Фрося. Часть 4

— Скажешь тоже, но спорить не буду, придётся в этих вопросах довериться тебе, куда там мне, бабке из Таёжного до столичной фифы.

— Аглая, это ирония или шутка?

— Считай, то и другое, а на самом деле, голая правда и не дуйся, я без злости.

После обеда они не стали разлёживаться в номере, а вышли в город, прогуляться по набережной.

С моря дул тёплый порывистый ветер, ероша волосы, поднимая подолы платьев и освежая солёной влажностью лица.

На встречу и обгоняя их вдоль парапета прогуливалось в свете наступающего вечернего сумрака много праздного люда.

Здесь были вальяжные, солидные пары, стайки весело переговаривающихся молодёжных компаний, но главное внимание Фроси привлекали моряки, а точнее, морские офицеры с иностранных судов, которых она узнавала по не русской речи и, безусловно, по внешнему виду.

Последние пару лет Марк настаивал, чтобы Фрося засела за изучение английского языка, утверждая, что он обязательно в жизни понадобится и хотя бы слегка изъясняться, ей не повредит.

В частых совместных, долгих поездках он пытался ввести ей в мозги необходимые для начального общения общепринятые фразы, отдельные обиходные слова на английском, превращая эти уроки в своеобразную игру.

Она вначале принимала его натиск в этом вопросе в штыки, а затем, как-то втянулась и даже дома иногда вытаскивала заветную тетрадь, куда выписывала новые слова и целые фразы, и штудировала, злясь и смеясь над собой.

Во многих вопросах она доверяла Марку беспрекословно.

Сейчас, прогуливаясь по набережной Владивостока, она мысленно улыбалась, вспоминая с теплом своего потеренного любовника.

Нет, она не будет его оплакивать, он жив и здоров, и более того, от всей души она ему желает в будущем только счастья и удачи.

Аглашка и чуть раннее Андрей, пытались внушить ей к нему ненависть, упрекая его во всех смертных грехах, но он ведь всегда был с ней предельно искренен и с самого начала предупреждал об опасности их деятельности.

Она знала на что шла, а то, что неожиданно так их развернула жизнь, так стоит ли за это сетовать на него, может ещё будет благодарить, что своим отъездом, спасся сам и её не затащил на скамью подсудимых.

Фрося не винила себя за то, что так резко разорвала их отношения, неделя или месяц больше или меньше её уже не устраивали, надо как можно быстрей вырвать его из своего сердца, а в памяти пусть он останется ярким пламенем и сильной личностью, а не жалким и растерянным человечком, в которого он быстро превращался под натиском навалившихся на него сложных обстоятельств.

Фрося вздрогнула от резкого толчка в плечо и голоса подруги:

— Вот, иду и наблюдаю за тобой, то хмуришься, то улыбаешься, даже губы у тебя начали шевелиться, глянешь, и подумаешь, что баба умом поехала.

Что это тебе уже в голову зашло, не иначе своего распрекрасного полюбовничка вспомнила.

— Аглашка, а ведь ты угадала, я действительно сейчас была с ним.

— Вот, дурёха, оглянись лучше и посмотри, как на тебя пялятся мужики, и не просто мужики, а сплошь капитаны.

Фрося залилась смехом.

— Аглашка, капитан в моей жизни уже был, надо что-то новенькое и свеженькое.

И вдруг до её слуха дошла речь на знакомом с детства родном языке — двое стоящих возле парапета офицеров, говорили по польски.

Глава 32

От неожиданно услышанной родной с детства речи, у Фроси ёкнуло сердце.

Со дня смерти ксёндза Вальдемара, она больше ни с кем не говорила на польском языке, а прошло с того траурного момента, когда ушёл из её жизни человек, во многом заменивший ей близких, уже без малого двадцать лет.

Она никогда не забывала, что где-то в Польше, скорей всего, живут её три старшие сестры с семьями, от которых она уже много лет не имеет ни слуху ни духу.

В своё время, сёстры, выйдя замуж, покинули родные Курячичи и ни разу, ни одной весточкой не дали о себе знать, и не поинтересовались, как там прорывается в этой не лёгкой жизни, оставленная на произвол судьбы, младшая сестра.

Так, с восемнадцати лет, она и живёт, не имея рядом ни одного близкого родственника.

Нет, её не жгла обида, просто она, их выкинула из своей памяти, как и они её.

Фрося давно уже научилась жить, опираясь и рассчитывая в основном на себя и на чужих людей, которые стали ей по жизни намного ближе душой.

Подспудно в её голове пронеслась мысль, что её старшие дети в своё время все изъяснялись на польском, а Андрей и до сих пор владеет этим языком в полной мере, но это уже не её заслуга, а его отца.

Ведь Алесь привил мальчику любовь к языкам и тот в разной степени знает ещё немецкий, английский и французский.

А, вот, Сёмка вовсе далёк от её польских корней, ни языка, ни католицизма…

Фрося отмахнулась от всех этих мыслей, как от наваждения и за локоть придержала Аглаю, не спеша приблизилась к тому месту, где стояли два молодых офицера, что-то бурно обсуждающих на польском языке.

Прислушавшись, женщина про себя улыбнулась — ну, о чём могут говорить молодые люди, конечно же о девушках.

Аглая непонимающе смотрела на подругу:

— Ты чего, на молодых позарилась или знакомых встретила?

— Тсс, помолчи минуточку, у меня созрел план, ты только не мешай мне, а стой и улыбайся.

Аглая понизила голос:

— Фроська, а я ведь тебя совсем не знаю — или мы всегда встречались в условиях, где ты не могла развернуться или ты, совершенно изменилась, проведя четыре года в компании своего Марка.

— Аглашенька, давай об этом поговорим попозже, а сейчас мы можем прозевать выпавший на нашу долю не предвиденный шанс.

Аглая не стала спорить и подыгрывать подруге, а уселась на низкий парапет набережной и с мрачным видом уставилась на волнующееся море.

Фрося незаметно приблизилась к ничего не замечающим вокруг парням.

Они настолько увлеклись беседой, что сразу не заметили рядом стоящую женщину, но, когда она обратилась к ним на чистейшем польском языке, от удивления уставились на неё, буквально, чуть не открыв рты.

Фрося отлично понимала, что ей и ребятам из Польши опасно вести разговоры возле слоняющейся по набережной толпы, ведь среди них могли быть и люди из КГБ.

Поэтому можно только перекинуться двумя-тремя фразами на коротке, чтобы не вызвать нездоровое любопытство у возможных ищеек.