Фрося

Оленька, ты мне очень симпатична, у меня никогда не было близкой подруги и мы с тобой

очень даже можем подружиться, но очень прошу, не лезь в душу. Всё, что я захочу, сама

тебе расскажу, но не пытайся из меня что-нибудь выуживать и не мети, пожалуйста,

языком по околице, я не боюсь, но мне будет обидно за тебя и за себя, ведь ты

предлагаешь стать подружками.

А теперь, что бы удовлетворить твоё любопытство -

во время войны я жила в своей деревне, а мужчина тот израненный или как ты говоришь

контуженный, мой бывший муж Степан и твоя свекровь с ним хорошо знакома, младший

сын от второго мужа, который пропал без вести на войне, и я его до сих пор жду домой, а

старик этот его дядя.

Стасик и Анечка двойняшки, девочка родилась очень слабенькая, и какое-то время

находилась под наблюдением врачей, но теперь, слава богу, ты видишь, вполне

здоровенькая...

Вот, Оленька и весь мой сказ, и если я тебе такая мила, то буду очень рада иметь такую

славную подружку, да ещё по соседству.

Родится, в добрый час, у тебя ребёночек, я с радостью тебе помогу, в чём только смогу.

Вот, переживём эту зиму, а потом обзаведусь хозяйством, надо и коровку прикупить, как

без неё с детками, и поросят, и курок... ох, сколько всего надо, поеду в деревню продам

свой дом, и за вырученные денежки прикуплю, дай бог задуманное...
–

Было видно, что Оля не осталась удовлетворенной услышанным, но она поняла, что

другого не услышит, в глазах Фроси пылал синий пламень, в котором можно, было

сгореть, а она этого явно не хотела, её тянуло к новой старшей подруге, такой

умудрённой, решительной и красивой.

Первого сентября Фрося надела своё лучшее ещё довоенное платье, взяла за руки своих

деток и повела их в первый класс.

Вместе с другими родителями и детьми, они стояли во дворе школы, и директор по

одному вызывал из толпы первоклашек, и распределял по классам:

Господарская Анна... и девочка подошла к первоклашкам.

Господарский Станислав...
– и туда же пошёл мальчик.

Удивлённые и любопытные глаза учителей, родителей и детей уставились на этих таких

непохожих друг на друга двойняшек.

глава 32

Фрося с помощью своей новой подруги Оли,

быстро привела дом в порядок и он снова заблестел чистотой, и уютом, не смотря на

бедность обстановки.

Оля каждую свою свободную минуту прибегала к Фросе, ей было интересно находиться

рядом с более опытной, сильной и красивой женщиной, а разница в возрасте у них была

не значительная.

Фрося тоже тепло относилась к Оле, радовалась их дружеским отношениям, а надо

заметить, что подруг в её жизни не было вовсе, в деревне она росла рядом со своими

старшими сёстрами, а здесь в городе до замужества не успела ими обзавестись.

Про годы войны прожитые в деревне и говорить не стоит, там был Алесь.

Вальдемар не пожелал жить с ними в избе, захотел устроиться в кузнице и ему там, с

помощью рукастого мужика за бутылку водки, отгородили угол, куда стала его кровать,

шкаф, книжная полка и конечно заветное любимое кресло.

Рядом с выходом из кузницы вкопали деревянную лавку, куда он любил выйти посидеть,

погреться на солнышке, и где рядом с ним играли подрастающие Фросины дети.

На новом месте вместе с ними поселилась и бедность.

Она стала ощущаться во всём - в скудности питания, в первую очередь, ведь кормились

они только тем, что собрали с куцего огородика при домике, где они жили раньше с

Вальдемаром рядом с костёлом.

Дети подрастали и быстро вырастали из своих одежонок, а на обновки не было просто

никаких средств.

И приходилось их матери что-то выкраивать из своих старых платьев и не нужных уже

Вальдемару костюмов.

Переезд на новое место явно благотворно сказался на самочувствие старого человека и он

взял на себя полностью занятия с первоклашками, а Андрейка вовсе целыми днями

находился с ним рядом, и когда было Фросе ещё возиться с детьми, она что-то вечно

копошилась то на кухне, то стирала, то обшивала, то убирала, а ещё стала бегать в город

искать работу, а с этим в их маленьком городке было совсем плохо, не заводов, не фабрик,

а в немногочисленных магазинах давно все места продавцов были заняты, и она уставшая,

печальная, но несломленная возвращалась домой с мыслю завтра дальше продолжить

поиски.

Подошла зима, а работы так и не было, и однажды вечером она зашла к Вальдемару,

уселась на его кровать и напрямик сказала:

– Мы дальше так жить не можем, мне надоело подсчитывать в подвале картошку, свеклу

и другие крохи овощей, что там остались, отлично понимая, что их до весны всё равно не

хватит.

Денег у нас нет и взять неоткуда, милостыню же просить не пойдём.

Дом мой в деревне три гроша не стоит, мне дороже туда ехать, чтоб продать его и купит

ли сейчас кто-то его, тоже сомневаюсь.

И я приняла решение, поеду в Вильнюс, возьму с собой брошь, ту, что оставила мне Рива

и постараюсь продать её там, как я это сделаю, ещё не знаю, но я это сделаю, и вы не

должны этому противиться...
–

Во время всего запальчивого монолога невестки Вальдемар не сводил с неё глаз, серьёзно

глядя в пылающие синевой глаза и зарумянившиеся от злости на себя щёки, ведь она так

долго не могла решиться на этот разговор и тёплая улыбка разукрасила морщинами

старческое лицо:

– Поезжай детка, я уже сам об этом не раз думал, боюсь только отпускать тебя туда одну,

но посвящать в это кого-либо нельзя.

Возьми эту брошь, а ещё одну царскую золотую монету, надо только придумать, куда их