Фрейлина

В этой я нашла замечательной красоты веер — к пластинам из перламутра были прикреплены страусовые перья, вернее их пушистые кончики. Большие веера войдут в моду потом, позже. Этот же был уже привычно небольшим и необыкновенно нежным. В какой-то экспозиции, очень давно я видела… помнила что-то подобное — понятно же, что изготовлен он такой не один.

Но этот теперь — мой… зависла я, любуясь. Никогда не наблюдала в себе тяги к роскоши. Осторожно разложила игрушку, боясь сломать, обмахнулась… повеяло чем-то свежим и сладким — то ли жасмин, то ли ландыш.

— Каждый день помолвки положено отмечать подарком, — мечтательно заметила Ирма, — хотя бы цветком… розой в росе или свежим марципаном, конфектой, глиняной свистулькой…

— Прекрасный обычай, — млела я от удовольствия и сразу грусти, вспоминая душистую клубнику. Глядя на корзинку на полочке бюро.

— В Пруссии много прекрасных обычаев, связанных с ухаживаниями и влюбленностью, а Вюртемберг совсем рядом… — будто тоже прониклась Ирма лирическим настроением.

А потом последовал очередной стук в окошко, горничная вышла… Меня извещали о приглашении на прогулку сразу после обеда — по Нижнему парку с Ольгой Николаевной.

— Ничего, ничего… — приговаривала Ирма, собирая сытую меня и затягивая на спине повседневную форму: — Только не договаривайтесь, барышня, ни о чем на будущее утро, а лучше и весь день. Может случиться примерка платья, а еще мне нужно будет укоротить ваш волос, попробовать разные прически к венчанию…

Ольга подошла немного раньше срока и уже ждала меня, рассматривая статуи Большого каскада. Я извинилась, присела… Кроме Аннет и Вари, рядом с ней больше никого не было. Но и этих двух она попросила дать нам поговорить, когда мы направились вглубь парка.

Правда, оглянувшись потом, я заметила двух кавалергардов, присоединившихся к фрейлинам.

— Здесь мне не позволено быть совсем без охраны. А Натали я отпустила на сегодня. Иногда она кажется мне… словно старой девой в молодом теле. Будто и ничего бы, но постоянно докучает нравоучениями, а я почему-то не в состоянии пресечь это… — задумчиво отметила Ольга, — всегда была прилежной, послушной, боялась разочаровать собой папаи мам а. Теперь уже знаю — все дело в моей первой гувернантке Шарлотте Дункер. Она не знала иной родины, как шведский монастырь и меня не любила, но внушила уважение к людям и работе. В пять лет, Таис, я уже могла говорить, читать и писать на трех языках, — остановилась она напротив белоснежной статуи Антиноя Дельфийского.

Выполненная из белого мрамора, она изображает полностью обнажённого юношу с идеальным телом. Фигура не героически-мужественная, скорее такой… мягкий, романтический образ, что мне в ней всегда и нравилось: поза не напряжена, легка и расслаблена, мышцы обрисованы не слишком рельефно. Лицо молодого мужчины явно идеализировано — скульптурно прекрасно. Нос прямой, брови мягкой дугой, меланхоличный взгляд направлен вниз и в сторону…

Бронзовая статуя Антиноя украшает Большой каскад, мраморная установлена здесь — напротив одного из «Римских» фонтанов. Красиво… особенно летом: безупречное мужское тело на фоне темной тенистой зелени.

— Так устроен каждый мужчина, Таис. Ты знаешь к чему эта его часть… внизу живота? Зачем она?

Я зависла с открытым ртом. Трудто сглотнула, почти привычно уже потерла лоб — спасибо за привычку, Костик…

— Ммм… вы имеете в виду мужской детородный орган, Ольга Николаевна? — ошарашенно и медленно прозревала я.

— Ну, по крайней мере, это не открытие для тебя, — кивнула она и увлекла меня дальше по аллее: — Иногда человек может быть очень разумен, но в чем-то все же наивен. Это не о тебе, и я рада, что не ошиблась. Тогда не буду ходить вокруг да около… от чего ты бежишь в этот брак, Таис?

И вот тут… тут я первый раз почувствовала себя здесь загнанной в глухой угол. Выйти из него можно было только с потерями, но и здесь я не знала — как?

— Ты молчишь… Не смеешь или не желаешь сказать? — настаивала Ольга.

— Я… поражена, Ольга Николаевна, — только и смогла я пробормотать.

— Я не оставлю тебя, Таис, прости — должна знать, что заставило… или кто принудил тебя согласиться на этот брак? Отсюда последует уже другое. Но вначале ответь мне — предельно искренне. Если это, конечно, не чужая тайна. Твою я обещаю сохранить в себе навеки.

— Уххх… — выдохнула я, сцепив потом зубы — отдохнула, называется, от эмоций. Но делать нечего…

— Это Фредерик согласился на брак, предложила его я.

— Я рада… рада, — вдруг широко улыбнулась она и поспешила объяснить, потому что у меня опять челюсть падала: — Это к тому, что твои слова вписываются в образ, как понимаю его я. Я не ошиблась в тебе и не разочарована, Таис, а еще, оказывается, все же немного разбираюсь в людях. Возможно, ты откроешь и причину своего предложения принцу?

— Все равно со временем вы узнаете, — пожала я плечами, чувствуя, как начинает штормить внутри. Никогда раньше не наблюдала в себе такой внутренней трясучки — когда внутренности собираются комком и расслабиться попросту невозможно. Только усилием воли гасить видимую дрожь.

— Я уже многое знаю… и хочу спросить тебя прямо (что бы ни подвигло тебя на такое решение) — ты идешь замуж с открытыми глазами?

— Таким образом я защищаю свои интересы, — чакнула я зубами, решая, что говорить коротко — выход.

— Похвально, что еще и чужую тайну. Тогда спрошу прямо — знаешь ли ты, что Фредерик Август и мой Карл…

— Гос-споди… так вы все знаете, — просипела я, — зачем тогда? Боже… да зачем же тогда?! — схватилась я за лоб. Не верилось в происходящее, вот ничуть! Все считают ее обманутой, жертвой долга… я же знала… и ее воспоминания!

— Вы же светились от счастья в церкви!

— Тише. Благодарю, что так переживаешь за меня. Присядем, Таис, — прошла она и присела на скамью.

Фрейлины и мужчины устроились через две от нас, звуки нашего разговора до них не долетали.

— Все равно вы узнаете. И скоро, — решилась я, — может это даже лишит меня вашего уважения, но Фредерик прикрыл мой грех. Я жду ребенка, Ольга Николаевна.

— Он… ребенок Кости? — нервным шепотом спросила она.

— Не вы первая об этом спрашиваете, — так же нервно хихикнула я, — но нет, у Константина Николаевича ко мне иной интерес.

— И кто еще заметил настолько очевидное — что мой брат увлечен тобою?

— Не настолько, — успокоила ее я, — а в мою тайну посвящены Мария Дмитриевна и еще Петр Пантелеймонович. И Фредерик Август, само собой.