Фронтир

Шлюз был грузопассажирским, потому предполагал пригодные для живых существ условия. Ожили силовые генераторы, выстраивая новую схему обороны от опасностей внешнего космоса. Из-под сводов ударили три ярко-синих столба света, вырывая из мрака фигуры покусившихся на спокойствие законсервированного помещения. Если бы автомат не был извещён заранее, он бы ни за что не узнал в них людей. Он привык видеть их другими: в ярко-оранжевых монтажных каргосьютах с лёгким экзоскелетом, с прозрачными полушариями шлемов. Они всегда двигались быстрыми, деловитыми движениями. И главное — отдавали приказы.

Три насекомообразные фигуры в тяжёлых штурмовых «защитниках» Планетарного Корпуса, средняя — повыше ростом и зачем-то обёрнута в плотную чёрную ткань плаща поверх торчащих во все стороны угрожающих наростов. Они замерли, раскатисто проскрежетав опорными манипуляторами по рубчатому полу главной залы Шлюза всего пару метров. Подобно сжатым спиралям тугих пружин, они чего-то ждали.

Долго длилось ожидание, но в конце концов ворота третьего приёмного портала разошлись, впуская ещё одну тройку фигур, требовавших для своего описания уменьшительных форм. Три золотистых головки на тоненьких шеях, короткие платьица, детские тела ростовых кукол и безумно взрослые, настойчивые, страшные глаза. Ирны.

Голос подала та из них, что оказалась в центре группы.

— Мы ценим честь, которую оказывает нам Капитан Ковальский, возглавляя нашу встречу. Мы восхищены твоим кораблём. Твоя сила велика, мы ценим и её. Асара-н-дай, Сержант.

Нечеловеческая фигура в плаще едва заметно шевельнулась, раздался глухой, словно синтезированный голос.

— Уважительное приветствие, желанный гость. Я надеюсь сделать прощание таким же добрым, пришелец-хозяин. Исо-ни басинн хкосорлит ми-на-тасф. Да не проснётся та сила, которую ты так лестно хвалил.

— Мы разговариваем!

— Мы пока не разговариваем, ибо ты знаешь ответы, не задавая вопросов. Ты назвала имя, которое тебе знать не положено.

Повисла долгая пауза. Караул продолжал неподвижно стоять по бокам у двоих словесных поединщиков, ведущих какую-то свою игру, излучая в своей неподвижности максимально возможную угрозу. Как это удавалось ирнам, с их комплекцией и безумным одеянием кукол-биотехов, можно было только гадать. Что-то сверкало на дне этих глаз. Однако, когда первые ритуальные фразы были произнесены, спутники ирна-командира как по команде уселись прямо на ребристую палубу Шлюза, враз потеряв всякий интерес к происходящему. Десантники чуть замешкались, но потом тоже поместили свои боевые скафандры в положение «вольно». Стоять остались двое.

Автомат встрепенулся. Несмотря на работающие в полную силу установки, температура в Шлюзе ещё вряд ли достигла двухсот пятидесяти градусов Кельвина, и вид двух чужаков, похожих на восьмилетних девочек в коротких одеждах чуть не на голое тело, что спокойно восседали на таком морозе, казался ему ужасным, побуждая к немедленному действию. Порыв этот, однако, тут же упирался в строжайшую инструкцию, как в н-фазную переборку. Откуда та взялась, он не знал, да и не мог знать. Осталось вздохнуть и подать двойную мощность на климатизаторы, продолжая вслушиваться в разговор.

— Ты удивлён знанием, которым я обладаю?

— Да. Хотя, догадываюсь, от кого оно исходит, ирн. Золотце была единственной, кто из ныне живущих знал это имя, что ты назвала.

— Золотце?

— Я не знаю её полного имени, ирн, я назвал её тем, на которое она отзывалась. По крайней мере там, на Альфе.

Глядя на замершего перед строем людей ирна, любой бы подумал, что тот просто молчит, безучастно ждёт продолжения речи.

Она возбуждена, она просто дрожит от возбуждения, ты сейчас сказал что-то очень важное, Сержант!

Эмоции излишни, Дух. В этом мире я знаю, что мне делать.

Как только в воздухе повисло палевое облако эрвэграммы, ирны отреагировали. Те двое, что составляли «почётный караул», резко поднялись и молча направились к своей шлюпке. Можно было поклясться, что и у их лидера голос всего чуть-чуть, но дрогнул. Это лицо не узнать было нельзя.

— Ты знаешь одно из Онти, Имён Собственных, человек. Это столь редкая честь для представителя…

Однако стоявшая перед ним непроницаемая фигура отнюдь не собиралась давать ему возможность прийти в себя.

— Золотце, уходя, сказала, что у меня по отношению к ней остался долг. Теперь я знаю больше. Передай ей, что долга нет. И никогда не было!!! — гром неожиданно прорезавшейся ярости его голоса заметался под громадными сводами.

Ирн в ответ поспешно затараторила что-то вроде бессмысленное, голос её разом стал слабым, просящим. Десантники молча недоумевали.

— Ты знаешь… ты осознаёшь, от чего ты отказываешься?! Это честь, это великая честь!

— Нет. И мне это не важно. Твоя шлюпка сумеет унести даже такую тяжесть. Ступай, ирн. Разговор окончен. Теперь ты поняла, почему сегодня эта громадина — мирный корабль. Сегодня, только сегодня.

Та помолчала, кивнула. Но никуда не двинулась.

«В чём проблема… в чём проблема…»

Ковальский час назад снова попросил своих соседей «на пару минут» оставить его одного,о днако минуты бежали, а мысли привести в порядок так и не удавалось. Какое-то сумбурное неудовольствие царило у него в голове, словно он ещё оставался там, посреди пустой громады Третьего Шлюза, и всё спорит, спорит о чём-то до хрипоты с лидером делегации ирнов… Как-то странно прошёл разговор, а он не любил совершать поступки, следуя нерациональным побуждениям… Никогда не любил.

Он словно дал в тот миг волю чему-то дотоле сокрытому, и это были не ёрничающее безумие Духа или наивное любопытство того, кто так мешал своим присутствием инфосетям «Эмпириала». Он дал волю своему сокрытому «я». Самому себе, такому, какого он до того и не подозревал увидеть. Да, ему удалось кое-что узнать от Паллова, пока они носились по гигантскому кораблю, пытаясь собраться с мыслями. Но его поведение там, в Шлюзе, не имело к советам былого командира никакого отношения. Оставалось лишь зыбкое чувство, словно всё идёт именно так, как следует, именно так, а не иначе. Но это чувство пугало его не меньше.

То, что он тогда говорил! Сама ситуация! Безумие, безумие…

Это казалось выше его понимания, он должен был справиться с очень сложной и многоплановой проблемой, корни которой, он чувствовал, лежали под спудом столетий, и масштабы фигур, тени которых лежали вокруг него, давили и даже пугали. Ещё больше давило осознание того, что проблему-то он как раз решил, пусть лишь на время, но как он это сделал?! Ковальский вспомнил об одной жутковатой для него вещи. Дух был согласен с тем, что когда-то твердил Хронар: вместе мы трое составляем нечто единое, нечто, недоступное пониманию. И сначала этим лишь пользуешься, а потом…