Фронтир

Вещи мои отправились своим ходом до космопорта, может, ещё успею на «Риону». Решение отправиться туда прямо из «Глобуса» пришло как-то само собой, не было нужды особо его обдумывать. Просто зайти. И уйти. Мы уже попрощались, да и ответ на моё послание инвестигейтору в тот момент уже пришел. Мне милостиво разрешили исчезнуть. Я им больше не нужен. И той пустоты, что была вокруг меня так долго, уже не осталось. Я просто уже почти стал тем полузабытым человеком, что, как оказалось, был всё ещё жив во мне до сего момента. Жаль, что мне тогдашнему не было дано право выбора, в тот момент я ещё действительно мог послужить Галактике.

Я снова шагал босыми ногами по гравию дорожки, потом сызнова легко скользил в разреженном на такой огромной высоте воздухе, потом опять мой скаут плавно снизился подле «Глобуса», в который раз меня окружал шелест листьев на ветру и плеск волн. Я присел на скамейку, предпоследнюю, перед самой анфиладой. Подозвал тихо следовавшего за мной «гнома». Его мягкие, теплые на ощупь лапки протянули мне только что повязанный галстук. Ловко. Именно так, как мне нравилось. Я полюбовался узлом.

Токседо на мне сидел так, словно я из него вчера только вылез. И это хорошо, не будет отвлекать. Вообще, я никогда не задавался таким вопросом: а ходят ли на генеральную репетицию во фраке или смокинге? Ну, ничего, будем считать эту дилемму последним реверансом старушке Изолии Великой. Осталось надеть туфли, не босиком же идти.

Музыка уже была слышна, она всегда разносилась стараниями дяди Вано и его многочисленных помощников на многие километры вокруг, не встречая преград в прохладном вечернем воздухе. Я оглянулся на поникшие кроны, окрасившиеся закатными лучами в бурые цвета, шелестевшие в такт потусторонним звукам, оглянулся на огромное, такое странное при взгляде отсюда, марево неба. Вздохнул и пошёл внутрь.

Музыка лилась и лилась, силясь прорваться внутрь меня, смести всё на свете, унести за собой. Я словно вламывался грудью в оборону неведомого мне противника, работа тела была ощутимой, предельной, нестерпимой.

Ох, Творцы, вы не можете тихо, вы так не хотите.

Дайте только добраться, дайте пройти эти положенные сто тридцать три ступеньки. Я брёл, как немощный, пытаясь стряхнуть то наваждение, что захватывало меня вновь и вновь.

Очутившись в заветной ложе, я не мог толком вспомнить, как там оказался, сам ли пришел или был-таки чем-то подхвачен… внесён сюда против воли?

Музыка, та музыка стихала, уступая место тишине. За этим я сюда пришел. Сцена тонула во мраке, но её я видел. Лиана замерла, в своем странном одеянии кажущаяся частью дикого леса, возникшего по мановению руки вокруг неё. Я не сразу осознал, что она уже играет.

Но когда это наитие со мной всё-таки случилось…

Вокруг царила тьма, наполненная страхами, часто надуманными, но от этого не менее жуткими. Она рвалась к небу, но оно отвечало лишь видениями меж искореженных временем и страданием ветвей. Она цвела чёрным цветом, неслышно пела, касалась онемевшими пальцами мёртвых душ, витающих вокруг.

Со сцены на меня лилось плотным потоком неудержимое эмоциональное напряжение. Не смотри туда, и тут же покажется, что эту далекую фигурку можно погладить рукой. Лиана ощущалась, как часть меня… это было подобно тому незабываемому чувству, когда в бою просто протягиваешь руку — и напарник рядом, с готовностью исполняет всё то, что ты от него хочешь. Зритель и Творец стали одним целым.

И пусть я не понимал ни слова из сказанного ею мне — единственному зрителю этого спектакля эмоций, но никто не заставит меня сказать, что я не хотел чего-то понимать. Просто пусть осядет, отлежится, всплывёт в памяти много позже, такое оказывается значимее всяких слов. Такое стоит того, чтобы помнить.

Я не мог от неё отвести взгляда. Я ничего не соображал. Я даже мог толком сказать, сколько времени я провел вот так, чуть склонившись в странном полупоклоне в её сторону.

Схватив неожиданно коснувшуюся плеча ладонь, я вцепился в нее с такой силой, что скрипнули суставы пальцев.

«Тише, Рэд, это она просила тебе передать», — неслышным голосом прошептал дядя Вано.

С трудом срывая с себя наваждение, я развернул белый листок, легко мнущийся под пальцами, всмотрелся обострённым зрением. Прочитал.

«Дядя Рэд, ты слышишь, я посвящаю это тебе и моим родителям. Людям, отдавшим себя тому, что вы считали службой другим. Прости меня, я глупая девчонка, мне всё подряд нужно объяснять. Увы…»

Я бросил нетерпеливый взгляд на сцену, где лилась и лилась во все стороны странная сила юной Примы. Да, теперь я до конца понял, насколько она — Творец.

«Увы, я не смогла пересилить себя и попробовать отговорить тебя улетать…»

Да, это работа дяди Вано, организовать маленькую разведку он может, а вот отказать малышке не в состоянии. Ну, что ж тут попишешь.

«Как только смогу, обещаю побывать в Зале Славы. И последнее. Если бы я в тот момент была старше и могла выбирать, то я по-прежнему хотела бы, чтобы отцом моего первенца был ты. Прощай, дядя Рэд».

Я усмехнулся. Никогда не понимал Творцов. И до сих пор не понимаю.

И только тут до меня дошло.

Проклятие, она написала так, словно ребёнок у неё уже скоро будет! Я законченный идиот. Джон не дождался своего внука совсем немного.

Я простоял у края балкона до самого конца её партии. Потом вышел, всё так же молча махнув рукой дяде Вано на прощанье.

Покидая Изолию, я который раз успел удивиться этому новому ощущению — как следовые имплантаты теряют планетарный инфоканал. Пора привыкать быть человеком. Они многое чувствуют иначе.

Глава II. Прощание

Дракон умирал,

Ему какая печаль?

Дракон — навсегда.

неизвестный автор

«Хайку последней осени мира»

Терра, XXII вТС

Мы встретимся там, где нет темноты.

Джордж Оруэлл, «1984»

Старая Терра ХХ вТС

Ашрам был крошечным, не предназначенным для обитания клочком прошлого, которое не вернуть. С трудом вспоминаю, как здесь оказался, безумные дни Прощания редко у кого из выживших отпечатались в памяти достаточно подробно, чтобы можно было извлечь из них хоть что-то явственное теперь, тридцать шесть лет спустя, но забыть то чувство, благодаря которому я здесь остался, мне не удастся и после смерти.

Случайность забросила меня в этот уголок нашей крошечной погибающей вселенной, не было в том ни малейших следов провидения, ведь продолжать верить в силу путеводной Проповеди Тетсухары именно в те дни было невероятно тяжело, почти невозможно. А то, во что даже не верят, уже само по себе не существует в какой-то особенно изощрённой степени. Разъярённая буря хаоса носилась над водами нашего мира в те дни, это мы её пробудили, сами, кажется, впервые ни у кого не спросясь. И мы же гибли миллионами в этой буре, не в праве даже роптать.