Не уникальный, но для исполнения где-нибудь в женском будуаре — вполне. Или буду «сочинять», исполнитель всяко найдется. Да и творческим людям всегда полагается скидка на странности, а я сильно опасалась, что у меня они пойдут сплошняком.

Мы шли вдоль балюстрады, белые фигурные столбики проплывали мимо, успокаивая своей ритмичностью и знакомостью. Теплый ветер с залива ласково играл с волосами, приятно холодил декольте и теребил платья. Я почти успокоилась.

— А теперь, Анни, о мужчинах: они не стоят наших слез — ленивы, похотливы… несовершенны. То ли дело мы! И вообще все не так страшно, мы еще над ними посмеемся, просто нужно время. Но у нас его нет, скоро бал, а ты каменеешь… Ну хочешь? Я тоже не стану танцевать, вместе с тобой, — это было нечестно, но…

Здесь я лжива вся насквозь, уже само мое существование в теле Таисии есть вранье — ее замечательной маме, начальству, Анни, да всем вокруг и теперь это навсегда! Ложью больше или меньше… цель пока одна — выжить, не попав в дурку или позорную ссылку. Правда, до сих пор неясно — зачем? В той жизни смысла в моем существовании было куда-а как больше.

— Но как мы это объясним? — все нервничала Анна.

— Неважно, что-нибудь придумаем. А пока… — пока что мы шли по Нижнему парку, издалека обходя мужчин, поднимались ко мне, чтобы кое-что сделать на горшок, а потом торопились к Коттеджу. И обсуждали варианты ее лечения от муже-боязни. Или как еще назвать боязнь потрясений со страшными последствиями, которые, как считало ее подсознание, запустил мужчина?

Она наябедничала императрице и, по сути, предала подругу, но теперь и причину этого я, кажется, понимала — перед тем, как обязательно опозориться, она спешила набрать хоть какие-то очки и баллы.

Жалость, понимание, странное при таком раскладе сочувствие… Глупо.

Но я переживала за нее — дрожащая и впадающая в ступор под мужским взглядом Анна выглядела той самой жертвой, пробуждающей инстинкт преследователя. Закончится очередным срывом, к гадалке не ходи.

Или ее очень быстро попросят на выход за странное поведение, что скорее всего. И тогда я останусь совсем одна.

Глава 9

Коттедж был так же красив, но… не выглядел — любое сооружение должно гармонично дополняться окружением. В наше время так и было, и небольшой дом в неоготическом стиле исключительно замечательно вписывался в зеленый кокон поднявшихся в высоту деревьев.

Зато так же хорош был вид на небольшой водоем, огромный луг с некошенным разнотравьем внизу склона и воды Финского за ним. Радовали цветники, но полной гармонии оставалось подождать лет эдак с… много, короче.

Маленький дворец в Петергофе, выстроенный для проживания царской семьи в летнее время, единственный из всего дворцового комплекса уцелел после оккупации. Немцы устроили в нем госпиталь, а отступая, то ли не успели… вряд ли там рука не поднялась, но оставалось только вернуть на места вовремя эвакуированные экспонаты — стены стояли.

Сейчас, весь на виду, он не выглядел драгоценной жемчужиной в оправе старинного парка. Красивое сооружение и только, которое приятно оживляла настоящая жизнь вокруг — быстро проходила по своим делам «черная» прислуга, пробегали горничные в привычной уже форме; качались качели, мелькая ярким пятном женского платья; слышались звуки речи — громче или тише; четверо нарядно одетых девушек с кружевными зонтами вышли из ворот на площадку перед дворцом… Или даже небольшую площадь — на ней периодически красовались кавалергарды и казаки из охраны, проходя перед величествами небольшим конным парадом.